Фигура в парке

Вчера на лекции в «Живом слове» Александр Архангельский рассказывал о советском диссидентстве и книге «Свободные люди», которую он составил с коллегами по цеху.

Знаете, в чем беда журналистов, начинающих писать книги? В поверхностности. Годами оттачиваешь навык говорить ясно, быстро, коротко, ёмко и точно, но красиво. Это главные качества, причём последнее – редкость: оно или всё вытесняет остальные, или вымарывается при редактуре. Редактор ещё всё выровняет под уровень читателя и получится хороший полезный текст, ориентир для стажёров, образец редакционного стиля издания. 

И вот здесь. На лекции я задал три вопроса: 

1. Почему все тут вспоминают Сахарова и Солженицына, а в специальном списке книги, где перечисляются ключевые фигуры диссидентства их нет? 

2. Получилось ли у диссидентов переключиться на новый режим, когда СССР сдулся? Рогинский в первую очередь бился за полноту истории, за память. Он не верил в правовое сознание нашего общества. Его дело живёт. А те, кто бился против системы – с чем остались после 1993 года? 

3. Насколько внутри себя диссидентский круг дружен? 

Ответы:

1. Мы боролись за знаки, выжимали лишнее. Все и так знают, кто эти глыбы. 
Да? Но почему тогда там есть Сергей Аверинцев, Дмитрий Лихачев и Надежда Мандельштам? Почему есть Никита Кривошеин, но нет Никиты Струве, который первым издал «Архипелаг ГУЛАГ»? Потому что Струве не сидел? Или в списке диссидентов, где много еврейских фамилий, Солженицын появиться уже не может? Короче говоря, посмотрев на список, начинаешь сомневаться в качестве выборки. Впрочем, это мелочи. 

2. Здесь мы услышали много историй, пересказ биографии Рогинского и трагическую риторику. Но ответа не было.

3. И тут было много рассуждений об отношениях, много увлекательных сюжетов и вывод: в этом братстве общей памяти дружба была. А в целом, мол, у всех всё по-разному. 

Может быть, это так. Но как пересобачились между собой диссиденты в миграции? Где их круг был, допустим, в начале нулевых, когда к власти пришёл человек из «любимой» ими организации? И если этот круг сохранился, то где его центр? Важно было об этом что-то сказать.

Короче говоря, собранный материал, интервью с диссидентами, память об этом явлении – бесценно, а потеря контекста, не исторического (в книге есть хроника), а простого жизненного, где всё связано и можно друг с другом соизмерять – это весьма досадно. Это подобно тому, как некому выдающемуся человеку поставили памятник без подписи – поколения прошли и люди стали думать, что эта фигура просто украшает парк.