От рабства к свободе

О нем мы беседуем с ректором Свято-Филаретовского института профессором священником Георгием Кочетковым. В течение многих лет отец Георгий преподает курс «Проблемы мистики», важную часть которого составляет обсуждение со студентами одной из ключевых работ Бердяева.

– Факт, широко растиражированный СМИ, – то, что кремлевским чиновникам рекомендовано в обязательном порядке прочитать «Философию неравенства. Письма к недругам по социальной философии». Вы – знаток трудов Бердяева. Как Вы считаете, это может быть полезным для нашей страны? Выбор именно этого произведения Вас удивляет или Вы считаете его удачным?

Свящ. Георгий Кочетков: Во-первых, насколько я знаю, рекомендовано читать не всю работу «Философия неравенства» Николая Александровича Бердяева, а только избранные небольшие части, отдельные параграфы. Думаю, это будет не такое простое чтение для наших чиновников. Хотя эта работа довольно простая и сравнительно ранняя, написанная сразу после революции, однако она требует достаточно большой культуры – философской, социальной, духовной и даже религиозной. Я не очень уверен, что наши чиновники такой культурой обладают. Во-вторых, я предполагаю, что им особо не с чем сравнивать. И в-третьих, думаю, что это все-таки не центральная работа Бердяева.

Имя Бердяева зазвучало в положительном, но, правда, немножко странном контексте, странном потому, что его стали вписывать в некую не очень подходящую для него концепцию так называемого динамичного консерватизма. Бердяев, конечно, очень хорошо знал традицию и умел её творчески развивать, но он человек, всегда устремленный вперёд и вверх, чего опять же трудно ожидать от психологии современных чиновников. Поэтому я не знаю, что из этого получится в реальности. Думаю, что не много.

И всё-таки упоминание имени великого русского мыслителя, философа, богослова и социального мыслителя и деятеля, конечно, факт положительный. Только дай Бог, чтобы Николай Александрович, если уж кто-то будет его читать, был прочитан правильно, без искажений, без объективации его наследия.

-- О соборности, творчестве, личностности говорили разные философы и до Бердяева. В чем его новизна? Почему Вы называете его пророком, человеком, сопоставимым по значению для христианства с апостолом Павлом?

Свящ. Георгий Кочетков: Дело в том, что говорить можно по-разному. Без всякого сомнения, у Бердяева были предшественники. Соборность – старое понятие, которое было введено ещё Хомяковым. До этого существовало лишь понятие «соборный», «соборная церковь», а вот соборность – это уже новый аспект, это некое качество жизни не только Церкви, но и каждого человека.

Дальше, творчество – понятие, которое прежде всего восходит к представлению о Боге как Творце мира. Размышление о творчестве в этом смысле было традиционным в церкви и во всех других религиозных системах, которые признавали Бога Творцом мира, то есть и в иудаизме, и в исламе. Но творчество в отношении человека – тоже понятие довольно новое, не очень традиционное, как и соборность, я уж не говорю про личность.

Понятие лица действительно старое: и психологического лица человека – это устойчивая древняя терминология, и онтологического лица – я имею в виду термин «ипостасис» в греческом языке, или «persona» в латинском; этим понятием много оперировали на протяжении веков. А вот различение лица и личности до сих пор является для многих проблемой. В западной культуре неразличение того и другого – совершенно обычная вещь. Но и в православном богословии, к сожалению, с лёгкой руки Владимира Николаевича Лосского также обычно отождествляют личность с лицом, с ипостасью, что, конечно, не очень корректно. Это возможно как один из концептов – всё возможно представить себе концептуально, – но, тем не менее, вряд ли оправдано. Бердяев хорош как раз тем, что он связал крепкой нитью экзистенциального опыта, который требует преодоления объективации духа, все эти три понятия. Он поставил на твёрдую почву духовного качества свободы и любви понятие творчества и соединил понятие личности с соборностью. Он вывел все эти понятия в сферу какого-то первородного, необъективированного, не обработанного мыслью опыта, объединил их именно таким образом и получил необыкновенно мощный результат.

Он последовательно развил эти понятия в отношении всех основополагающих сторон человеческой жизни, человеческой истории и человеческого будущего. Он соединил снова человеческое с божественным и вывел в область Царства Духа, противопоставив её области царства кесаря, т.е. мира сего. И это тоже оказалось уникальным.

До сих пор опыт, встречающийся в работах Бердяева, по сути неповторим, но он мало кем усвоен. Бердяев сам говорил, что его плохо понимают. Думаю, что так оно и было, так и есть до сих пор. Бердяев в большой степени – и это он тоже сознавал – работал на будущее. Поэтому в нормальном случае именно людям будущего надо изучать Бердяева, надо его знать и творчески применять для решения самых разных внутренних и внешних проблем человеческой жизни, человеческого существования на всех уровнях личного, личностного и общественного бытия.

-- Часто можно слышать о том, что Бердяева читать легче, чем того же отца Сергия Булгакова или других наших мыслителей. То есть у читателя действительно может возникнуть ощущение понятности.

Свящ. Георгий Кочетков: Да, у многих людей, особенно не очень внимательно читающих Бердяева, создаётся впечатление, что он вообще много повторяется, говорит об одном и том же, что он слишком афористичен, не раскрывает своих идей, своих мыслей, он их не доказывает, как положено было бы доказывать философу. Я много раз слышал такого рода мнения, но, думаю, они не очень основательны. Он действительно ко многим темам приступал не однажды в своей жизни, но каждый раз их дорабатывал, отрабатывал их заново. И каждый раз стремился их обогатить, развить.

Бердяев рассчитывает на интуицию человека и на его знания. Сам он даёт только некие векторы. Например, он называет имена, на которые опирается. Здесь для него очень важен был Достоевский, но, конечно, и многие другие. Он никого никогда не повторяет один к одному. Его «афоризмы» – это некоторое мистическое озарение, сгустки его духовного опыта, его творческой мысли. Не видеть этого значит действительно не понимать Бердяева.

Внешне он может показаться понятным, и он действительно создаёт такое впечатление. Но я видел не так много людей, которые бы его как следует понимали. Он будит мысль, будит человека, но все-таки содержание этой мысли у каждого человека свое. И насколько человек способен правильно понять интенции опыта Бердяева, это вопрос непростой.

– О жизни Бердяева мы знаем разное. С одной стороны, он пророчески говорил о том, что будущее принадлежит свободным духовным союзам верующих, и сам до конца жизни оставался членом РСХД. С другой – называл себя бунтарем и протестантом против всяческого насилия над достоинством и свободой человека. Мы знаем, что он вышел из Братства святой Софии, возглавляемого отцом Сергием Булгаковым. Получается, что даже человек, понимающий всю ценность братства, не всегда в силах в нем оставаться. Как Вы считаете, существуют ли церковные собрания в православной церкви, в которых в той или иной мере пророчество Бердяева о духовных союзах все-таки исполнилось?

Свящ. Георгий Кочетков: Он, конечно, всегда был за такой союз, за такое общение, за общину, за братство. Он всегда это повторял и восставал только тогда, когда встречался с объективацией духа, со снижением духовных задач. Ведь он вышел из братства Святой Софии не потому, что был против братства, а потому что считал его в недостаточном смысле братством. Там было слишком много вторичных интересов – научных, интеллигентских, политических. Бердяев не видел там первичного интереса, связанного с личностным общением, которое, как он считал, должно стоять на первом месте. И действительно, не так легко было построить или найти такое братство. Такие братства и в истории-то были уникальны.

Так что Бердяев всегда был за высшее качество христианской жизни, человеческой жизни. Причём обращался он ко всем людям, независимо от их убеждений, профессиональной принадлежности, национальности, культуры, социального положения и т. д. Он был человеком, как бы созданным для общения. Те, кто видел Бердяева, кто с ним встречался, – а я разговаривал с такими людьми не однажды, – все говорили, что он всегда тут же старался вступить в общение. Даже когда он видел перед собой ребёнка, он всё равно прежде всего с ним общался, общался почти на равных, не так, как было принято в то время. Совсем на равных, конечно, это было бы невозможно, но он пытался найти какую-то общую платформу в опыте. И меня всегда удивляло, как он выстраивал это общение, никогда не жалея на него времени и сил.

Поэтому я не вижу тут большого противоречия. Иногда для того, чтобы остаться, надо сначала уйти. Для того, чтобы достичь принципиальных целей среди своих соотечественников, надо иногда их на какое-то время покинуть. Мы знаем недостатки Братства святой Софии, как и недостатки РСХД, но мы знаем и их положительные стороны. Всё было в развитии, в живом контексте. Да, Бердяев, конечно, часто настаивал на своём, но именно на том, что могло ознаменовать высшее качество жизни. Он не принимал никакого снижения, а случаев такого снижения он видел много. Он и коммунистическую идею воспринимал как снижение того, к чему должен был стремиться человек, он воспринимал ее как нечто частичное, одностороннее и часто неподлинное, порочное.

– Можете ли Вы назвать тех, для кого Бердяев был действительно церковным учителем, помимо Оливье Клемана? Вопрос связан с тем, как можно осуществлять идеи и прозрения Бердяева в реальной церковной жизни, кто смог показать такой пример в личной жизни.

Свящ. Георгий Кочетков: Думаю, он влиял на всех людей первой половины XX века: и на французских философов, и на деятелей культуры, и на церковных деятелей, и на интеллигентов, на аристократов – на всех. Его нельзя было обойти, его нельзя было объехать, его нельзя было игнорировать. Можно было с ним не соглашаться, можно было его ругать, называть его еретиком или как-то ещё, но его нельзя было не увидеть, не почувствовать, не признать. Случай с Клеманом, конечно, классический случай того, как неверующий, но очень талантливый человек нутром почувствовал истину в том, что говорит Бердяев, и как эта истина его привлекла и сделалась центром всей его жизни. И это замечательно.

Я удивляюсь, как много было самых разных людей, в том числе и в Европе, которые именно под влиянием духовных задач и духовных интенций русской эмиграции первой волны выбирали Православие. Думаю, в этом смысле диалог Бердяева с тем же отцом Сергием Булгаковым, как и с другими лучшими деятелями русского религиозно-философского возрождения, был очень плодотворным.

Конечно, нельзя говорить о Бердяеве и сразу ставить точку. Он существовал в живом и совершенно уникальном контексте духовного возрождения. И нам нужно это возрождение продолжать, его надо приводить в жизнь уже в современной России, которая очень далека на сегодняшний день от исполнения этих задач, но которая начинает чувствовать необходимость в постановке этих вопросов и их решении. Без Бердяева здесь невозможно. Бердяев – центральная фигура, он тот, на кого можно и нужно опираться.

Бердяев действительно учитель, но не в дидактическом смысле этого слова. Он слишком творческий человек, чтобы заниматься дидактикой, и поэтому он может быть близок только людям открытого духа, открытого сердца, открытой веры, открытого христианства – открытого Богу, Его живому Слову и людям, какими бы они ни были в своём прошлом или даже настоящем. Он учитель, повторяю, не в обычном смысле этого слова. Его книги ни в коем случае не учебники, как и его статьи, – это прежде всего новая возможность оживления духа и постановки важнейших вопросов, на которые нужно найти более полные, полноценные ответы. Это, мне кажется, главное.