Пишут в блогах: Казахстан. Карлаг.
Казахстан. Чем отзывается во мне это слово? Бескрайние степи, космодром Байконур и ядерные полигоны, молодежный энтузиазм в поднятии целины и последующее ее опустошение, шахты и снова степь и ветер... И поднятая из небытия памяти часть Архипелага ГУЛАГа – Карлаг. Государство в государстве, протяженностью в 300 на 200 км в районе Караганды, через который прошли миллионы человек, и многие из них здесь расстались с жизнью. И это помимо жителей Копай-города, – так называли бесконечные землянки, которые и зимой в пургу, и летом в зной рыли выброшенные посреди степи переселенцы – раскулаченные или просто по спущенной сверху разнарядке "выкорчеванные" жители сел и деревень России. В нашем путешествии мы не встретили ни одного человека, который не оказался бы из семьи бывших переселенцев или лагерников и не имел бы своей горчайшей истории того времени.
Водитель микроавтобуса (чеченец) по дороге из Астаны в Акмол рассказывает:
– Здесь была степь, болота, камыш. Наши предки, когда их сюда привезли и выкинули - в феврале их репрессировали, в марте они сюда прибыли – бураны, диких кабанов навалом было, волки... На ровном месте копали, как сурки норы, и где траву, где камыш находили, накрывали, выживали…
– А ваша семья выжила, из тех, кого сюда пригнали?
– Мало кто остался в живых, можно сказать, несколько процентов только… Дед не доехал, его выкинули в дороге…
– ???
– Умер и его выкинули из вагона. Мать рассказывала, что люди старались скрыть от конвоя своих умерших родственников, чтобы довезти их до места и похоронить, даже сидели на трупах, когда приходил конвой. Но их сгоняли, разрывали вещи и всех мертвых просто выкидывали… Отец доехал, но тоже умер и брошен уже здесь, никто не знает, где.. Кто падал, тех просто бросали, а где это случилось, никто не знает…
– В Вашей семье об этом рассказывали?
– Да, конечно… Ох, тяжело, тяжело было…
Мы приехали в АЛЖИР – 26-я точка Карлага, Акмолинский лагерь жен изменников родины. Бывших жен тоже, сестер, матерей… 26 тыс. женщин прошло через него. Ак мола – белая могила по-казахски.
Нас встретила руководитель экспозиционного отдела музея-мемориала Раиса Жаксыбаева, попавшая в Тему как бы случайно – в 80-х годах по поручению директора местной школы, где она работала и даже не представляла себе, что происходило на ее родной земле. Как и то, что выяснилось много позже, – она родилась и жила в бывшем лагерном бараке, ставшим обычным жильем в поселке Малиновка. И это было судьбоносное попадание – Раиса вместе с Иваном Шарфом, немцом по происхождению, руководителем с. Малиновка, смогла полностью врасти в историю своей родины, в судьбы женщин АЛЖИРа. Она говорила нам, что приходя каждый день в музей, чувствует свое родство с ними даже порой большее, чем со своими родственниками, при этом в руках Раисы все связи с их потомками, которые сейчас живут во всех концах света. Она с ними в постоянной переписке, они сюда приезжают, многие через музей обрели заново своих потерянных родных. И рассказ именно так и строился – от стенда к стенду, как от одной судьбы к другой, и каждая была живой и трагичой. О некоторых из них рассказывает замечательный документальный фильм "Мы будем жить", снятый внучкой одной из узниц – Дарьей Виолиной (реж. С.Павловский)
Иван Шарф – создатель музея АЛЖИР. В 1989 году он изготовил памятник в мастерской и в одну ночь установил расколотую красную звезду на центральной площади Малиновки – это было его мечтой – увековечить память о том времени, когда мир был виден сквозь тюремную решетку.
С такой же горячей подвижницей Темы мы познакомились в Караганде. Это журналистка и писательница Екатерина Борисовна Кузнецова, которая более 30 лет записывала воспоминания тех, кто сидел и выжил в ГУЛАГе и тех, кто охранял, надзирал, командовал в этой системе. Позднее эти драгоценные свидетельства человеческой трагедии вылились в книги "Карлаг: По обе стороны "колючки"" и "Карлаг: Меченые одной метой". Как только в середине 80-х чуть-чуть приоткрылись створки "железного занавеса", она печатала в областной газете "Индустриальная Караганда", которая была органом обкома КПСС Караганды свои материалы, за что в "патриотических" кругах ее имя без добавки "лжица-клеветница" вовсе не употреблялось. Это была первая в Казахстане и в СССР газета, которая столь громко и четко заговорила о сталинском концлагере – Карлаге НКВД.
Но тогда же хлынул и поток писем от людей, которые молчали всю жизнь, а теперь хотели поделиться своим горем, найти родных, – так было образовано местное общество "Мемориал".
Мы вместе с Екатериной Борисовной смотрели видеозапись пресс-конференции бывших работников Карлага, ветеранов МВД 1989 года. Нам сегодня кажутся дикими слова надзирательницы АЛЖИРа, которые она произносит в ответ на вопрос корреспондента – терзают ли ее угрызения совести, есть ли нравственные страдания? Ответ звучит гордо: какие могут быть угрызения – я в то время была винтиком машины Берия, позже – винтиком системы Горбачева, я исполняла свой долг. И Винтик в ее устах звучит именно с большой буквы!
А с другой стороны – история Сергея Баринова – директора АЛЖИРА с 39-го по 53-й год. Он попал в него в качестве наказания за проявленное сомнение в оправданности масштаба репрессий 1937года, будучи главой отдела НКВД г. Калинина, ныне Твери. Его не расстреляли, не посадили, а отправили руководить лагерем в Карлаг. И он, как это не звучит странно, спас тысячи жизней. Женщины называли его Валерьян Валерьяновичем. При нем была организована детская больница и сад, и это означало, что дети, рождавшиеся в АЛЖИРе, могли не разлучаться со своими матерями. Он добился резолюции из Москвы – "детей заключенных АЛЖИРа врагами народа не считать".
Он не мог изменить системы, более того, был ее порождением, но он не верил в их виновность, и это давало шанс. Как можно было жить на такой разрыв? – поистине человек сделан из очень прочных материалов! Уже вначале 90-х с открытием архивов на волне гласности он, боясь быть осужденным, обратился к оставшимся в живых бывшим узницам АЛЖИРА, и кто, приехав, а кто, написав в его защиту, оправдали своего заступника.
И в конце жизни он задается вопросом – где был народ, и где была партия, если были допущены такие беззакония? И объясняет это сильнейшим магнитом Сталина, которому все верили и ни на что не обращали внимания... Не очень сильная позиция, конечно...
Музей в Долинке – главном управлении Карлага, только что открытый 31 мая – в день памяти жертв политических репрессий в Казахстане, принес разочарование: в проведенной для нас экскурсии не прозвучало ни единой судьбы. Обзор шел по искусственной экспозиции, названной нами "музеем восковых фигур", когда вместо живых свидетельств мы слышали: посмотрите на выражение лица этой "куклы", на позу той – лежащей или сидящей. А ведь это судьбы таких людей, как Лев Гумилев, Анатолий Марченко, Наум Коржавин, Николай Заболоцкий, cщмч Уар, Александр Чижевский, Александр Есенин-Вольпин и многие, многие другие, известные всему миру и никому не известные, но не менее трагические.
Этот мемориальный музей был задуман еще в 2002 году. Но кадры для него министерством культуры подбирались через бюро по трудоустройства, потому директором музея стала Марина Клышникова, из потомственной семьи вохровцев, до недавнего времени сама работавшая в зоне. Хранителем фондов она поставила зам. политчасти и начальника Спецчасти (Первого отдела) колонии Светлану Бойнову. Проект был заказан дизайнерской компании из Алма-Аты, для которых это был просто проект, стоящий к тому же около 200 млн. тенге. Но в таких местах нельзя ничего делать безлично! Первое дело их рук – перед входом в музей был полностью вырублен парк, посаженный руками заключенных, – теперь тут ровное пустое место. Бывший работник Спецотдела Главного Управления Карлага В.Я. Широков с гордостью говорил об этом парке, что "дорожки в нем Блюхерша подметала". Старая администрация загубила тьму подаренных ей документов и за год до планируемого открытия была заменена новой – теперь директором там 28-летняя казашка Жазира, которой в течение полугода пришлось срочным порядком набирать экспонаты и без особого разбора документы из архивов. Но и эти документы практически нельзя прочитать – мелко набранные в полутемных углах, – как сказал глава проекта на возражения Е.Б. Кузнецовой – "в музеях никто не читает, в них картинки смотрят". Кстати, фотографировать в музее тоже запрещено – "нам достаточно рекламы той, что уже есть!" - сказали нам.
Зато дороги были самыми говорящими свидетелями трагедий – ковыльные степи, по которым прошли сотни тысяч людей, "долина смерти" – где в лютый мороз замерз полностью многотысячный этап вместе с конвоирами. Я нарвала пучок ковыля на память, но когда привезла его домой, он странно повел себя – каждая былинка искривилась, вылезла из своего гнезда, и букет как бы стал похож на невольно собранные вместе изломанные судьбы людей. Не знаю, долго ли он у меня простоит…
"Мамочкино кладбище". Детская смертность в лагере была ужасающей, каждый месяц по статистике умирал один из десяти детей. Это было огромное кладбище, от которого на сегодня отгорожен, чтобы сохранить от осквернения небольшой участок. И к нему подступает мусорная свалка с одной стороны и пастбища с другой. Зимой землю трудно было рыть, и детские трупы складывали в большую бочку и закапывали уже по весне. Иногда место захоронения вообще не отмечалось. Сохранившиеся памятные знаки на этом участке относятся в основном к 1948-1950. Многие из них варварски погнуты, кресты сломаны. Когда мы туда приехали, то обнаружили следы самого недавнего вандализма, направленного, скорее всего, в качестве провокации в отношении мусульманских могил.
Самарка – еще одна точка Карлага со своим кладбищем, от которого не осталось вообще никаких знаков, и это означает, что оно в скором времени вовсе пропадет. Но тут на краю заросшего поля стоит памятник убиенному священномученику Уару и общий памятный знак – Крест. На этой земле все время внутри звучат слова Писания: "Сними обувь твою, ибо земля эта свята". "Как сплошной Антиминс простирается напоенная кровью мучеников и освященная их молитвой необъятная степь Казахстана", – напишут наши современники о чудовищном месте заключения и ссылки репрессированных, где немногие оставались живыми.
Самый почитаемый в Казахстане и тем более, в Караганде старец преподобноисповедник Севастиан (Фомин), сам прошедший через мытарства Карлага, где его били, истязали, требовали отречения от Бога, тем не менее, не сломался духом, а наоборот, привел именно в таких нечеловеческих условиях множество людей к Богу. Побывав на общем кладбище, где в общие могилы за день клали по 200 умерших от голода и болезней, зарывали их без погребения, без насыпи, без крестов, старец воскликнул: "Здесь день и ночь, на этих общих могилах мучеников, горят свечи от земли до неба", и был молитвенником за всех их до конца своих дней.
Освободившись, он не захотел уезжать из этого края и своим духовным детям, приехавшим к нему и надеявшихся на возвращение на родину сказал: "Нет, сестры, здесь будем жить. Здесь вся жизнь другая, и люди другие. Люди здесь душевные, сознательные, хлебнувшие горя. Так что, дорогие мои, будем жить здесь. Мы здесь больше пользы принесем, здесь наша вторая родина..."
Об этом нам рассказал и прихожанин Благовещенского храма в Караганде, у которого мать попала в переселенцы "по случаю": придя в Воронеже на вокзал с племянницей за какой-то информацией, попала в поток людей из привезенного на погрузку этапа, которых просто закидывали как снопы в вагоны. И вот, семья ждала ее к обеду, а она уже ехала в теплушке и уже навсегда… Мы спросили, почему не вернулись, когда стало возможно?
– Старец не благословил, да и никто нас уже тогда не ждал. А здесь, и правда, люди очень отзывчивые и добрые…
Жизнь всегда располюсована, и Караганда в этом не исключение. Но нам показалось, что тут более, чем в России есть шанс преодоления разрухи в самом человеке, потому что жива и действенна здесь в людях память о страданиях своих родных, народа и земли, есть желание этим делиться. Есть надежда на то, что новые поколения не отмахнутся от своей истории, а значит, уроки ХХ века будут восприняты и усвоены.
