«Пусть самая последняя из семей Господних, но наша»

Детство и годы учебы

Сергей был четвертым ребенком в семье протоиерея Алексия Мечёва. Еще мальчиком Сергей помогал отцу в алтаре, позже пел на клиросе.

«Еще ребенком, присутствуя при батюшкином богослужении, я поражался тем, как поет он икос Пасхи. Сам не понимая отчего, я дожидался икоса с таким трепетом душевным, как и первого "Христос воскресе", как слова Иоанна Златоуста, как пасхального Евангелия. Батюшка пел его особенно, древним самоподобном, в самом напеве своем раскрывающим смысл и подчеркивающим значение тех или других выражений. Ликующий и радующийся в эту ночь, он вдруг как бы уходил глубоко в себя, и я чувствовал, что вся внутренняя его рыдает и оплакивает при словах: "О Владыко, востани, падшим подаяй воскресение". Кого оплакивает? Спасителя? Нет, нет, теперь я знаю кого – себя, падшего...», – вспоминал спустя десятилетия отец Сергий в своих письмах общине из ссылки [1].

Окончив гимназию с серебряной медалью, Сергей в 1910 году поступил на медицинский факультет Московского университета. Спустя некоторое время он перешел на словесное отделение историко-филологического факультета, где изучал древнерусскую литературу под руководством академика М.Н. Сперанского. Академик называл Сергея Мечёва одним из лучших своих учеников. Однако учебу прервала Первая мировая война. В 1914 году Сергей ушел добровольцем на фронт. До июня 1916 года он служил санитаром и братом милосердия в прифронтовой зоне.

После возвращения с фронта Сергей Мечёв продолжил учебу в университете, занимался историей древнерусской литературы и русской церкви, изучал самостоятельно творения святых отцов.

Кроме того, он принимал участие в работе студенческого богословского кружка, организованного по инициативе епископа Арсения (Жадановского), наместника Чудова монастыря. По воспоминаниям участников кружка, Сергей заметно выделялся своей эрудицией и богословскими взглядами.

Сергей Мечёв принимал участие в работе Делегации Высшего Церковного Управления для защиты перед правительством имущественных и иных прав Православной Церкви (1918), а также присутствовал на Всероссийском Поместном Соборе 1917-1918 годов. Там и произошло его знакомство с патриархом Тихоном.

В 1918 году в журнале «Возрождение» была опубликована статья Сергея Мечёва «Внутренняя клеть» («Из забытых заветов Православия»). В то время подобные печатные работы, принадлежавшие представителям студенческой молодежи, были редкостью. «Нашей интеллигенции, оторвавшейся от прошлого церковного опыта и поплатившейся за этот свой грех, следует познать его общественную правду, следует опытно пережить духовный подвиг перерождения человека антиобщественного, греховного в подлинно общественного – духовно общественного. И лишь только в этом опытном переживании следует искать путей к нашему общему духовному возрождению и обновлению», – писал Сергей Алексеевич в своей статье.

Начало служения

Отец Алексий, безусловно, хотел, чтобы сын стал продолжателем его дела и избрал стезю священнослужителя. Патриарх Тихон также видел в Сергее Мечёве незаурядный священнический дар. Сам же Сергей Алексеевич медлил с принятием священства. После продолжительных колебаний решающей стала его поездка осенью 1918 года в Оптину пустынь, где старец Анатолий (Потапов) укрепил Сергея в решимости стать иереем. Возможно, самым главным доводом стало осознание того, что Церковь в России стала гонимой, оставшись в одночасье без большей части своей паствы.

Весной 1919 года, в Лазареву субботу, Сергей Мечёв был рукоположен во диакона, а 4 (17) апреля, в Великий четверг, епископ Феодор (Поздеевский), настоятель Свято-Данилова монастыря, рукоположил его во иерея.

Следующие десять лет своей жизни, с 1919 по 1929 год, отец Сергий отдал служению в храме Святителя Николая в Кленниках на Маросейке.

С началом Гражданской войны отца Сергия вновь призвали в армию, но по слабости здоровья – в нестроевую часть. После демобилизации он вернулся в Наркомпрос, где работал с 1918 года, однако вскоре был оттуда уволен за то, что публично объявил о своем священстве. После увольнения отцу Сергию удалось устроиться в редакцию одного медицинского журнала, но спустя некоторое время он был вынужден уйти и оттуда из-за непосильного объема работы и полностью посвятил себя пастырскому служению.

То время было тяжелым. Как вспоминал А.А. Добровольский, прихожанин храма на Маросейке и духовное чадо отца Алексия Мечёва, «Москва умирала от голода и тифа». Однако, по его же словам, «это было время народных академий, лекций в храмах».

В Николо-Кленниковском храме отец Алексий и отец Сергий уделяли большое внимание беседам с паствой. Для многих прихожан такие беседы становились подлинным откровением.

1919 год ознаменовался и тем, что патриарх Тихон благословил создание маросейского братства (общины) - объединения верующих вокруг старца Алексия Мечёва. Община прихожан продолжала расти, и настоятель храма отец Алексий благословил создание внутри нее духовных «семей», во главе каждой из которых стояли опытные миряне, бравшие на себя часть пастырских обязанностей. Причем главами духовных семей могли быть и сестры. Такие семьи-группы собирались и по домам для совместной молитвы и духовного чтения.

В этом же году в храме появились совместные чаепития с молитвой. «Каждый из нас в какой-то период своей жизни переживает возрождение души. Это время незабываемое и не повторяющееся. Разве могут забыть некоторые из вас, которые вместе со мной в 1919 г. ощутили здесь это возрождение от мертвой спячки души, когда здесь, в нетопленом храме, мы молились по 12 часов в сутки, а после проводили время в "агапах", т.е. духовных беседах, когда вы так чувствовали Бога, правду жизни в Боге? Это время незабываемое и не повторяющееся, оно дается лишь однажды. Это в свое время испытал каждый, причем большую близость между собой как раз чувствуют те, кто одновременно пережили эту весну душ своих, одновременно пришли к Богу» [2].

Отец Сергий подчеркивал, что маросейская община – не только покаяльная, но и богослужебная семья.

Позднее, уже из ссылки он обращался в письмах к своим духовным чадам, напоминая о драгоценном опыте общей жизни во Христе: «Понимали ли вы по-настоящему, что такое покаяльно-богослужебная семья? Сознавали ли, как добро и красно жить вкупе с ней, исполняли ли свои обязанности по отношению к ней и отдельным ее членам? Или, связанные с отцом, вы зачастую отделяли себя от семьи, не служили ей, осуждали ее, поносили ее, забывая, что это наша общая семья? Пусть самая последняя из всех семей Господних, но наша. Господь сочетал нас в ней воедино: в ней мы родились духовно, в ней воспитывались, в ней купно живем, с ней, не иначе, пойдем и туда, к Богу» [3].

Сам термин «покаяльная семья» был взят им из «Древнерусского духовника». Еще в студенческие годы отец Сергий с воодушевлением слушал лекции профессора Духовной академии С.И. Смирнова и с большим вниманием изучал его книги «Духовный отец в древневосточной Церкви» и «Древнерусский духовник». По собственному признанию отца Сергия, эти труды оказали на него большое влияние.

В 1923 году отошел ко Господу старец Алексий Мечёв. Все попечение о пастве он передал своему сыну, отцу Сергию, которого прихожане Маросейки хорошо знали и любили. Однако он, не обладавший огромным пастырским опытом и прозорливостью отца, не мог заменить осиротевшей общине настоятеля. Тяжелые сомнения, осознание по-человечески непосильной задачи, слабое здоровье – все это натолкнуло отца Сергия на мысль оставить вверенное ему дело. «И я поехал в Холмищи за благословением на этот шаг. А случилось то, чего никогда не случалось: я не мог доехать – не было переправы, не было лошадей. Впервые я вернулся, не добравшись до Холмищ. За этот день, который пробыл в одиночестве, ощутил совершенно ясно, что не имею права бросать порученное мне дело. Пусть напрасно расходуются силы, пусть раньше времени истратится здоровье и окончится жизнь – со своего поста не смею уходить. Как бы тяжело мне ни было, каким бы трудным, а подчас и бессмысленным ни казался мне труд, буду продолжать его до конца, пока не прекратится он по воле Божией...», – вспоминал отец Сергий.

Арест и ссылка

29 октября 1929 года протоиерей Сергий Мечёв был арестован вместе с двумя другими священниками и несколькими прихожанами Маросейки. Его обвинили в создании «антисоветской группы» духовных детей. Вскоре отца Сергия приговорили к ссылке в северный край. Спустя месяц после ареста, 26 ноября 1929 года, он прибыл в Архангельск, где его приютила у себя на квартире одна из духовных дочерей Клавдия Тимофеевна.

В начале 1930 года отец Сергий переехал в город Кадников в нынешней Вологодской области, где жил у церковного старосты Александры Константиновны Шоминой. Отсюда он написал шесть общих писем к членам маросейской общины.

В 1932 году арестовали и матушку Евфросинию Николаевну, у которой осталось на руках четверо детей. Ее также сослали в Кадников, но ей довелось отбыть лишь незначительную часть срока рядом с отцом Сергием.

В том же году был закрыт и разорен храм святителя Николая на Маросейке, который вплоть до 1990 года был подсобным помещением.

Отец Сергий, воспитанный на храмовом благочестии, тяжело переживал то обстоятельство, что после ареста он не мог совершать служб и молиться в храме. С другой стороны, он осознавал, что положение дел изменилось и наступило время для возрастания в новой – нехрамовой – молитве. «Войдем, родные, и мы в клеть душ наших, войдем в храм наш душевный, посвященный Господу еще в момент крещения и освященный Им в момент первого причащения. Храм этот наш никто никогда не сможет разрушить, кроме нас самых. В нем мы, каждый – иерей и кающийся, жертвенник его – сердце наше, и на нем мы можем приносить всегда в слезах наше великое таинство Покаяния. Трудно нам, запустившим наш храм невидимый и недостойно жившим только храмом видимым, принять от Господа новый путь спасения. Восплачем и возрыдаем, но не слезами отчаяния, а слезами покаяния, и примем все, как заслуженное», – писал отец Сергий в связи с закрытием храма.

Своего пастыря, находившегося в ссылке, навещали духовные дети – Елена Владимировна Апушкина, Татьяна Ивановна Куприянова, Мария Николаевна Соколова (будущая монахиня Иулиания) и другие. Благодаря им отцу Сергию удавалось поддерживать связь с общиной. В свое отсутствие он благословил нуждающихся в духовной поддержке братьев и сестер маросейской общины обращаться именно к Марии Николаевне как своей верной и преданной ученице.

7 марта 1933 года отец Сергий снова был арестован и отправлен в Вологодскую тюрьму, затем получил временное разрешение жить вне тюрьмы на частной квартире.

1 июля «тройка» Полномочного Представительства ОГПУ Северного края приговорила отца Сергия к пяти годам лагерей по обвинению в «антиколхозной агитации». Последовали непосильные работы на лесозаготовках. «За ударный труд» ему сократили срок на один год, и летом 1937 года протоиерей был освобожден из лагерного заключения.

Тем не менее, отцу Сергию было по-прежнему запрещено въезжать в Москву и ряд крупных городов. Его семья проживала на станции Сходня под столицей. На некоторое время там нелегально поселился отец Сергий, после чего устроился отоларингологом в одну из поликлиник города Калинина (Тверь). В 1938-1939 годах он снимал жилье в разных местах под Калинином. В начале 1940 года отец Сергий переехал в Рыбинск. Арест представлялся неотвратимым, и священнику советовали уехать в Среднюю Азию. Тем не менее, дорога стала бы для его здоровья непосильным испытанием, и отец Сергий перебрался в деревню Мишаки под Тутаевом.

7 июля 1941 года, в день Рождества Иоанна Предтечи, священник был арестован и оказался в застенках Ярославского НКВД. После четырех месяцев допросов, 22 ноября 1941 года, его приговорили к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в ночь на 6 января 1942 года. Чин отпевания протоиерея Сергия был совершен после того, как удалось в неофициальном порядке узнать в Центральном архиве КГБ о его гибели.

В 1989 году дети отца Сергия обратились в прокуратуру с заявлением о его реабилитации. В результате по приговорам 1929 и 1933 годов, вынесенных тройками ОГПУ, отец Сергий был посмертно реабилитирован.