Протоиерей Иоанн Бэр. Едины во Христе: исторический взгляд
Это единство, в очень реальном смысле, является даром, и даром уже данным: в таинстве брака жених и невеста становятся едиными, в крещении мы облекаемся во Христа, становимся Его телом, а в Символе веры мы исповедуем веру «во единую святую кафолическую и апостольскую Церковь». Однако в случае брака и облечения во Христа мы также должны работать над собой – или, точнее, умереть для себя, чтобы получить этот дар во всей полноте. Так ли обстоит дело и с единством Церкви?
Очевидно, что в нашей современной ситуации в Северной Америке, при наших раздельных, но пересекающихся юрисдикциях, мы не проявляем того единства, по крайне мере административно, о котором молимся. Не воплощаем ли мы в нашем юрисдикционном множестве экклезиологическую ересь? Ведь на практике мы не являем провозглашаемого устами единства Церкви. Или, возможно, этот вопрос следует сформулировать иначе: учитывая, что мы действительно принадлежим к Церкви и воплощаем Церковь, при всей беспорядочности нашего реального существования – не является ли наше исповедание веры «во единую святую кафолическую и апостольскую Церковь» не более чем мечтой, принятием желаемого за действительное или даже обманом? Несомненно, если описывать ситуацию в таких терминах, ни одна из альтернатив не будет удовлетворительной.
Возможно, поэтому нам следует по-иному взглянуть на сам вопрос, признавая, что реальность единства одного Тела Христова заключается не в нас и не в наших слишком человеческих попытках воплотить желаемое, но в Самом Христе. Именно о достижении этого единства мы, как отдельно взятые Церкви, молимся, и оно требует от нас борьбы (и умирания нашего собственного своеобразия). Возможно, нам не стоит думать, как это мы обычно делаем, о единстве одной Церкви, к которому мы стремимся, как о том, что у нас некогда было, но что мы с тех пор утратили. Возможно, нам скорее стоит рассматривать его как единство, к которому мы всегда движемся, временно пребывая в изменчивых обстоятельствах этого мира, ища того жительства, которое в конце концов является небесным (Флп 3:20) – так же, как Христос всегда есть Тот, «Кто должен придти», даже когда присутствует и отвечает на вопросы в Евангелиях (Мф 11:3).
Чрезвычайная озабоченность единством Церкви, в особенности юрисдикционным, явная и вызывающая сегодня беспокойство, несомненно обусловлена прежде всего нашей новой ситуацией в Новом Свете – опытом жизни в диаспоре. Хотя православное христианство достигло нашего континента довольно давно, именно те православные, которые прибыли сюда в течение прошлого столетия, сделали возможной саму постановку вопроса о создании поместной автокефальной Церкви вместо отдельных миссионерских аванпостов.
Христианство, которое принесли с собой эти иммигранты, было именно тем христианством, какое они унаследовали на своей православной родине – не только с его благочестием, этосом, литургией и богословием, но и, что не менее важно (а сейчас для нас, возможно, и более важно), с его церковными структурами и организацией. Независимо от того, каким образом они изменялись и развивались в предшествующие столетия, структура и организация принесенной иммигрантами Церкви были выражением ее существования в стране, которая определяла себя как православная.
Оказавшись в этой новой для себя ситуации, многие великие православные богословы и историки прибегли к тому опыту Церкви, который существовал на их родинах, чтобы сформулировать богословские принципы для надлежащего канонического существования Церкви. Причем они подходили к этому с исключительной серьезностью. Не случайно определение отцом Александром Шмеманом «Проблем православия в Америке» начинается со статьи, озаглавленной «Каноническая проблема» (Saint Vladimir’s Theological Quarterly 1964). Прежде чем обратиться к литургическим проблемам или к вопросу духовного кризиса, необходимо было разобраться с канонической ситуацией или, скорее, с «канонической проблемой» – то есть с существованием множества юрисдикций в одном географическом регионе.
Было высказано безусловное утверждение, что юрисдикционное единство является неизменным и всеобщим каноническим принципом; что полнота Церкви – народ, собранный вокруг одного епископа для совершения одной евхаристии на одном престоле – существует только в конкретных поместных Церквах, так что присутствие других Церквей или других юрисдикций в том же географическом регионе разрывает на части Тело Христово; и что непрерывность в вере, учении и жизни заключается в апостольском преемстве единого епископата в каждом регионе, благодаря чему каждая поместная Церковь являет и сохраняет свое единство с единой святой кафолической и апостольской Церковью – и свою идентичность с Ней.
40 или 50 лет назад несоответствие между богословием и реальностью вызвало серьезную дискуссию о «канонической проблеме» и серьезный спор о значимости понятия «диаспора». Этот спор был продолжен и побудил к дальнейшим размышлениям. Причем указанное несоответствие в последующие десятилетия лишь возросло: число каноничных православных епископов во многих местах увеличилось, и теперь очень многие православные христиане обнаруживают, что, прежде чем попасть на Божественную литургию в храм собственной юрисдикции, они проезжают мимо храмов других юрисдикций. Неудивительно, что это возрастающее несоответствие приводит и к усилению чувства неудовлетворенности.
Церковь в истории
В свете сказанного стоит задаться вопросом, являются ли канонические принципы, столь четко сформулированные в течение XX века (особенно определение поместной Церкви как всего данного географического региона, собранного вокруг одного епископа), в действительности вечными принципами, всегда выражающими бытие Церкви? Могли ли они скорее отражать бытие такой Церкви, что существовала в государстве, идентифицировавшем себя как православное? Или же существует способ представить себе жизнь Православной Церкви, основанную на совершенно иных моделях?
Примечательно, например, что византийские города не делились на территориальные парафии, каждая со своим храмом, в который следует всем ходить (как это было, например, в Англии). По оценкам, до половины церквей в Константинополе были частными, в частных владениях, в монастырях и т. п.
Тем не менее следует отметить, что в Константинополе был только один епископ. Однако даже эта идея «один город – один епископ» не была единственным способом существования Церкви на протяжении столетий. Хоть ранние церковные историки, например Евсевий, и изображают радужную и романтическую картину, когда апостолы назначают одного-единственного епископа в каждом географическом регионе (таким образом закрепляя видение церковной истории в категориях преемственности епископов), историческая реальность была гораздо сложнее.
Уже апостол Павел, когда пишет к христианам Рима, указывает на существование более полудюжины различных христианских групп или домашних церквей – со своим собственным главой у каждой (Послание к Римлянам, гл. 16), и это еще до посещения Рима кем-либо из апостолов. Несколько десятилетий спустя св. Игнатий Антиохийский также ничего не знал о единственном «епископе» Рима – хотя и был самым ранним и наиболее сильным защитником «моноепископата» (требования, что христианская община в каждом регионе должна собираться вокруг одного епископа). То же самое мы видим и у св. Иустина в середине второго века. И когда св. Ириней описывал преемство пресвитеров или епископов (для него эти термины взаимозаменяемы) христианской общины Рима, это было преемство лишь в одной из общин, хотя и именно в той, которая постепенно получила главенствующее положение над прочими.
Все это говорит о том, что в Риме не было единого епископа до конца второго столетия или даже до третьего десятилетия третьего века, а был ряд церквей, каждая из которых возглавлялась своим собственным епископом-пресвитером. По всей видимости, некоторые из этих церквей объединялись по этническому признаку (особенно это касается христиан из Малой Азии, проживавших в Риме), другие – по принципу интеллектуальной или духовной близости. Другими словами, это выглядело тогда во многом так же, как и сегодня в Нью-Йорке или любом другом мегаполисе!
Но что было в Риме второго века и чего, однако, недостает в современных мегаполисах – это форум или собор, на котором предстоятели всех церквей собирались, чтобы выразить свои единство и братство, а также для совместной работы. Реальность их единства как одного Тела Христова в Риме впоследствии выражалась посредством fermentum – распределения евхаристических Даров. По-видимому, изначально это был взаимный обмен Дарами между церквами; в дальнейшем, с учреждением в Риме одного епископа, это стало передачей Даров от папской Евхаристии пресвитерам в приходские церкви.
Очевидно, что даже на этой ранней стадии единство различных христианских собраний, проявлявшееся через такой способ братского общения (и еще не под главенством одного епископа), рассматривалось как необходимое следствие церковной природы каждого собрания. Это единство понималось в первую очередь в категориях исповедания ими одной веры. Евсевий доносит до нас высказывание св. Иринея относительно различных современных ему пасхальных практик в Риме: «наши различия в практике подтверждают наше единство в вере» (Церковная история, 5.24.13).
Церковь (в единственном числе) Рима воплощалась в церковных общинах, каждая из которых собиралась вокруг своего епископа-пресвитера у одного алтаря, совершая одну Евхаристию – в общении со всеми другими общинами, собранными в единстве той же веры. Христиане во втором веке имели очень живое чувство принадлежности к одному Телу – Девы-Матери, Церкви – Телу, которое в некотором смысле было больше, чем любая из их частных общин, даже если Церковь воплощалась только в этих общинах и не существовала помимо них (в какой-либо кафедре, абстрактном учреждении, или в виде абстрактной веры). Частные собрания не были церквами вне этого общения, так же как и отдельный верующий не мог быть христианином (согласно древнему высказыванию, «один христианин – не христианин»).
В одном месте может быть только одна Церковь. Но есть один важный момент (который, стоит признать, расходится с основной современной экклезиологией): это не означает, что в одном месте должен быть только один епископ. Или, возможно, если сказать точнее, то роль епископа еще не стала той, какой она будет впоследствии, – по крайней мере в Риме и Александрии (двух городах, близких нашему современному урбанистическому опыту). В маленьких городах с одной лишь христианской общиной в каждом подобный вопрос даже не возникал.
Следует также признать, что даже в четвертом столетии и позже границы Церкви не рассматривались как сопротяженные границам, связанным с епископом какой-либо местности. В третьем веке св. Киприан Карфагенский ясно и исключительно отождествил Церковь с епископом («вы должны понимать, что Церковь – в епископе, а епископ – в Церкви», послание 66.8 [69.8]); только те, кто собрался вокруг надлежащего епископа и под его властью, были в Церкви. Те, кто принадлежал к раскольническим группам, то есть группам, разорвавшим общение с епископом (обычно по дисциплинарным, а не по доктринальным вопросам), не считались членами Церкви, согласно свт. Киприану, и должны были быть заново крещены, прежде чем вступить в общение Церковью. С другой стороны, Никейский Собор (325 г., правило 8) был готов принимать раскольников без повторного крещения. Согласно Василию Великому, так было потому, что эти люди «всё еще принадлежат Церкви» (Послание 188.1).
Как отмечал о. Георгий Флоровский (в своей статье «Границы Церкви»), св. Киприан был прав, утверждая, что спасение есть только в Церкви, но «он определял это » слишком поспешно и слишком узко». Определение таких людей как раскольников ясно показывает, что подобная ситуация не считается нормальной и что их воссоединение с епископом – желательно, но утверждение св. Василия, что они «принадлежат Церкви», служит важным напоминанием о том, что Церковь шире, чем круг тех, кто собран вокруг епископа, и включает всех крещенных в истинной вере (даже в расколе).
Церковь сегодня
Мы живем сейчас не в Риме второго века, и попыток воскресить прошлое быть не может. Однако ситуация аналогична: то, чем были отдельные церковные собрания, каждое со своей культурой или особенностью, сейчас стало отдельными юрисдикциями, сосуществующими в данном географическом регионе. Можно доказывать, что церковные структуры и роль епископата в ранние века были в переходной стадии, на пути к более совершенному выражению, достигнутому в четвертом веке и после. Но также возможно сказать, что церковные структуры Византии и других мест сами по себе тоже были переходной стадией в продолжающемся пребывании Церкви в этом мире, история которой, нравится нам это или нет, движется дальше.
Как бы мы это ни интерпретировали, но безусловным фактом является то, что организация Церкви некогда была структурно иной и что св.Ириней мог написать все, что следовало сказать о Предании, об апостольском преемстве епископата, о кафоличности Церкви, будучи в этой иной ситуации. То, что он написал, не зависело от принципа «один город - один епископ».
В свете сказанного, необходимо ли нам сейчас защищать принцип «один город – один епископ», при всем том разочаровании, которое неминуемо принесет несоответствие между нашими словами и нашей действительностью? Или же область, находящаяся в ведении епископа, и его соответствующая роль сейчас определяются иным способом, изменившись с неумолимым течением истории? Может ли теперь эта область уже не быть не одним частным христианским собранием среди других, как это было во втором веке, не областью, совпадающей с географическим регионом, как это было в последующие века, но скорее «областью», состоящей из нескольких указанных частных христианских собраний, находящихся под пастырским надзором епископа?
Эта новая ситуация также отражает бесспорную перемену в нашем современном опыте пространства – с развитием массового частного транспорта и средств коммуникации, в нашем ощущении пространства; мир, в котором мы теперь живем, определяется уже не столько географически, сколько культурой, дружбой, семьей. Но если дело обстоит именно таким образом, то что происходит с церковью какого-либо отдельного региона? Церковь Нью-Йорка (равно как и любого другого мегаполиса) – это «кто», «что» и «где»?
Здесь можно лишь посетовать на текущую тенденцию, охарактеризованную Шмеманом как «канонический субординационизм» – тенденцию описывать христиан в Северной Америке как Церкви диаспоры, которые обретают свой канонический статус ввиду своей принадлежности и подчиненности канонически утвержденным патриархатам за рубежом, которые, как считается, лишь одни выражают единство Церкви.
Если, как это предполагалось выше, Церковь в каждом данном месте конституируется общением христианских собраний этой территории – не просто молчаливым признанием присутствия других, но конкретной, видимой, осязаемой (даже вкушаемой) общностью – тогда, не считая SCOBA (Постоянная Конференция православных епископов Америки. – Ред.), отсутствие этого сегодня на самом деле позорно. Однако решение этого вопроса не обязательно подразумевает навязывание таких схем церковной организации, которые развивались во времена имперского христианства и сейчас уже могут оказаться непригодными.
Возможно ли сегодня представить территориальное единство без территориального примата? Принять возможность присутствия – как это уже и есть! – многих епископов в одном географическом регионе, уже без одного епископа данного региона? Этого можно было бы достичь через взаимопризнание всех православных христиан данного региона. Все должны признать, что они вместе составляют одну Церковь — в своих отдельных церковных собраниях, управляемых своими собственными пастырями и окормляемых своими собственными епископами, каждый в общении со всеми остальными, и что их канонический статус заключается именно в этом общем явлении Тела Христова на месте их пребывания, а не столько в связях с заокеанскими Церквами.
Для того чтобы такая церковная ситуация стала реальностью, административное единство епископов и священников региона, хотя и крайне желательное, не обязательно должно рассматриваться как самый важный элемент. Хотя определение первенства равносильно вопросу, что появилось раньше – яйцо или курица — подобное административное единство должно отражать общую и разделяемую всеми церковную жизнь православных мирян в каждой местности (а вместе с тем и помогать ей). Это означает не просто участие в ежегодном богослужении вечерни дня Торжества Православия, но совместную благотворительную, миссионерскую, просветительскую и социальную работу.
Именно это, а не просто иерархическое выстраивание епископских территорий, сделает более эффективным свидетельство православного христианства в Северной Америке. Административное единство приобретет значение, только если мы желаем жизни во Христе (то есть жизни как умирания для себя в служении другим).
Возможно ли тогда, что наше растущее разочарование от «канонической проблемы» напрасно? Быть может, реалии нашего положения в Новом Свете и тот факт, что мы здесь воплощаем и являем Церковь, побуждают нас заново осознать, в чем именно заключается единство Церкви?
Христос обещал, что когда двое или трое соберутся во имя Его, Он будет посреди них (Мф 18:20). Опыт, богословие и экклезиология ранних христиан должны напомнить нам, что именно собираясь в единстве одной веры ради служения одному Богу мы, в наших различных церковных собраниях, вместе являемся одной Церковью, Телом Христа, где Сам Христос присутствует как наш Глава. Если мы сделаем нашим основанием что-либо другое или соберемся во имя чего-либо иного, каким бы похвальным нам это ни казалось, будет ли среди нас Христос? Это серьезные и важные вопросы, на которые можно дать ответ лишь в более молитвенных богословских размышлениях.
Статья впервые опубликована в миссионерском журнале Самоуправляемой Североамериканской Архиепископии Антиохийского Патриархата «AGAIN», Vol. 28, No. 2, Summer 2006.
Протоиерей Иоанн Бэр (John Behr) – доктор философии, патролог, декан православной Свято-Владимирской семинарии в Крествуде, штат Нью-Йорк, США. С 2005 года – президент Православного богословского общества Америки. Автор нескольких книг, среди которых наиболее известны «Путь к Никее» и «Никейская вера», открывающие авторскую серию «Формирование христианского богословия» (на англ. языке). Редактор ряда современных переводов святоотеческих творений на английский язык в серии «Популярная патристика». Последняя книга автора — »Таинство Христа: Жизнь в смерти» (изд-во Св.-Владимирской семинарии, SVS Press). Женат, воспитывает троих детей.