Как ощутить в себе Бога?

Сегодня исполняется 160 лет со дня рождения владыки Михаила (Грибановского) (1856 –1898) – епископа Таврического и Симферопольского, православного духовного писателя, богослова, подвижника, апологета христианства и проповедника Евангелия.

Мы публикуем фрагмент работы дьякона Павла Строкова «Епископ Таврический Михаил (Грибановский). Опыт подготовки материалов к канонизации», в котором рассказывается об этапах его духовного пути. 

<...>

Для епископа Михаила было очень важно общение, особенно со своими собратьями по монашеской «дружине», с теми, кто его хорошо понимал и мог духовно разделить его тяготы. Мы находим немало адресатов, дружба с которыми, однажды зародившись, продолжалась на протяжении всей жизни епископа. В этих отношениях взаимной поддержки и доверия он смог выразить сокровенные глубины своего духовного опыта, в них он черпал силы и находил утешение вплоть до последних минут своей жизни. Именно поэтому его последними словами на этой земле были: «Передайте друзьям, чтобы не удалялись». Они обращены к приехавшим сопроводить епископа Михаила в последний путь епископам Антонию (Храповицкому) и Никону (Софийскому). Первому из них, лучшему другу и, в определенном смысле, ученику адресована большая часть из дошедших до нас писем (52 из 117). <…>

В предисловии к публикации протоиерей Александр Смирнопуло, бывший другом почившего епископа и знавший его двенадцать лет, пишет: «Ни богословское образование, ни общее развитие покойного не производили ни на кого того обаяния, какое распространяло на его собеседников "глубоко любившее" сердце его. И эта характерная черта преосвященного Михаила видна, мне кажется, и в малейшем из его писем» [1].

Безусловно, сохранилось не все, что было написано, но этого, наверное, достаточно, чтобы передать нам основные мысли и духовные переживания Грибановского. В общем массиве писем выделяются несколько, содержащих важнейшие признания епископа Михаила о своем духовном пути, его оценки общественно-церковных явлений, а также очень важные пастырские наставления.

Эти лучшие письма из сборника были выбраны Николаем Евграфовичем Пестовым в 60-х годах прошлого столетия. Долгое время они ходили по рукам в машинописном виде, и впоследствии были напечатаны в журнале «Православная община» в №№ 24-25 в 1994-1995 гг., а оттуда уже в других печатных [2] и интернет-изданиях. Письма много читают. В системе взрослого оглашения, разработанной профессором священником Георгием Кочетковым, действующей в Преображенском содружестве малых православных братств, они входят в обязательную программу чтения для всех нововоцерковленных в первые годы их жизни в церкви. Мы будем рассматривать, главным образом, именно их.

В этих письмах перед нами предстает удивительно цельный и органичный образ христианской жизни епископа Михаила. Безусловно, Грибановский был очень одаренным человеком. Пройдя через искус «всевозможных отрицаний», проделав огромную философскую работу и глубоко проникнув в смысл евангельской жизни, он обрел опыт гармоничного возрастания в «божественной жизни». Так, он писал в 1887 г. архимандриту Антонию (Храповицкому): «…Я всегда желал бы руководствоваться только своими душевными настроениями в согласии со своей совестью, Христом и Церковью. Рост моей души и рост других душ для меня главное: всякие частные, хотя бы и грандиозные практические цели для меня важны постольку, поскольку они вытекают органически из возвышенного настроения роста в Бога. Я не стану даже называть это своим теоретическим взглядом. Это просто требование моего духа» [3]. На вопрос отца Антония о планах о. Михаил отвечает так: «Что дуто, то непрочно. Тормошишь, суетишься и чувствуешь, что двигаешь мертвые тела. Наэлектризовать их можно, но стоит ли это делать? Нужно воскрешать, но на это нет сил: сам мертв… Нужно не строить, а создавать. А создавать может только тот, кто всецело во Христе, чьи взоры неподвижны и чье сердце неизменно, в ком нет и тени самолюбия, славолюбия и человекоугодия...» [4]

В этих цитатах можно увидеть важнейший христианский критерий оценки всякого дела. Для принесения настоящего плода нужно сначала суметь сосредоточиться на самом главном [5], обрести духовное качество жизни. Иначе всякая деятельность так и останется «передвижением мертвых тел», то есть чем-то только внешним, а значит пустым. Грибановский понимает это очень хорошо и остается верен своему духовному зову. При этом он не отказывается от активности, а стремится к укоренению всякой внешней деятельности в Духе Божием, что, опять же, согласно преп. Серафиму Саровскому, является целью христианской жизни. О. Михаил свободно все подчиняет этому процессу. Он пишет: «Я повинуюсь Богу. Он куда-то ведет меня. Он говорит мне в той гармонии духа, которую я ощущаю в себе. И что нарушает ее, то безусловно – грех» [6]. Удивительно в Грибановском это явственное ощущение внутреннего пути. Важно и то, что он готов на любом месте служить Богу от всей души. Интересно, что грехом он, сугубо в новозаветном смысле, называет нарушение гармонии духа, иными словами, противление голосу Божьему. Тогда праведность – это не просто благочестивая жизнь и внешнее исполнение заповедей закона, а именно жизнь в духовной связи с Богом, познание и исполнение Его воли.

Отсюда для отца Михаила открываются новые источники жизненных сил и вдохновения. По-настоящему по-христиански он черпает их не столько в отдыхе и развлечении, сколько в служении, в расточении своих физических и духовных сил. «Весь пост, кроме 2-й недели, пришлось служить каждый день. Через силу начал службу, а теперь чем дальше, тем лучше и крепче себя чувствую, считаю себя совершенно здоровым и приписываю это исключительно благодати Церкви. Чем менее сомнений, чем яснее великие обязанности перед Христом, чем более веры и ощущения себя в Церкви, тем больше сил, тем больше крепости тела, вопреки всяким земным соображениям. Нет большего счастья, как чувствовать себя атомом тела Христова, окруженным со всех сторон благодатной средой. Глубочайший мир нисходит тогда в душу, и весь и всецело отдаешься водительству Церкви». Действительно, мы с полным основанием можем назвать епископа Михаила (Грибановского) человеком Церкви. Для него Церковь поистине составляла всю его жизнь. Церковь не как институция, место осуществления деятельности, а как средоточие Божественной Любви и Мудрости. Вся жизнь еп. Михаила была посвящена Богу, даже искания семинарских лет были исканием живой истины. У нас есть письмо, на наш взгляд, самое главное из всех, где он подробно описывает свой духовный путь. Оно адресовано к П.А.С., товарищу по Тамбовской семинарии и датировано 20 декабря 1893 г. [7].

«Один вопрос наполнял мою душу и сознание: как ощутить в себе Бога? Как сделать это ощущение более или менее постоянным? Как устроить свою жизнь так, чтобы она была всецелым осуществлением этого ощущения? Иначе сказать: как сердцем дойти до Бога, как жить в Нем, как действовать из Него? Насколько я себя понимаю, я всегда ощущал непреодолимую жажду. В семинарской жизни эти поиски Единого были главным образом теоретического свойства и выражались и шкале всевозможных отрицаний, начиная с самых грубо-материалистических (еще в училище) и кончая самыми утонченно-пантеистическими». Затем он описывает свое органичное движение от пантеизма к теизму, затем к христианству, а внутри него – к монашеству. О последнем он пишет: «Я не могу уйти от него. Иначе был бы я подлец. Все нити внутренней жизни привели меня к этому центру. Если бы меня спросили за месяц, я не сказал бы, что буду монахом. Но когда эта мысль предстала моему сознанию, я увидел, что она есть лишь сокращенная формула того, чем полна моя душа». И далее его духовная жизнь только углубляется. «Для меня предстала дальнейшая задача: ощутить Бога, жить в Нем и из Него. То, что нашла мысль, а сердце только предчувствовало, то нужно было вполне пережить в себе. Не утверждаю, что я сознавал тогда свою задачу и ее отношения к предшествующему развитию. Но жизненно я, как кажется, твердо ощущал ее и твердо шел к ее разрешению». На этом пути у него были серьезные трудности от внутреннего разлада. «То ощущение Бога, Его любви, святости, чистоты, которое иногда овладевало душой, – служило вечным и жестоким укором всей стихийной жизни. […] Все порядки жизни общественной и церковной, вся рутина дел, все поступки и разговоры людей были для меня противны. Я ощущал в душе своей рай и жил вовне, точно в аду. Я весь измучился. Сочинение, которое нужно было мне написать, было мне тоже противно» [8].

В этот период он совершает свое большое паломничество по монастырям, где встречается с разными людьми, и получает большое утешение. Молодой инок признается, что в это время он «как бы впервые обрел Бога». Но предстояло еще определиться с дальнейшим образом служения. Он пишет: «Пережив во время путешествия два пути духовной жизни старцев – путь созерцательный и путь деятельный, путь уединенной молитвы и путь открытой любви, путь Феофана и путь Оптинского старца Амвросия – я почувствовал, что мой путь последнего рода. […] Я увидел, что я должен на людях подчинить свою волю Богу, что только путем преодоления эгоизма в каждый миг моего общения с людьми я достигну того света любви, который сам собой забрызжет лучами соответствующей деятельности. […] Я нашел свой путь, определил его, и он оказался среди тех же людей, от которых я было бежал. Но я уже возвратился к ним не таким, каким уехал. Прежде я не знал, что с ними делать, теперь я узнал, что должен любить» [9].

Дальнейшая жизнь епископа Михаила внешне была мало похожа на жизнь преп. Амвросия Оптинского, – первый не был старцем, не жил в монастыре. Но духовное открытие им «пути открытой любви» значило, на наш взгляд, чрезвычайно много. Это было открытием чего-то совсем нового как хорошо забытого старого, изначального в церковной традиции. Не случайно опыт епископа Михаила, как и свв. Тихона Задонского и Серафима Саровского, оптинских старцев, Ф.М. Достоевского и А.С. Хомякова, связывают с началом возрождения евангельской экклезиологии [10].

Грибановский обрел бесценный опыт жизни в любви и свободе, окончательно определился его путь. «Для меня, – пишет он, – стал ясен неотразимо мой долг – все делать по любви к человеку и Богу, к чему бы этот долг не привел. Внешняя судьба стала безразлична. Значит, незачем стало и уединение. Я и на людях ощутил силу быть независимым от них и как бы любовь к ним. Так пришел в меня мир. И вот теперь живу этим миром, дышу и наслаждаюсь им. В смысле определения внутреннего пути больше идти некуда. Я установился... Будущее будет лишь развитием и раскрытием достигнутого синтеза. В смысле внешнем я ничего не знаю и не хочу знать. Не мое дело. Прошу Бога только о том, чтобы быть непоколебимо верным тому, что считаю истиной, а куда эта верность приведет – это Его воля. Притяжения к внешнему нет никакого» [11].

А внешняя цель была естественно выведена из внутренней: «Всюду, где только можно, насаждать царство любви и гармонического развития личности в духе при помощи Христа. В этом, в сущности, разрешается все православие, все его догматы, вся этика, все таинства, все обряды, вся жизнь. В разъяснении православия в этом смысле теоретическая задача наша. В проведении такого православия в жизнь частную, семейную, общественную, государственную вся наша практическая задача. В братском союзе сочувствующих и отдающихся всецело этой задаче людей – самый верный задаток обновления православно-русской жизни». И пусть в жизни самого епископа Михаила этот опыт не развернулся во всю мощь, прежде всего, из-за слабого здоровья и очень ранней смерти святителя, но он был открыт для всей церкви, как опыт нового вдохновения братской любви и общего служения Богу и Церкви, получивший свое развитие через общины и братства XX века.

Священник Георгий Кочетков в своем докладе о развитии традиции общинно-братской жизни отмечает, что епископ Михаил, говоря о своей внутренней цели «всё делать по любви к человеку и Богу», «почти революционно и сознательно на первое место ставит человека» [12]. Это было не данью западным гуманистам, а его внутренней потребностью жизни.

История церкви показывает, что достигать этой цели возможно разными путями, в разных формах организации церкви. Для нас важно то, что откровения, данное епископу Михаилу является первородным опытом жизни Церкви.

Продолжая письмо, епископ Михаил пишет о значении для него открывшегося пути: «Этим живу, за это и отдам жизнь, если угодно Богу. Как созреет наша жизнь, и в какие отношения мы станем к statusquo православия – я не знаю. Это не дано предвидеть. Но верю, что несмотря ни на что, истина восторжествует. И я несказанно счастлив был бы, если бы пришлось пожертвовать жизнью ради этой истины. […] Вот, мой друг, мои практические идеалы. Придется ли их осуществлять легальным путем или путем протеста сверху или снизу – все равно. Почему-то предчувствуется, что Бог приведет скоро к последнему. Но наше дело не рассуждать о том, что неизвестно, а быть готовым к нему» [13].