«У нас нет лексики, чтобы говорить о покаянии»

6 мая в рамках проекта «История одного шедевра» в Историко-архитектурном комплексе «Архангельские Гостиные дворы» Свято-Михайло-Архангельское малое православное братство подготовило просмотр и обсуждение фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние».

«Отрадно спать, Отрадней камнем быть, Нет, в этот век, Преступный и постыдный, Не жить, не чувствовать – Удел завидный. Не тронь меня! Не смей меня будить!», – говорит в нем один из героев. Фильм опровергает эти слова и становится исповедью режиссера фильма, который, выжив в автокатастрофе, осознав ценность жизни, решил для себя, что ему дано время, чтобы снять «Покаяние»: проснуться самому и разбудить других. Но, как писал сам Тенгиз Евгеньевич, фильм не поняли: «Что за страна? Я выбросил Ленина из могилы, а мне дали Ленинскую премию». Думаю, и сейчас не все испытают то, чего, возможно, желал Абуладзе. Мне кажется, он хотел, чтобы мы стали искать свою дорогу к покаянию, потому что оно ждет нас, может спасти от разрушения жизни, от той пустоты и разврата, в которые погрузился «чудовище» – Авель Аравидзе. В фильме судебное решение о бесчеловечной, разрушительной власти тирана так и не выносится. Сделали ли мы это через тридцать лет?

Актер Давид Гиоргобиани, сыгравший в фильме одного из главных героев – Сандро Баратели, скажет позже в интервью: «Мы ожидали, что люди, наши народы поймут, в чем надо покаяться. И русскому и грузинскому народу после семидесяти лет атеизма надо было очень сильно каяться перед Богом в цареубийственном грехе, в том, что разрушали церкви, убивали патриархов, митрополитов, священников, верующий народ истребляли. Прошли годы, тридцать лет, и только избранные люди успели прийти ко Христу, успели покаяться и изменить свою жизнь. Я в свое время ушел из кино по этой же причине: прежде, чем учить других, призывать к покаянию, мне самому надо покаяться, изменить свою жизнь». Размышляя о фильме, мы пытались понять: через тридцать лет с момента выхода фильма на экраны, поняли ли мы, что такое покаяние? Каким оно должно быть?

Произошло ли покаяние у героев фильма? Возможно, воспоминание Кетеван Баратели – это ее путь к покаянию? В фильме мы видим ее сначала восьмилетней девочкой, затем уже взрослой женщиной. Что с ней произошло за эти годы? Почему она делает торты с вафельными храмами (пронзительная метафора мертвечины времени, внешнего лоска, прикрывающего отсутствие содержания)? Мы не знаем, вспоминала ли она о своем отце, не знаем, как она пережила его гибель, помнит ли, как они с мамой смотрели на разрушение храма в центре города. В ее доме нет ни одной картины отца. Как она хранит память о нем, как передает ее? Переживая ее историю, невозможно забыть эти «кремовые торты», никак не соотносящиеся с ее семейной трагедией.

Торнике, юный «матадор», покончил с собой, взяв на себя вину деда и отца, потому что не смог пережить ложь своего отца и его нежелание признать правду. Для него правда невыносима, и маскарад настоящего невыносим, и выхода нет. Для нас же он есть, потому что сам разговор о покаянии – это и попытка преодолеть укоренившуюся неспособность различать добро и зло. Не подходить к человеческим судьбам с арифметической меркой. «Главное пропорции, да?» – спрашивает Торнике у своего отца. Не правда ли, знакомые слова?

На встрече был задан вопрос: может ли фильм помочь современному человеку изменить свою жизнь? В год столетия революции мы стараемся размышлять о том, что произошло с нашей страной, и притчевое пространство фильма в этом помогает. Именно сегодня ранят слова Варлама Аравидзе: «Мы не должны доверять человеку, ни его делам, ни его словам! Мы должны быть бдительны и уметь распознавать врага… из каждых трех человек четверо – враги. Не удивляйтесь! Один враг по количеству больше, чем один друг». Как часто в наше время мы слышим и нечто похожее на слова жены арестованного Михаила, которая верила в оправдание «страшной арифметики» тирании: «Ты не забывай. Мы великому делу служим. Нас с гордостью будут вспоминать будущие поколения. И поскольку масштабы грандиозные, естественно, ошибки будут большие. Может случиться, даже невиновные станут жертвами. Но я уже слышу нашу любимую бетховенскую "Оду к радости", которая вскоре неминуемо зазвучит по всей земле». От сознания этого тоже больно, ведь зритель видит, как под «Оду к радости» и лозунг «Мы превратим наш город в рай!» уничтожают и храм, и художника Сандро Барателли, переживает вместе с главными героями момент, когда они пытаются среди бревен или опилок разыскать весточку от любимого человека.

Недоумение у участников разговора вызвал вопрос: Жив ли сейчас «Аравидзе»? Не надо далеко ходить. Пока мы не назвали то разрушение, что произошло в нашей стране в 1917 году, преступлением против человека и человечности, не осмыслили все зло, перешедшее нам по наследству, пока в пространстве нашей жизни есть улицы, носящие имена преступников, ответ однозначен.

Разговор показал, что у нас нет языка, лексики, чтобы говорить о покаянии, и не потому, что мы плохо учили в школе русский язык, а потому что этого нет в нашей традиции: трезво осмыслять свою жизнь в истории семьи, страны, народа. Дай Бог, чтобы каждый из нас нашел ответ на, возможно, одни из самых важных вопросов сегодня: куда ведет моя дорога, в чем может быть мое покаяние? Покаяние ждет нас, и это дорога ведет к надежде, ведь не случайно маленькая Кетеван говорит всем нам: «Ты не бойся, Христос не умер».