«Восстановить память – значит восстановить общение»
Вникая в себя, понимаешь, что есть нечто, что неотделимо от эпицентра человека, от его стержня. Нечто, что связывает нас с другими людьми, с исторической действительностью, с самой жизнью, что позволяет быть христианином. Это память. Память не молчит, поэтому обойтись без этого разговора сегодня невозможно… 24 апреля в Уфе состоялась встреча, на которой главный редактор медиапроекта «Стол» Андрей Васенёв и выпускающий редактор Александра Строцева представили книгу «1917: моя жизнь после».
Изданная в год столетия революции, эта книга – собрание семейных историй, книга нашей памяти о ХХ веке. Её авторы – люди самых разных жизненных позиций, веры, опыта и политических предпочтений. Объединяет их то, что они неравнодушны к своим корням, к истории своих семей, к своему происхождению.
– Мы написали об этом на сайте «Стола», читатели в течение двух месяцев присылали нам свои варианты жизнеописания, – рассказывает Андрей Васенёв. – Всего нам прислали около ста историй. Это были дневники, воспоминания очень разного формата, разной стилистики, очень обширной географии. Потом началась редакционная работа и работа по сбору средств на книгу. Слава Богу, у нас собралась очень хорошая компания, компания единого духа, которой эту книгу очень захотелось издать, и всё, что было сделано – верстка книги, её стиль, иллюстраций, издание – всё было сделано в рекордно короткие сроки.
По словам Александры Строцевой, о России ХХ века много что собрано: есть проект «Свободная история», есть «Прожито», есть «Бессмертный барак» и многое другое. Поэтому и формат книги такой – пять небольших брошюр, которые не претендуют на то, чтобы сказать что-то законченное. Это несколько историй из многих тысяч, определяющих нашу жизнь и внутренне, и внешне… Историй, требующих нашего осмысления и ответа.
Свидетелем этого выступил один из гостей встречи, 88-летний житель Уфы Карнук Манукович Гарибян, герой очерка «Звоните, пока я живой», недавно опубликованного на сайте медиапроекта «Стол». Прямой, ясный, строгий, полный внутреннего достоинства, он рассказал о своей судьбе, в которой, кажется, было все, что можно было испытать в ХХ веке – бегство от армянской резни из Турции, оккупация, депортация, спецпереселение в Уфу, арест, пять лет выживания в северных лагерях и тюрьмах. А дальше? Трудная жизнь и трудовой подвиг. Руководящая должность, семья, дети и внуки. И… вступление в партию в 1988 году. Как?..
– Как вам удалось не сломаться духовно? Как вы передаете этот опыт своим детям? – вопросы Андрея Васенёва звенят в тишине.
Это главные вопросы встречи, вопросы к каждому из нас. Дело в том, что политические репрессии – это некая грань истории нашей страны в ХХ веке. Очень тяжелая, черная, но только лишь грань. Процессы, которые происходили в ХХ веке, куда глубже и пока еще мало осмыслены.
– Мы наблюдаем исторический разрыв, – говорит Андрей Васенев. – Например, мои ровесники относятся к этому историческому процессу как к некоторой объективной данности. Она была и была, какая есть. Сейчас мы живем другой жизнью, без особых проблем мы можем ходить на работу, получать высшее образование и чувствовать себя прекрасно. Но стоит лишь прикоснуться к своей истории, и увидишь, как все меняется.
Разрыв в истории… Это же не только опасность её механического повторения, это еще и внутренний, экзистенциальный разрыв в человеке. Это потеря круга ответственности, а ответственность человека – это его опора, его благословение, его судьба. Варлам Шаламов писал о том, что лагерный опыт – полностью отрицательный, в нем нет ничего для жизни. Но можно вспомнить и знаменитую формулу Александра Солженицына «жить не по лжи», которую он нашёл, когда понял, что сам мог оказаться среди вертухаев, а не среди зеков. А ведь это то, на что можно и нужно опереться, то, чем может оправдаться и человек XXI века. Солженицыну в каком-то смысле повезло, что он оказался не на вышке в овечьем тулупе, а в зоне. Но как передать этот опыт? Ведь все-таки большинство, оставшееся вне зоны – это молчащее большинство, игнорирующие тот факт, что в зоне сидят их близкие родственники.
Молчащее большинство – это реальность и нашего времени, как и остальные его «прелести» – раздробленность и атомизированность общества, равнодушие и страх перед любой властью, неумение жить вместе, тотальное недоверие, внутренняя несвобода и безинициативность. Ответом на такие размышления стала прозвучавшая в самом конце встречи реплика из зала:
– Пока сам народ не покается, ничего не произойдет, и, в первую очередь, русский народ виноват, потому что он поддался на эту приманку. Вы поймите, ведь мечети, церкви рушили не чужие, сами приходили. Как партия большевиков могла найти такой отклик, что за ними пошли, пока не поняли, что оказались обманутыми – это понятно… Но виноваты ведь мы сами.
Да, признание и исправление – это и есть покаяние или, по крайней мере, его начало. По словам Андрея Васенёва, книга «1917: моя жизнь после» вышла только лишь потому, что нашлись верующие люди, православное Преображенское братство, которое, входя в год 100-летия революции, сделало это с четким пониманием, что единственная возможность преодолеть катастрофу ХХ века – это принести покаяние. Так началась «Акция национального покаяния».
– Речь идет не о том, что должен покаяться только русский народ, – добавил он. – В том, что произошло в 1917 году и далее виноваты многие народы, и не получится так, что одни покаются и это изменит всё. Покаяние нужно пережить лично каждому. И здесь важно не ждать, что покаются наследники палачей, нам всем есть за что каяться.
Покаяние, конечно, касается всех, разделения здесь неуместны. Общая историческая судьба народов предполагает и общее покаяние. И очень радостно, что в книге «1917: моя жизнь после» удалось не столько разделить всех на правых и неправых, сколько дать возможность выговорить боль и увидеть друг друга, не остаться один на один с этими размышлениями и переживаниями. Ведь покаяние не разделяет людей, а объединяет. И перед кем бы оно ни было, если оно истинно – оно всегда перед Богом.
Но вот вопросы – возможно ли покаяние за других людей? Что такое покаяние народа, нации? Ответить на них непросто, указать на какую-то «схему» такого покаяния – почти невозможно. Покаяние в любом случае остается вопросом живой совести и веры, вопросом личного предстояния перед Богом, чем-то очень личным. Из размышлений, из обретения памяти и внутренней солидарности со своей семьей, со своим родом, со своей страной рождается желание не быть в стороне. Потом – желание содействовать тому, чтобы и эта история могла наполняться смыслом и светом. А дальше приходит понимание того, что покаяние возможно только потому, что есть кающийся. И начинается поиск форм. Выпуск книги «1917: моя жизнь после» – шаг в этом направлении её авторов и издателей. Поиск продолжается…
– Наша задача не может быть решена в политическом плане. Есть духовная жизнь страны – сначала обновляется память, потом меняется жизнь, – сказала Александра Строцева. – Сегодняшняя дискуссия – это тоже иллюстрация, что не все можно разложить по полочкам. А если в семье дедушка был НКВДшником, а отец сидел? И так бывает часто. И в этом смысле невозможно просто обозначить факты, это не даст выхода. Выход нужно искать не в политических и даже не в исторических спорах, а в том, чтобы покаяние прожить. И в первую очередь, это восстановление общения. Найти смелость и решимость начать слушать друг друга, независимо от того, кто какую боль несет. Иногда с позицией человека невозможно согласиться, но при этом очень важно видеть этого человека и принимать его.
Что ж, жаркие обсуждения, последовавшие в социальных сетях после этой встречи, показывают, что диалог начат, а значит и книга достигает своей цели. Ведь живая память всегда диалогична, но она никогда не должна искажаться в соответствии с той или иной идеологией. Будем продолжать общение.