«Неисправимый славянофил»

Место славянофилов в русской мысли XIX века общепризнанно и у нас, в России, и за рубежом. Весь XIX век проходил под знаком славянофильства, именно под этим знаком, по выражению С.С. Аверинцева, русская мысль получила наиболее оригинальное развитие «после молчания богословской рефлексии до XVI в. и запоздалого, провинциального варианта схоластики в XVII – XVIII вв.» [1] О славянофилах писали Николай Бердяев, о. Павел Флоренский, мать Мария (Скобцова), Вячеслав Иванов, Николай Зернов и др. Интерес этот не пропадает до сих пор. 
В дни 210-летия Алексея Степановича Хомякова мы публикуем фрагмент из доклада проректора Свято-Филаретовского института Дмитрия Гасака «Усилие пробуждения: А. Хомяков и И. Киреевский как инициаторы самостоятельной духовной мысли в России», прочитанного им на Актовом дне института в 2012 году.

В детстве

Алексей Степанович Хомяков – потомок древнего довольно состоятельного дворянского рода, родился в Москве в 1804 году. Он получил традиционное для этого круга домашнее образование. Большое влияние на него оказала мать.
Мария Алексеевна, мать Алексея Степановича, урожденная Киреевская, после того как отец его, типичный русский помещик, член английского клуба, проиграл в карты миллион рублей и едва не разорил окончательно семейство, взяла управление хозяйственными делами в свои руки и выправила их. Хомяков писал: «Она, смею это сказать, была благородным и чистым образчиком своего времени; и в силе ее характера было что-то, принадлежащее эпохе более крепкой и смелой, чем эпохи последовавшие. Что до меня касается, то знаю, что, во сколько я могу быть полезен, ей обязан я и своим направлением, и своей неуклончивостью в этом направлении, хотя она этого и не думала. Счастлив тот, у кого была такая мать и наставница в детстве, а в то же время какой урок смирения дает такое убеждение! Как мало из того доброго, что есть в человеке, принадлежит ему? И мысли по большей части сборные, и направление мыслей, заимствованное от первоначального воспитания» [2]. Известно, что Мария Алексеевна в благодарность за избавление от французов дала в 1812 году обет построить храм, который был освящен в 1878 г. [3] А по свидетельству старшего сына Хомякова Дмитрия Алексеевича, бабка его почитала прп. Серафима Саровского, почему в доме Алексея Степановича сохранились изображения саровского святого. «Мать Хомякова, – пишет Бердяев, – была женщина суровая, религиозная, с характером, с дисциплиной» [4]. Но отец Хомякова, когда тот становился известным как литератор, немало заботился о признании его литературных заслуг.
Алексей проявлял незаурядную память и с детства был верующим, отличался строгостью в соблюдении церковных правил, постов и воинственным характером. Важный для понимания личности и особенности мышления Хомякова инцидент произошел при изучении им латинского языка. «В доме Хомяковых в Москве жил аббат Boivin, учивший Алексея Степановича латинскому языку. Однажды ученик в какой-то книге отыскал папскую буллу, заметил в ней опечатку и, показывая аббату, спрашивал его, зачем же он считает папу непогрешимым, тогда как святой отец делает ошибки правописания» [5]. Хомякову досталось за такое остроумие, но из этого инцидента видно, что он рано обнаружил критическое отношение к Римской церкви. Для уяснения его отношения к вере уместно привести еще один пример. Известен случай, когда их со старшим братом Федором привезли в Петербург, им показалось, что они попали в языческий город и что их станут принуждать изменить своей вере. Братья строго решили вере не изменять и, если потребуется, претерпеть мучения.

Начало

В 17 лет, купив засапожный нож и взяв 50 рублей ассигнациями, Алексей Степанович пытался бежать «бунтовать славян» и помогать грекам, поднявшим освободительное восстание против турок. Его поймали за Серпуховской заставой и вернули домой. Этим проявления воинственного духа в нем не угасли. Летом 1821 года Хомяков выдержал экзамен в Московском университете на степень кандидата математических наук. А в марте 1822 года поступил на военную службу юнкером в Астраханский кирасирский полк.

В середине 1820-х годов (т.е. примерно двадцати лет от роду) Алексей Хомяков входил в московские литературные круги, собранные, главным образом вокруг Московского университета (кружок Раича, круг любомудров), был знаком и с петербургскими литераторами. Широко известно, что вызванный императором Николаем I в Москву из ссылки, А.С. Пушкин осенью 1826 года в доме поэта Дмитрия Веневитинова читал «Бориса Годунова», чем привел слушателей в неописуемый восторг. Но не всем известно [6], что условием своего выступления (а 12 октября Пушкин читал «Годунова» уже второй раз, первый – 25 сентября) Пушкин сделал чтение Хомяковым своей поэмы «Ермак». Хомяков не хотел читать, и публика – около сорока человек – не хотела слушать, но Пушкин настоял. И, конечно, Хомяков проиграл этот литературный поединок, сам Александр Сергеевич отметил, что в поэме есть алмазы, но много стекла [7]. Как отмечено в воспоминаниях современников, своим чтением Алексей Степанович приносил жертву.

Через двенадцать дней после этого события в доме Хомякова состоялся обед по случаю начала выпуска историко-философского журнала «Московский вестник», издание которого стало возможно во многом благодаря Пушкину. Однако стоит отметить, что Пушкин, занимавший в литературе того времени, безусловно, центральное место, не имел близких отношений с Хомяковым. Его влияние было велико, он старался поддерживать многих, кто желал проявить себя на литературном поприще, но он был все же петербуржец и по мысли, и по образу жизни.

Хомякова вместе с его единомышленником Киреевским можно назвать инициаторами духовной мысли в России. Инициатива, как следует из самого понятия, связана с импульсом, с внутренним движением, стремящимся (и имеющим силу!) преодолеть инерцию среды, обрести новое качество. Такая инициатива имеет свое происхождение, имела она это происхождение и у Хомякова.

Мы уже сказали о горячей религиозности Хомякова, о его приверженности «русскому» стилю жизни. Его строгость и горячность в вопросах веры вызывала уважение его окружения и среди московских друзей, и на армейской службе. Вот как о нем пишет Кошелев в 1827 году: «А.С. Хомяков удивительный человек: свою нравственную страсть он доводит до последней крайности. В большом обществе и в особенности при дамах он невыносим. Он никогда не хочет быть любезным, опасаясь кого-нибудь тем привести в соблазн. Не только великий пост, но соблюдает и все прочие посты. Всю страстную неделю он не ест мяса, а в великую пятницу совсем воздерживается от пищи. Но не подумайте, чтобы он был святоша… или фанатик. Ни то, ни другое. Он находит, что так должно поступать по убеждению, и вовсе не осуждает, если другие поступают иначе. Он очень образован, имеет большие способности в поэзии и вообще человек выдающийся во всех отношениях» [8].

Cлавянофильство

Выше мы заметили, что юношеский воинственный дух в нем не охладел. И вот в 1828 году Алексей Степанович вновь определяется в армию для участия в русско-турецкой войне и пребывает в театре военных действий до 1830 года, участвует в осаде крепости Шумла, дважды ранен. В письме к матери он с воодушевлением описывал как преследуя отступающих турок, он даже замахнулся саблей на бегущего, но рубить не решился, чему, впрочем, очень был рад впоследствии [9].

В конце 1829 года он выходит в отставку и в конце января 1830 года возвращается в Москву и больше уже не служит никогда. Он пишет стихи, работает на поэмой «Дмитрий Самозванец», на отдельное издание которой в 1832 году получает цензурное разрешение. Годом раньше подобное разрешение он получает на издание «Ермака», который к тому же с успехом ставился в театрах, даже в Петербурге.

К концу 1830-х годов окончательно складывается кружок славянофилов. В кружке бытовало правило, что условием участия является выступление, написанное для этого. Иногда члены кружка друг другу помогали. Хомяков специально для чтения на вечере, не для публикации, написал статью «О старом и новом», где с крайних позиций описывал положение в России и ее историю. Статья начиналась так: «Говорят: в старые годы лучше было все в земле Русской». И что же было лучше? Хомяков пишет: «Ее хранили и укрепляли два начала, чуждые остальному миру: власть правительства, дружного с народом, и свобода Церкви, чистой и просвещенной». Затем он смотрит как бы с другой стороны и обличает разные стороны русской жизни в беспорядках, беззаконии, насилии, лжи и т.п. Доходит и до отношения к человеку и, в целом, положительно оценивая инициативы Петра I, заключает: «Но грустно подумать, что тот, кто так живо и сильно понял смысл государства, кто поработил вполне ему свою личность, так же как и личность всех подданных, не вспомнил в то же время, что там только сила, где любовь, а любовь только там, где личная свобода». И далее: « …настало для нас время понимать, что человек достигает своей нравственной цели только в обществе, где силы каждого принадлежат всем и силы всех каждому» [10].

В ответ на это выступление отозвался его соратник Иван Киреевский статьей «В ответ А.С. Хомякову», в которой он в чем-то соглашается с Алексеем Степановичем, а в чем-то корректирует и развивает его оценки. Главным образом, Иван Васильевич старается найти церковное основание русской жизни в отличие от европейской, где вместе с христианством большое влияние имело мощное до христианства язычество. Он старается найти причины такого явления Петра и находит их в Стоглавом соборе: «Как скоро ересь явилась в Церкви, так раздор духа должен был отразиться и в жизни. Явились партии, более или менее уклоняющиеся от истины. Партия нововводительная одолела партию старины именно потому, что старина разорвана была разномыслием» [11]. Уже этой полемике обозначились важнейшие для славянофилов темы. Важна для них тема народного единства, основание которому дает крепкая церковная вера и братская любовь. Христианство является по их мнению основой жизни, единство достигается им, а не государством, не военной силой, не агрессией извне.

Этот их диалог продолжился через тридцать лет. Тогда первый выступил Киреевский, опубликовав статью «О характере просвещения Европы». Ответ Хомякова «По поводу статьи И.В. Киреевского» предназначался для второго выпуска «Московского сборника», но журналу не суждено было увидеть свет, статья не была пропущена цензурой. Славянофилам было запрещено печатать сочинения без разрешения Главного управления цензуры. Кроме того, за ними был установлен полицейский надзор.

В этих статьях авторы, как кажется, впервые постарались найти и выразить сущностные различения между восточной и западной традициями без априорных выводов, точнее, почти что без них. Они оба обвиняют запад в рационализме, в раздвоенности. Причину раскола Хомяков видит в своеволии запада, самостоятельно решившегося действовать в отрыве от восточной церкви и эти выведшего себя за рамки церкви. Он размышляет и о проблемах русской истории, вопросах народного самоуправления, о достоинстве личности и вопросах соборного разума и т.п. Хомяков, как и его единомышленники, старался охватить весь круг вопросов и проблем, существенных для жизни России, для внутренней жизни ее народа и для ее жизни в мировой семье народов. В своих статьях он побуждал современников мыслить, стараясь дать этой мысли «свое» направление.

«Как? Хомяков, наш общий знакомый?..»

Положение Хомякова как богослова среди славянофилов уникально. Он, как известно, написал довольно много богословских трудов, в основном полемических. Несмотря на то, что он был горячим и принципиальным апологетом Православия, все свои богословские труды он издавал за границей. А знаменитый катехизис «Церковь одна», написанный в 1840 году, то есть через 15 лет после того, как свой «Пространный катехизис» написал митр. Филарет Московский, Алексей Степанович так и не увидел напечатанным. В катехизисе Хомяков раскрывает свое представление о Церкви видимой и Церкви невидимой, впервые в русском богословии постаравшись предложить решение проблемы границ церкви.

Показательна его полемика с дьяконом англиканской церкви Пальмером, искавшим для себя и своего окружения большего единства с кафолической традицией.

Ю. Самарин сравнивал вклад в Православную мысль Хомякова с вкладом тех, кого церковь назвала своими учителями. Таких, как мы знаем, не много. Он не предрешает церковного суда, но свое мнение, которое по существу является подлинным свидетельством, он выражает прямо. Оно известно: «Как? Хомяков, живший в Москве, на Собачьей площадке, наш общий знакомый, ходивший в зипуне и мурмолке; этот забавный и остроумный собеседник, над которым мы так шутили и с которым так много спорили; этот вольнодумец, заподозренный полицией в неверии в Бога и в недостатке патриотизма; этот неисправимый славянофил, осмеянный журналистами за национальную исключительность и религиозный фанатизм; этот скромный мирянин, которого семь лет тому назад, в серый, осенний день, в Даниловом монастыре, похоронили пять или шесть родных и друзей да два товарища его молодости; за гробом которого не видно было ни духовенства, ни ученого сословия; о котором через три дня после его похорон «Московские ведомости», под бывшею их редакциею, отказались перепечатать несколько строк, писанных в Петербурге одним из его друзей; которого еще недавно та же газета, под нынешнею редакциею, огласила иересиархом; этот отставной штаб-ротмистр, Алексей Степанович Хомяков – учитель Церкви? Он самый».