Неравнодушный Теодор

С Теодором Шаниным я познакомилась на конференции «Люди свободного действия. Неожиданные пути возрождения человека и общества». Мы гуляли по аллеям загородного Культурного центра «Преображение», он тогда сказал, что там хорошо, и люди очень разные, но мы все одной этики и это дорогого стоит. Мы восхитились его открытой улыбке и счастливым глазам, а он серьезно спросил: знаете, как меня называли в детстве? Ох, не помню точное слово, но что-то вроде «Неулыбающийся». И рассказал, что впервые он улыбнулся на войне. Потому что до этого было очень трудно. Детство в Вильно (родился в 1930), смерть деда и сестры в оккупированном Вильно, сослан с матерью в Сибирь в 1941, голод в Самарканде, учеба в Польше в постоянном отстаивании своего права быть другим и быть свободным, затем в 17 лет — на фронт, отвоевывать свою землю в войне за создание государства Израиль, через конфликт с отцом, но надо быть честным, поэтому фронт, за создание государства Израиль. И вот на фронте, говорил он, все стало на свои места: есть мы, есть враг, есть цель — и внутри что-то «отпустило». Вспоминая войну, на глаза у него наворачивались слезы, и он рассказывал одновременно и про страшную жестокость, частью которой был сам, и про то, как не дал (или не смог) выстрелить во врага в какой-то ситуации, как отдавали воду пленным (вместо того чтобы убивать).

Как-то сразу становилось понятно, что это человек — эпоха, но при этом, эта эпоха так смотрела из его глаз открытым и игривым взглядом, что было не страшно… И мы пригласили его в гости в общину. Он был у нас в гостях дважды, дома, начинал всегда со слов «Ну расскажите о себе», и мы честно рассказывали, он удивлялся и радовался, но очень скоро уже рассказывал он свою эпоху, а мы слушали.

Вырос в традиционной еврейской семье. В 12 лет прочитал книгу академика Опарина о происхождении жизни на Земле. Все серьезно обдумал, и заявил матери, что придется делать выбор между религией и наукой. Мама тогда посмеялась, но он серьезно ответил, что придется выбрать науку. И был ей верен до конца. Когда Свято-Филаретовский институт пригласил его впервые на свою конференцию, он начал свой доклад со слов «Я атеист» — дальше сделал длинную паузу и ждал — как сам потом вспоминал — проклятий. Но вместо них увидел, что интерес в глазах слушателей не погас ни на йоту, и с тех пор началась прекрасная история, не побоюсь сказать, дружбы. Теодор говорил, что ему в Братстве хорошо и спокойно, что у нас одна этическая система, и это очень важно.

Однажды он не смог приехать на одну из конференций, но попросил собрать руководство института, т.к. у него был «подарок». Когда все собрались — сказал: «Если бы я был верующим, я бы сказал, что Сам Бог вам велел открыть социальный факультет. Но т.к. я неверующий, то просто скажу, что я долго смотрел и понял, что вы — именно те люди, которые должны это сделать, и я вам помогу». Вообще дистанция между словом и делом была минимальная. Но между идеей и словом был большой интеллектуальный труд.

Известна история, как Теодор стал заниматься крестьяноведением. Он планировал изучать русскую интеллигенцию и ее роль в революции. Но Англия, где он был к тому моменту, не дала на это стипендию. «А вы чего хотите? Чтобы я изучал корреляцию между количеством коровьих хвостов и цветом глаз девушек на Украине?» — посмеялся он в ответ на отказ в утверждении темы. Так родилось русское крестьяноведение. Уверена, что изучая крестьянство (которое до него так системно и специально никто не изучал в России), он открыл о причинах русской революции гораздо больше, чем если бы изучал интеллигенцию (она все же изучена гораздо лучше). Почитайте его книги «Неудобный класс» и особенно «Революция как момент истины». На одной из лекций в СФИ он рассказывал про крестьянскую общину, о том, как крестьяне приняли революцию. Помню, спросила его, почему при той системности устройства жизни, общинности крестьяне так «повелись» на большевистские лозунги? «Очень просто», — ответил Теодор. Община всегда была ориентирована на старшего. Старший — умный, на его хозяйство смотрят: когда он начинает сеять — все начинают, к нему идут за советом, он — ориентир. И что сделала новая власть? Они очень быстро подменила «старших»: одних назвали кулаками и быстро изъяли из среды, а на их место поставили агитаторов, которые уже транслировали «правильные ориентировки». И система рухнула (собственно, случаи крестьянских восстаний и сопротивления это подтверждают).

О биографии Теодора = истории даже не страны, а мира, можно рассказывать бесконечно, но лучше прочитать книгу «Несогласный Теодор», или посмотреть документальный сериал, где он сам рассказывает свою жизнь. Сегодня хочется вспомнить личные моменты. И поблагодарить Бога, что у многих из нашей общины была возможность пообщаться с ним лично: не только на конференциях и встречах, но и просто в гостях в Шанинке или дома, или помогая ему гулять, когда уже было трудно одному. На его похоронах меня поразил один момент. Очень многие вспоминали: «Он подошел и сказал: нам надо встретиться, расскажи мне о себе». И ведь действительно, так и было. И ты сразу смущаешься и думаешь: «Ну кто я, и кто Шанин, что тут рассказывать о себе, зачем?» И только после 4 февраля прошлого года, стоя рядом с ним уже в последний раз на этой земле, я поняла, что это просто настоящее неравнодушие, интерес и любовь к человеку, в людям, какому-то собранию. Искренняя, неподдельная, именно к тебе, потому что ты — важен. Ты — не песчинка, не «обычный человек» рядом с великим Теодором, ты — важен и ценен, и с тобой Теодор будет до конца. Все, кто знает Теодора, знают его фразу: «Невозможного нет. Будет трудно, но оно того стоит». Я уверена, что это отблеск на земле того, как Бог смотрит на человека, на человечество — с любовью, надеждой, верностью, возвышая все самое лучшее, что в нем есть, и помогая справиться со слабостями. У Теодора многому можно учиться, но прежде всего хочется учиться такому взгляду на человека.