«Наша земля вопиет от крови»

... А можно я тоже почитаю?

– Конечно.

– Только я бы хотела добавить к этому списку имена своих родственников – они у меня тоже были репрессированы, а дедушка расстрелян. Это можно?

– Конечно, можно.

Очередь расступается при виде этого маленького чуда. Дождливый промозглый день, на аллеях парка «Сокольники» – ни души, кроме двух полицейских в машине да сторожа парка в плащ-палатке, крайне удрученного тем, что вместо кроссворда и футбола по телевизору ему приходится мерзнуть и мокнуть под дождем вместе с «сумасшедшими православными». И вдруг на асфальтовом пятачке бывшего летнего кинотеатра, который местная администрация с юмором окрестила «Гайд-парком», стали появляться прохожие. Шли, говорят мимо, услышали голоса, заинтересовались.

Это ли не Чудо Господне?

Конечно, здесь есть чем заинтересоваться.

Вот лишь несколько имен из нашего списка: Григорий Николаевич Скрипкин, дворник Городского драматического театра, Алексей Слабоженинов, слесарь литейно-механического завода имени Кагановича, Александр Солдатов, церковный сторож...

В чем была их вина? Почему именно им выпал жребий оказаться в расстрельном подвале 80 лет назад?

Один из островов «Архипелага ГУЛАГ» находился совсем рядом – неподалеку и сегодня стоит Сокольническая тюрьма, которую в просторечии именуют «Матросской Тишиной». В 1930-е годы тюрьма превратилась в целый производственный комбинат НКВД – заключенные работали на десятке мастерских и фабрик, входивших в «исправительно-трудовую колонию». К примеру, на кроватно-механической, деревообделочной, картонажной, ткацкой, красильной фабриках, на фабрике фотопластинок «Геркулес». Работали четко и с перевыполнением плана. С таким же перевыполнением плана и чекисты расстреливали людей – всех, до кого только могли дотянуться.

Вся Москва тогда была покрыта тогда сетью «лагерей», «лагпунктов» и «исправительно-трудовых фабрик». Самый первый лагерь ОГПУ появился еще в 1923 году на Шаболовке – «Трудовой дом», где заключенные работали на фабрике жестяных изделий. Опыт использования бесплатной рабсилы пригодился в 1932 году, когда в Москве был открыт Дмитлаг, или Дмитровский ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь) для заключенных, строивших Канал Москва–Волга. В конце 1930-х без бесплатного труда заключенных ГУЛАГа уже не обходилась ни одна крупная стройка в столице. Вы думаете, что ГУЛАГ был где-то далеко на Колыме? Нет, он всегда был рядом с нами.

В Музее истории ГУЛАГа хранится любопытный экспонат: дверной наличник из правительственной высотки на Котельнической набережной, на внутренней стороне которого один из строителей торопливо – видимо, улучив момент, когда охранники отвлеклись – накарябал записку: «Астахов Иван Емельянович, год рождения 1896. Осужден по указу на 10 годов. Отделывал высотный дом. Вот как мы жили в стране...»

За эту надпись Ивана Емельяновича ждали серьезные неприятности – вплоть до расстрела. Но, видимо, больше всех возможных неприятностей заключенного Астахова жгла мысль бесследно исчезнуть – как сгинули тысячи заключенных московского ГУЛАГа, не оставив о себе никакого следа, не испытывая никакой надежды, что кто-нибудь когда-нибудь о них вспомнит.

Поэтому молитвенно вспомнить их имена – это вовсе не так мало, как это может показаться на первый взгляд.

Но вернуть этим людям надежду можно лишь за счет себя самого – например, читая имена в пустом парке без всякой надежды, что наша молитва будет поддержана соотечественниками. Или терпеливо – раз за разом – объясняя всем прохожим, зачем нам все это надо.

Сергей Смирнов (председатель Свято-Андреевского православного братства):
– Просто есть какая-то интуиция, что это надо делать. Потому что мы видим, как Господь действует после нашей молитвы. Например, в этом году на молитвенное чтение имен пришли многие новые люди, в том числе и священники, которые раньше ни в чем подобном не участвовали. Конечно, чувствуется и сопротивление мира сего – например, моя супруга взяла с собой в школу несколько фотографий с нашего стенда «Молитва памяти». Но некоторые из родителей буквально восстали на нее: дескать, это все не имеет отношения к учебному процессу, зачем это нам надо?!

Людмила-Илона Скоробгатова (председатель Свято-Матфеевского православного братства):
– Эта молитва – это воспоминание обо всех людях, безвинно уничтоженных режимом. Необходимо, чтобы люди помнили об этом зле.

Вера Карулина (Свято-Андреевское православное братство):
– Смысл нашего молитвенного чтения – вспомнить всех расстрелянных, всех погибших в лагерях. Поэтому мы и читаем имена – каждый год разные.

Нина Зиновьева (Свято-Матфеевское православное братство):
– Мне трудно говорить за всех, но для меня это очень важно – мой дедушка был репрессирован. С 1929 по 1953 года он сидел в лагерях – его то выпускали на свободу, то вновь брали. Из лагерей он вышел совершенно больным человеком и умер через год после освобождения. Для меня участие в молитвенном чтении имен – это мой долг перед дедушкой.

Светлана Яшина (Свято-Андреевское православное братство):
– Мне раньше всегда казалось, что человеку имя неслучайно дано, а вот сейчас я точно знаю, что молитвенное чтение имен – это на самом деле оживление человека. Мне кажется, что такое чтение дает возможность вернуть человека из небытия. А для нас, живых, это свидетельство собирания Церкви Христовой в полноте. Для неверующих же людей участие в акции означает некое восстановление собственных корней, это некое средство, помогающее понять кто ты и где мы все находимся

Лариса Харченко (Свято-Алексеевское православное братство):
– Наша земля, как и в первые библейские времена, вопиет от крови, и сегодня мы просто обязаны молиться за всех невинно убитых и просить у Бога прощения и милости – чтобы подобного больше никогда бы не повторилась. Именно через такие акции покаяния возрождается и наша жизнь, и наша подлинная история.