«О, если бы эта Пасха была началом воскресения нашей Церкви!»

Необычайный творческий взлет, пережитый Россией на рубеже XIX–XX веков, принес замечательные плоды как в сфере художественной культуры и религиозно-философской мысли, так и в области церковной жизни. Одним из наиболее ярких явлений в истории Русской Церкви порубежной эпохи стала группа «32-х» петербургских священников, позднее позиционировавшая себя как «Союз (Братство) ревнителей церковного обновления».

Сразу отметим, что «обновление» церковной жизни понималось участниками группы как «восстановление канонической свободы Церкви в России», как ее освобождение от власти государства и синодальной системы, поэтому отождествление дореволюционного движения ревнителей церковного обновления с послереволюционным «обновленчеством», инициированным советской властью и призывавшим к союзу с новым коммунистическим государством, не представляется нам правомерным. Безусловно, инициаторы и лидеры обновленчества использовали ряд идей, впервые высказанных в церковно-общественных дискуссиях начала XX века, но в истоках своих «левый раскол» имел не столько церковные, сколько политические основания. Вероятно, поэтому практически никто из тех, кто в начале века входил в «Братство ревнителей церковного обновления», в 1920-х годах к обновленчеству не примкнул. Напротив того, ценой своей жизни подтвердили верность христианской вере и Православной Церкви такие участники движения «ревнителей церковного обновления», как протоиерей Михаил Чельцов, протоиерей Роман Медведь, единоверческий епископ Симон (Шлеев), протоиерей Константин Аггеев. Все они, за исключением пока о. Константина Аггеева, ныне прославлены в сонме новомучеников и исповедников Российских.

В самых общих чертах история движения «ревнителей церковного обновления» в России начала XX века представляется следующим образом.

В начале 1900-х годов, на фоне обострившегося общественного интереса к вопросам веры и всеобщего осознания кризиса синодальной системы, в Петербурге начинает собираться частный кружок молодых священников, выпускников Духовной академии, озабоченных насущными вопросами церковной жизни. Центром кружка становится мирянин – Николай Петрович Аксаков, человек, и по роду, и по взглядам принадлежавший к кругу славянофилов. На собраниях кружка обсуждаются самые общие богословские и экклезиологические вопросы, которые впоследствии станут основанием предлагаемых движением путей обновления церковной жизни. Так, 27 ноября 1903 г. о. Константин Аггеев сообщал в письме своему другу П.П. Кудрявцеву в Киев: «Вчера у нас было обычное чтение составленного сочинения о Церкви Н.П. Аксакова (было бы очень хорошо, если бы вы ознакомились с ним по книге “Духа не угашайте” <…>). Если не найдете, я вам вышлю ее. Прочтите с вниманием, хотя бы только предисловие. Н<иколай> П<етрович> – личный друг Т.Н. Филиппова – весь погрузился в богословскую свято-отеческую литературу и по ней создает богословие – совершенно далекое от сухих, в некотором смысле атеистических, катехизисов и догматикимакариев. Теперь мы читаем его сочинение о Церкви. Вчера было удивительно хорошее чтение о победе над адом, или начале христианской Церкви по учению св. отцов. Слова некоторых из них (Ефрем Сирин) – какие-то чудные гимны, перлы религиозной поэзии» [1].

Кружок петербургских священников ищет выхода в публичные сферы: организует секцию при «Русском собрании», открывает отделение киевского книгоиздательства «АКТ», в лице некоторых своих членов принимает участие в работе Религиозно-философских собраний. Одним из самых «горячих» дел кружка становится объединение столичных законоучителей на борьбу за новые принципы преподавания Закона Божия. Отец Константин Аггеев, о. Иоанн Слободской, о. Иоанн Егоров, о. Михаил Чельцов и другие члены кружка преподавали Закон Божий в различных учебных заведениях столицы и, следовательно, постоянно находились в ситуации необходимости апологетической защиты христианской веры перед лицом новейших западных философских учений, владевших умами петербургской молодежи. Катехизис митрополита Филарета (Дроздова) не мог устоять перед натиском Дарвина, Шопенгауэра, Ницше. Так, на высших женских Бестужевских курсах после первой лекции по Закону Божьему никогда не оставалась более пяти слушательниц. Члены священнического кружка стремились выработать новую «программу вероучения и нравоучения», которая давала бы ответы на самые насущные вопросы современной жизни и мысли, питалась от главного животворного источника – Слова Божия. Успех лекций по богословию, например, о. Константина Агеева на Высших женских курсах Раева был так велик, что в аудитории не было свободных мест и многие были вынуждены слушать его стоя.

События русской революции 1905–1907 гг. подтолкнули частный священнический кружок к необходимости организационно оформиться и явственно заявить о себе. Вскоре после 9 января в Петербурге состоялось несколько пастырских собраний, обсуждавших вопрос о реакции духовенства на разворачивающиеся революционные события. Мнения столичных пастырей разделились. Одни выступали за «личное авторитетное влияние священников на улучшение отношений между рабочими и мастерами» и «требовали от духовенства всецелого проникновения интересами паствы и деятельного участия в ее жизни» [2]. Другие призывали злободневные вопросы не затрагивать (чтобы «не оказаться в услугах у мира»), а «стоять на чистом учении Христовом и проповедовать только идеалы Евангелия» [3]. По свидетельству В.В. Розанова, «группа молодых священников <…> стала говорить на «Пастырских собраниях петербургского духовенства» о необходимости священникам дать больше сердца и слова теперешним событиям. Группа эта выделилась из пастырского собрания, жестко-консервативного по своему составу и взглядам, стала собираться самостоятельно и начала обдумывать положение духовенства» [4]. Результатом деятельности группы стал ряд письменных документов и обращений, в которых говорилось о неотложной необходимости реформ в Русской Церкви.

На свою деятельность группа священников получила благословение Петербургского митрополита Антония (Вадковского), первенствующего члена Священного Синода. Встреча петербургского духовенства с митрополитом состоялась 14 февраля 1905 года. По свидетельству о. Константина Аггеева, подробно описавшего ее в публикуемом ниже письме Кудрявцеву, на встрече присутствовал двадцать один священник, но круг сочувствующих лиц был больше. Позднее, составляя сборник «К Церковному Собору», участники визита вспоминали: «Желая, чтобы эта беседа сопровождалась практическими результатами, члены кружка пришли к решению представить митрополиту ряд записок относительно выдвинутых жизнью и требовавших неотложного внимания церковных вопросов. 15 марта была представлена первая записка – «о неотложности восстановления канонической свободы Православной Церкви в России» – при <…> письменном обращении к преосвященному Антонию» [5]. Светские газеты, опубликовавшие письменное обращение «группы столичных священников» к митрополиту, сообщили, что обращение и записку подписали тридцать два человека, хотя и не обнародовали имена этих лиц. Под именем группы или кружка «32-х» зарождающееся движение «ревнителей церковного обновления» прославилось на всю России и вошло в историю Русской Церкви.

Первая записка группы «32-х» с несколько измененным названием «О необходимости перемен в русском церковном управлении» была опубликована в № 11 журнала «Церковный вестник» от 17 марта 1905 года. В этой записке говорилось, что Русская Церковь в процессе длительного существования под опекой государства стала утрачивать качества, неотъемлемо присущие церковному организму, поэтому «только Церковь, свободная в исповедании полноты своего самосознания, во внутреннем строе своем, в служении слова своего, в управлении всех дел своих и всего ей вверенного, только свободно самоуправляющаяся Церковь может поддерживать в совокупности чад своих полную, сыновне чистую веру в себя и в полноте обладать необходимым для осуществления ее божественного призвания голосом, от которого бы горели все человеческие сердца» [6]. Освобождение от власти государства было для участников группы «32-х» не самоцелью, а необходимым условием выявления подлинного призвания Церкви, основанием для «восстановления начертанного канонами строя церковного самоуправления» [7], который включал в себя: выборность епископата и духовенства, численное и территориальное уменьшение церковной единицы, «самостоятельную, широко развитую жизнь приходов», повременные соборы всей церкви. Главной мечтой и главным требованием группы на первом этапе ее существования был созыв всецерковного поместного собора российской Церкви.

Другой заботой петербургских священников стало «мужественное свидетельство Церкви о правде общественной жизни, безбоязненное исповедание истины и перед высшими, как перед низшими» [8]. Ситуация начала XX века, для которой характерна обострившаяся неправда общественных отношений при сохранении доверия к Церкви со стороны широких народных масс, поставила вопрос об исторической задаче и исторической ответственности Церкви. Участники движения заговорили о том, что церковь и вера не должны быть палкой для того, чтобы кого-нибудь урезонить, припугнуть расправою на том свете. Наоборот, идея царствия Божия необходимо приводит «к обязанности действовать – в пределах своего призвания – для реализации христианских начал в собирательной жизни человечества, для преобразования в духе высшей правды всех общественных форм и отношений» (В. Соловьев).

Публикация записки «группы столичных священников» в «Церковном вестнике» совпала по времени с революционным заседанием Священного Синода, на котором епископы-синодалы высказались за восстановление в Церкви патриаршества и упразднение синодального института и должности обер-прокурора. 22 марта адрес от лица «Архипастырей и священников Русской Церкви» о восстановлении патриаршества, основанного на соборном начале, был подан императору Николаю II.

Созыва собора ожидали уже в мае–июне 1905 года. Поэтому особенно остро встал вопрос о том, каким быть будущему собору – архиерейским или всецерковным. Именно этой проблеме и была посвящена вторая записка «32-х» священников, представленная митр. Антонию в мае 1905 года. Владыка разрешил напечатать записку «О составе Церковного Собора» в «Церковном вестнике» в качестве передовой, без указания на ее происхождение. Авторы записки настаивали на том, что «на ожидаемом русском поместном соборе, кроме непременных участников его – всех епархиальных архиереев, должны непременно присутствовать выборные от духовенства и мирян» [9].

Манифест от 17 октября 1905 года «Об усовершенствовании государственного порядка», провозгласивший свободу совести, слова, собраний и союзов, позволил группе петербургских священников легализовать свою деятельность, оформившись в «Союз ревнителей церковного обновления». Внутренние причины изменения статуса группы были указаны в предисловии к сборнику «К Церковному Собору»: «Расширившись в своем составе вступлением новых членов, духовных и светских, и сознавая необходимость еще большего расширения, а вместе с тем не только теоретических работ, но и соответствующей практической деятельности, группа “32-х” петербургских священников предположила наименовать себя Союзом Церковного Обновления» [10]. На этом этапе движение обретает всероссийский масштаб и развернутую программу, впервые опубликованную в журнале «Церковно-общественная жизнь» (Казань. 1906. № 5). В первом пункте программы Союз церковного обновления заявлял, что он «общей целью своей ставит служение делу обновления церковной жизни в смысле свободного, верного вселенскому христианству, всестороннего церковного творчества на основе всеобъемлющей христианской истины». Дальнейшие пункты программы раскрывали, в чем именно в настоящий момент члены Союза видят пути обновления церковной жизни: освобождение Церкви от многолетней опеки государства; «стремление к действительному объединению между собой членов Церкви, начиная от двух или трех, собирающихся во имя Христа, продолжая объединением между собою малых и великих общин, вплоть до установления полного и живого единства между всеми христианскими Церквами»; восстановление церковной соборности и выборного начала «при замещении всех церковных служений, включая епископские»; оживление богослужения и т.д.

Наиболее «революционными» были те пункты программы, в которых «отрицалась неразрывность епископской власти и монашества», сословный характер духовного образования и утверждалась ответственность церкви за мир и современную общественную жизнь. Церковь призывалась не к «спасительному» уходу от «мира сего», а к деятельности по преображению мира: «Союз признает, что Церкви принадлежит обетование обновить весь мир и что свободная наука, искусство и культура представляют не только могучее средство этого обновления, но и не преходящие элементы Царства Божия».

К концу 1905 года сфера деятельности «Союза ревнителей церковного обновления» значительно расширяется. Надежды на созыв Поместного собора в ближайшее время сменяются установкой на долгую и кропотливую работу в самых разнообразных областях: «строй церковной жизни, управление, суд, организация прихода, формы благочестия, богослужение, церковное воспитание и образование, разъяснение разного рода запросов живой церковной и общественно – государственной действительности и проч.» [11]. Напряженная ситуация в стране выдвигает на первый план вопросы «христианской общественности», ответственности Церкви за мир. «Союз» берется за разработку вопросов «об отношении христианства к земной жизни человечества, его культурно- историческому творчеству, об участии Церкви в процессе государственного, общественного и экономического развития» [12]. Наконец, программа «Союза» в целом становиться более конкретно и практически осуществимой, она говорит не об изменениях в церковном управлении, которые не зависят от мнения небольшой группы священников, а о тех конкретных изменениях, которые могут начаться «снизу», от любых двух или трех «действительно объединенных между собой членов Церкви». Поэтому важнейшей практической задачей Союз считал «возможное содействие возникновению и устройству, по крайней мере, в каждом городе церковных кружков и союзов из духовных и мирян, считая это наиболее верным и целесообразным путем к тому, чтобы благотворное церковное движение разрослось и охватило всю русскую церковь, подготовляя почву для предстоящего всецерковного собора и для новой жизни и деятельности нашей Церкви» [13]. Следующий этап в развитии дореволюционного движения обновления Церкви оказался обозначен еще одним его переименованием. 24 апреля свящ. Владимир Колачев обратился к митр. Антонию (Вадковскому) со следующим прошением: «Прилагая при сем принятый в собрании учредителей Устав «Братства ревнителей церковного обновления», имею долг, по их уполномочению, просить Ваше Высокопреосвященство об утверждении Устава и сообщении о Братстве светской власти» [14]. Переименование «Союза» в «Братство» было вызвано изменением общественно-политической ситуации в стране. После подавления декабрьского вооруженного восстания последовало определение Священного Синода от 20 декабря 1905 г. «о предосудительном поведении некоторых священников во время народных волнений». Начались репрессивные меры против той части духовенства, которая оказалась вовлечена в общественную борьбу, и гонения на членов «Союза ревнителей церковного обновления» о. Григория Петрова, архим. Михаила (Семенова). В № 6 Симбирских епархиальных ведомостей была опубликована резолюция еп. Гурия (Буртасовского) на журналах съездов духовенства, сочувствующего петербургскому «Союзу» [15]. В резолюции идеи петербургских священников назывались «бессмысленными забавами», а сами священники обвинялись в гордыне и непослушании иерархии: «…усматривается с их стороны неуместное вмешательство и превознесение себя с смелым стремлением обратить святую православную Церковь, изначала своего существования состоящую под управлением Христа-Спасителя, как Главы ее чрез апостолов и их преемников епископов, в церковь пресвитерианскую» [16].

В сложившейся ситуации смена названия (союз – братство) подчеркивала превращение общественно-политической организации в исключительно церковную, к тому же овеянную авторитетом православных братств Юго-Западной Руси XV–XVII вв. Устав же «Братства ревнителей церковного обновления», повторявший в основных пунктах устав «Союза», снимал обвинения в «пресвитерианстве»: вся третья часть устава была посвящена отношениям нового объединения к местной епархиальной власти. В ней, в частности, говорилось: «Если Высокопреосвященный митрополит усмотрит в отдельных действиях Братства или в общем направлении его деятельности что-либо явно противное правилам православной христианской веры и церковного благочиния, то обращает на это внимание Братства, предлагая ему принять меры исправления <…> В случае признания Высокопреосвященным митрополитом объяснений Братства не заслуживающими уважения и отказа Братства подчиниться указаниям своего Епископа, последний предлагает всем членам клира выйти из состава Братства, поступая с ними в дальнейшем по правилам Церкви» [17].

Однако митр. Антонию (Вадковскому) не пришлось применять по отношению к новому братству свою епископскую власть. К лету 1907 года на страницы газет и журналов стали проникать известия о том, что «Братство ревнителей церковного обновления» прекратило свое существование. По одним сведениям, причиной распада «Братства» стало некоторое внешнее давление [18], по другим – внутренние противоречия [18]. Появлявшиеся в церковной прессе сведения о деятельности «Братства» в 1906–1907 гг. говорят как о чрезвычайной широте обсуждавшихся проблем (религиозное обоснование террора; современное англиканство и вопросы общественности; отзывы заграничной печати о преобразовательном движении в Русской Церкви и т.д.), так и о наметившемся кризисе в его руководстве (1 декабря 1906 г. на посту секретаря «Братства» о. Владимира Колачева сменил о. Иоанн Егоров).

Однако нет оснований полагать, что с прекращением деятельности «Братства» исчерпало себя и все движение ревнителей церковного обновления, возникшее в Русской Церкви на рубеже XIX–XX веков. Судьбы отдельных членов движения свидетельствуют о том, что от теоретического обсуждения вопросов о необходимых переменах в церковной жизни они перешли к практической деятельности по воплощению своих идей в жизнь. Так, например, о. Иоанн Егоров создал при церкви св. Марии Магдалины при Училище лекарских помощниц в Петербурге «Братство Святого Креста», ставившее своей целью не только благотворительную или миссионерскую деятельность, но и созидание внутрибратской жизни, «действительное» объединение между собой членов Церкви Христовой. Отец Константин Аггеев, апологет и миссионер, стремившийся навести мосты между Церковью и интеллигенцией, принимал деятельное участие в создании «Религиозно-философского общества», участвовал в богословских диспутах, выступал с лекциями перед огромными студенческими и рабочими аудиториями. Николай Петрович Аксаков стал деятельным членом Предсоборного присутствия. Имена многих членов бывшей группы «32-х» можно встретить в списках участников Поместного собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг.

Предлагаемые ниже «портреты» некоторых деятелей движения ревнителей церковного обновления могут дать более полное представление как об этом церковно-общественном явлении в целом, так и о том, какие именно люди входили в движение и какое личностное преломление получали идеи движения в каждой из конкретных судеб.

Опубликовано в журнале «Вестник РХД» №197, Париж-Москва, 2010. Перепечатка с разрешения издателя.