«Быть добрым очень легко, быть справедливым – вот что трудно»: грань между милостью и справедливостью

На вопросы Интернет-конференции отвечает канд. фил. наук, проф. СФИ Давид Гзгзян.

Михаил

«Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» – известные евангельские слова из Нагорной проповеди говорят нам о соотношении милости, любви и справедливости, суда. Однако слова Евангелия имеют в виду иудейский культурный контекст; представители греко-римского мира, не знающие единого Бога, наверняка имели несколько иные преставления о милости и справедливости.

Может быть, нам, прежде чем проводить грань между милостью и справедливостью, имеет смысл уяснить то общее, что является в данных понятиях одинаковым и то различное, что разделяет эти понятия? Насколько для современного человека является значимым понимание первоначального культурного контекста, отраженного в библейской традиции?

 

Д.М. Гзгзян: Наверное, справедливо то, что требуется уточнение достоверных ветхозаветных смыслов этих понятий для того, чтобы яснее стало евангельское содержание слов «милость», «справедливость» и т.д. Не стоит оспаривать и идею установить какие-то корреляции между двумя названными культурными контекстами по поводу милости и справедливости. Какое-то специальное размышление о том, как толкуются эти понятия и смежные с ними в разных контекстах может помочь, но проблема чуткости к евангельским нюансам этих вещей отнюдь не снимется. Контекст, отраженный в библейской традиции, естественно, имеет значение, но важнее все-таки понимать духовное содержание этих базовых моральных понятий.

 

Виталий

Уважаемый Давид Мкртичевич!

Я поддерживаю слова Михаила: «Может быть, нам имеет смысл уяснить то общее, что является в данных понятиях одинаковым и то различное, что разделяет эти понятия?»

Уже в самом вопросе конференции звучит равенство между словом «добро» и «милость», что мною не воспринимается.

Мы молимся «Господи помилуй», т.е. получается, просим легкого?

Слова «... и кого помиловать – помилую, кого пожалеть – пожалею» (Исх 33:19) – мною воспринимаются в свете слов Н. Бердяева: «Жалость есть разделение богооставленности твари, любовь есть разделение жизни в Боге». Жалеть – это быть добрым. Да, погладить по головке – это легко. А милость – это синоним любви и жизни в Боге, и быть милостивым – тяжело. «Милости хочу, а не жертвы» (Мф 12:7) И здесь, мне кажется, что справедливость ближе к жертве (в смысле поступка). Надеюсь на Вашу помощь.

 

Д.М. Гзгзян: Для того они и поставлены в пару, чтобы уяснить общее и установить различия. Наверное, это ни у кого не вызывает сомнений. Здесь мне придется сказать, что есть несколько неточностей: во-первых, утверждение «милости хочу, а не жертвы (Боговедения более всесожжений)» – это утверждение из ветхозаветного пророчества (Ос 6:6), а не евангельская максима. Конечно, Господь указывает на это утверждение как на выражение квинтэссенции закона, т.е. что закон состоит скорее в оказании милости, а не в ригористической справедливости. Но даже термин «милость» сам по себе еще не выражает полноты христианского откровения, потому что он по своему происхождению и содержанию ветхозаветный. Это нисколько не означает, что он не актуализируется в евангельском контексте, просто тут нужно еще понять, а что может делать милость собственно евангельской добродетелью, превышающей добродетель Ветхого завета? Да, и прошение «Господи помилуй» само по себе не является монопольно христианским.

Не очень понимаю, почему справедливость ближе к жертве и в каком смысле говорится здесь о жертве. Если жертва толкуется в ритуальном, левитском смысле как жертвоприношение – создающее и поддерживающее определенный порядок отношений между Богом и человеком – ну тогда, конечно, да. А по существу смысла жертвы, понятой по-христиански, конечно, «справедливость» и «жертва» – это понятия явно различные, а иногда противопоставляемые.

Жертвенность христианская и милосердие христианское – это то, что превышает идею справедливости.

Общее у этих начал то, что они от Бога и угодны Богу: справедливость в корне имеет правду, надо судить праведно и т.д. Но справедливость – это установление правды. А милосердие – это усилие, которое позволяет другому, на кого эта самая правда по разным причинам не распространяется, дать возможность этому другому получить содействие в том, чтобы и на его жизнь эта Божья правда распространялась. Поэтому очень часто для того, чтобы быть милосердным, надо отложить вопрос о справедливости и пожертвовать какими-то своими интересами ради помощи другому. В этом собственно и проблема: милосердие очень часто требует большой жертвенности, особенно христианское милосердие.

 

Кирилл, Камышин

Я согласен, что справедливым быть сложнее. Допустим, совершено преступление против тебя, и ты можешь человека простить, но понимаешь, что человек заслуживает наказания. Как тут быть?

Или, например, говоришь человеку: не делай (что-либо нехорошее, вредное, опасное). А он продолжает делать, не понимает или делает вид, что не понимает тебя. Тогда закричишь на него или оттолкнешь, и он все поймет и перестает это делать. Как определить, где здесь добро и где справедливость?

 

Д.М. Гзгзян: Я не очень понимаю, почему справедливость противопоставляется добру, это вообще-то говоря, смежные и тесно связанные понятия. Добрым легко быть в смысле мягкотелости. Еще быть добрым легко, когда ты без особенных усилий можешь оказать очевидную помощь человеку, терпящему явный ущерб. А справедливость относительно такого добра требует некоторых усилий, потому что предполагает взятие на себя ответственности за ситуацию, это необходимость очень часто преодолевать компромиссы, говорить правду. Это, безусловно, гораздо сложнее. Если мы так понимаем это противопоставление, тогда да, справедливость требует жертв, а поверхностное, доступное делание добра почти их не требует. По крайней мере, справедливым быть в этом смысле сложнее. Но просто все время фигурировало слово милость, помилование и т.д., а это еще сложнее, чем справедливость, и в этом была проблема.

Если я правильно понимаю, под добром здесь подразумевается такое снисходительное отношение к чужому греху, а справедливость как раз предполагает бескомпромиссное указание на то, что грех – это грех, и если человек поступает неправедным образом, этого нельзя не заметить, нельзя обойти. В этом смысле нельзя быть просто добреньким человеком, нужно ставить границы, нужно, чтобы торжествовала правда, нужно, чтобы вещи назывались своими именами. А это, конечно, может привести к обострению отношений, когда вместо того, чтобы тебя считали своим в доску, ты превратишься в «неудобного» человека, а то и просто ненавистного, которому больше всех надо. Такая проблема существует.

 

Елена Репина, С-Петербург

К вопросу и размышлениям Кирилла из Камышина.

Я с глубоким уважением отношусь к таким людям, которые могут и закричать, и оттолкнуть, когда нужно (если это идёт от горячего, любящего сердца, а не от злости). Такой человек действует! Берет на себя ответственность, он бесстрашен и крепок в вере... Я думаю, это дар, но о нем и молиться можно... У нас в России, мне кажется, таких людей сейчас очень мало. Не думаю, что именно все должны быть такими. Можно быть личностью и без таких проявлений. Бывает, человек тихий, но очень стойкий внутри, имеющий готовность и способность молиться непрестанно в трудных ситуациях. Но что-то точно нужно делать, когда встречаешься со злом? Бояться, закрываться, относиться равнодушно – вот это грустно. Хотя очень знакомо пока...

 

Д.М. Гзгзян: Высказывание Елены практически содержит ответ. Я, правда, не думаю, что стоит тихого по своему жизненному проявлению человека как-то противопоставлять людям, которые называются борцами за справедливость. Можно быть очень тихим и незаметным в повседневности, но в необходимой ситуации как раз отстаивать справедливость. Тут тихость или громогласность человеческого поведения нисколько не показательны.

Когда встречаешься со злом, злу нужно противостоять, а вот насколько хватает духу это делать, а главное, не только духу, но и мудрости, это уже вопрос личного дерзновения, личной добродетели.

 

Воробьева Татьяна Николаевна

Уважаемый Давид Мкртичевич,

На мое предложение – вместе поразмышлять над темой данной интернет-конференции, адресат по е-mail-переписке ответил мне так: «Добрый», по-моему, тот, кто не желает зла другим и даже делает добро, невзирая на лица. «Справедливый» – взирает, а в предельном случае платит добром за добро и злом за зло. Говорят, в этом отличие ветхозаветной морали от христианской: христиане добры (милосердны), иудеи справедливы».

Посоветуйте, чем можно восполнить такое представления о различии между милостью и справедливостью?

Лично для меня акцент темы все же в характеристиках: очень ли легко быть добрым и трудно ли быть справедливым? Я бы утверждала иначе: быть добрым – тяжело, если нет веры, уверенности, что добрый поступок – действительно на благо тому, ради кого он совершается. А для того, что бы быть справедливым, достаточно знать закон или правовые основания для поступка в той или иной ситуации. Ведь логично – поступить в соответствии с законом, правом – это же легче, чем творить непредсказуемое по последствиям добро?

Благодарю.

 

Д.М. Гзгзян: Тут опять в вопросе содержится несколько иное толкование слово добро, нежели то, что заявлено в теме Интернет-конференции. Конечно, такое добро, которое превышает справедливость, творить сложнее, только это добро касается самого существа человеческой жизни. Это добро, которое не есть содействие в элементарных ситуациях, это не простое бескорыстие в отношении к другому, а это нечто большее. Это умение выдавать аванс человеку, который не дотягивает до серьезной нравственной планки. Конечно, если так понимать добро, то оно выше справедливости. Но это совсем не означает, что справедливым быть легко, стоять за правду, особенно в наше время, особенно принимая во внимание нашу трагическую историю, советскую и постсоветскую подоплеку нашего сознания, известную тенденцию, которая доминировала во всех абсолютно сферах жизни, не только общественной, но и личной, даже интимной, – тенденция к доминированию – с одной стороны, утаиванию, лицемерию, в этом контексте быть справедливым очень непросто и отстаивать правду очень непросто. Совсем не стоит думать, что справедливый – это только тот, кто готов привести в исполнение смертный приговор доказанному убийце. Все гораздо сложнее. Правда Божья она многообразна и справедливость тесно связана с такими категориями, как честь, достоинство, мужество, то же умение страдать за правду ценой иногда существенных личных интересов и даже самой жизни. Так что тут надо разобраться, о чем собственно идет речь. Если о том, что есть нечто выше справедливости – это правда, это есть. Но когда мы это утверждаем, мы нисколько не можем допускать, что это высшее отрицает справедливость. Выше это то, что выше, следовательно, для того, чтобы быть выше справедливости, в особенности ветхозаветной, надо прежде всего уметь быть хотя бы справедливым по правилам закона Божьего. А уметь это совсем не так просто, потому что это не только и не столько формальное элементарное исполнение какого-то набора внятных предписаний. Это очень часто связано с мудростью и чуткостью к смыслам, которые заложены в Законе Божьем. Неслучайно же нас ветхозаветная мудрость призывает к тому, чтобы приобретать мудрость и приобретать знание, ибо только так можно исполнить закон Божий.

 

Екатерина Реутова, Москва. Благовещенское братство

Смотря в чем человек видит доброту и справедливость... Цитата выглядит вырванной из контекста. Возможно ли противопоставлять такие вещи, как доброта и справедливость? Как и доброта может быть человекоугодием и малодушием, так и справедливость может быть бессердечием. Не является ли доброта без справедливости и справедливость без доброты попросту равнодушием к жизни другого человека?

 

Д.М. Гзгзян: Это не всегда так, но это может быть так, существуют такие риски. Действительно, если из справедливости выхолащивается доброта, то тогда и получается такой черствый законник, это правда. Справедливо и обратное утверждение. Но все дело в том, что сочетание двух этих вещей и составляет едва ли не высшую духовную добродетель для Ветхого завета, которая называется божественной мудростью. Но она нисколько не умаляется тем, что существует еще превышающая даже ее новозаветная. Ведь новозаветная премудрость даже вырастает из нее. Новозаветная не может быть постигнута вне божественной премудрости.

 

Адаменко Наталья. Братство во имя новомучеников и исповедников Российских

Уважаемый Давид Мкртичевич,

святитель Кирилл Иерусалимский в одном из своих таинствоводственных поучений о Евхаристии говорит так: « ...воссылая благодарение, мы совершаем достойное и праведное дело; Бог же не по правде, но выше правды действуя, облагодетельствовал нас и таких благ сподобил».

«Праведное» дело (наше благодарение) здесь имеет и другой смысл – «справедливое» дело. Мы справедливо благодарим Бога, потому что нам есть, за что Его благодарить. Но Бог поступает с нами не по правде, но выше правды, то есть не по справедливости, но выше справедливости, когда прощает нас. Не потому ли нам так трудно быть справедливыми? С одной стороны – хочется поступать выше справедливости и прощать обижающих нас, с другой – не хочется попустительствовать злу, но ведь тогда нужно не прощать?

 

Д.М. Гзгзян: Все дело в том, как мы понимаем смысл прощения. Ведь тут можно тоже до известной степени запутаться. Ведь прощать совсем не означает, например, отрицать наказания. Прощение нисколько не означает того, чтобы проступок, грех был бы не замечен или проигнорирован. Это не компромиссное примиренческое отношение. Прощать – это готовность принять человека, не взирая на его грех, все дело в том, как сам этот человек, потенциально принимаемый обратно равнодостойным, теперь себя поведет, потому что очень многим людям не нужно никакое прощение. И соответственно прощаете вы их или нет, им глубоко безразлично.

Прощение не означает карикатурную ситуацию, описанную в частности Алексеем Константиновичем Толстым, когда своему обидчику кидаются на шею. Человеку, который ищет тебя убить, там протягивают руку. Да совсем нет. И мы ничего подобного не видим в Евангелии.

Вот неужели Христос, сохраняя Иуде возможность для покаяния, демонстрирует то, что Он не видит что делает Иуда. Неужели Он воздерживается от того, чтобы указать Иуде Искариоту на содержание его деяний? Да нет, Он говорит об этом прямо.

Так что со словом «прощать» у нас масса всяких сложностей возникнет. Тут есть, над чем поломать голову. Я не уверен, что это всегда так очевидно. Судя по тому, что чаще всего звучит, прощение трактуется довольно поверхностно как форма потакания греху, форма компромисса со злом. Ничего подобного, прощение – это высшая форма преодоления зла. Только тот человек может простить, который понимает, что именно он готов простить.

Если мы хотим прощать, тогда мы не имеем права попустительствовать злу, потому что тогда нам прощать будет нечего. Еще раз, чтобы простить, надо идентифицировать грех, определить условия реабилитации человека, а они очень часто бывают крайне суровыми как раз из-за того, что мера допущенного греха велика, и прощено это может быть только ценой многотрудного восстановления человеческого достоинства. Готовность прощать – это готовность сохранять для человека возвращение в его человеческое состояние. Но нисколько это не означает не замечать того, что случилось, и делать вид, что не произошло ничего особенно страшного. Наоборот, прощение как раз предполагает сознание всей меры имевшего места зла, только так.

 

Валентина Наконечная, Волгоград

Доброго дня, уважаемый Давид Мкртичевич!

На мой взгляд, и то и другое очень трудно. Может ли человек вообще быть справедливым? Ведь сердцеведец – Один Господь. Мы же, видя следствие (совершенный поступок), порой не знаем причину, по которой его совершили. Думаем, что справедливо судим за содеянное, не задумываясь даже о том, почему это было сделано. Какая же это справедливость?

Вспоминается фильм «Берегись автомобиля». У судьи, решавшей дело Деточкина, был сложный выбор: с одной стороны, «вор», с другой стороны, «бескорыстный и честный человек». По закону «вора» надо наказать, а по-человечески «бескорыстного и честного человека» надо помиловать. Получается, чтобы поступить по милости, нужно отодвинуть на второй план закон. И чтобы поступить по закону, по справедливости, нужно задавить в себе «человеческое», то есть Божественное? Задавить ту любовь, то милосердие и жалость к человеку? То есть пойти наперекор совести и жить потом с её обличением? – Тогда да, справедливым быть труднее.

Есть и другой фильм – «Розыгрыш», где обнаглевшему подростку, сынку богатых родителей, который, используя одних одноклассников, вредит другим, внаглую хамит учителям, устраивает школьную жизнь «под себя», в последний момент выносят приговор милости. Его не выгоняют из школы, а оставляют учиться среди тех, кем он манипулировал, с теми учителями, которых мучил. И кто выносит этот приговор? Тот, кому он больше всех «насолил».

Вот здесь очень хотелось справедливости – отправить куда подальше с глаз долой на расправу «чужими руками». А педагог призвала к милости, к состраданию в надежде, что парень осознает, одумается. Ей это было нелегко, но тем, кто от него натерпелся, и, не имея сердца этого преподавателя, им было ещё более нелегко принять такое решение. Как, впрочем, и самому герою фильма. Думается, что такие решения не принимаются «легко». Выходит, и добрым быть непросто. Нужно перешагнуть через свою самость, через «а как же справедливость?!», через собственные обиды – и это весьма непросто.

Есть, если позволите, ещё один пример. Пример моей знакомой. Всю жизнь жить с человеком, который ненавидит всех и вся, одержим злом, достал всю семью, от которого очень хочется избавиться, но что-то удерживает.. что-то заставляет с ним общаться. Уж точно не справедливость... Но переступить через всё зло, причинённое им, ей очень тяжело. Хочется быть милосердной, но ещё больше хочется справедливости.

Но какая это справедливость?

Видимо, действительно так: справедливым действительно сложно быть, потому что зачастую мы не можем знать, какова она, справедливость. Но и добрым быть нелегко... добреньким – возможно, но по-настоящему добрым, любящим, искренним – трудно.

И последняя мысль-вопрос: справедливым сложно быть ещё и потому, что это связано с судом, а суд – не наше дело?

 

Д.М. Гзгзян: Не очень понятно, почему суд – не наше дело? Когда говорится, что сердцеведец один Господь, так же как и окончательные суды принадлежат Богу, то речь идет скорее о соотношении абсолютного и относительного суда, абсолютного и относительного сердцеведения. Неужели утверждение, что Господь является сердцеведцем, снимает с нас обязанность различать духи, учиться видеть сердечные движения другого человека, равно как и свои собственные. Это собственно и означает возрастание в духе очень часто.

Не наше дело выносить конечные суды. Но ведь заповедано же нам судить праведным судом. Праведный суд – это не окончательный приговор: вот некто законченный мерзавец и неисправим. Это совершенно никчемные утверждения. Хотя они-то как раз очень легко просятся на язык. Так что как раз нельзя снимать с себя ответственность за то, чтобы отличать правду от неправды, за то, чтобы утверждать правду, чтобы учиться соединять милость и справедливость. В ситуации с Деточкиным, вообще-то говоря, степень трудности явно преувеличена, потому что все-таки мы не можем примириться с тем, чтобы самосуд был признан нормой общественного поведения. Что это может быть очень непростой коллизией, это правда. Но сложность коллизии между желанием лично утверждать справедливость иногда вопреки действующим общественным установлениям, совсем не означает, что она неразрешима в принципе. Да, тут нередко можно столкнуться тем, что ее разрешимость требует особого дерзновения. Я уж не говорю о том, что пример с Юрием Деточкиным не очень чистый, потому что мы имеем дело с искусственной ситуацией, с вымыслом, это еще и гротескный персонаж. Ситуация с Деточкиным – это не вопрос выбора между милостью и справедливостью, это вопрос трудности, связанной с утверждением этой самой справедливости.

 

Галина Турчинская

Уважаемый Давид Мрктичевич!

Я однажды оказалась перед выбором решения вопроса о наследстве. Слава Богу, он возник, когда я оглашалась, когда мы знакомились с Евангелием и старались применять Его в жизни. У нас очень «справедливые» законы касательно наследства. По «справедливости» я должна была подать в суд на брата; если бы я это сделала, то потеряла бы дружбу с ним. Я оставила вопрос на его совести. Бог нас всех рассудит. Сейчас я очень рада, что поступила по любви, ведь Господь даёт в сто крат больше: я обрела кроме брата по крови ещё братьев и сестёр по духу, Дар Божьей Любви. Во время паломничества на родину Н.Н. Неплюева я в полной мере ощутила братскую Любовь, это несравнимо ни с чем.

Я думаю, что бывают серьёзные нарушения закона, когда надо поступать по справедливости, но если можно решить вопрос по-Божески, не стоит думать, трудно это или легко. «Будьте милосердны, как Отец Ваш Небесный», разве не так? Ещё мне очень понравился вопрос о «милости и жалости», он встречается в Рим 9:15: «Ибо Он говорит Моисею: кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею. Итак, помилование зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего». Можно попросить Вас подробнее растолковать эти строки?

Спасибо.

 

Д.М. Гзгзян: Касательно самих строк, насколько я себе представляю, там смысл состоит в уверении, что Господь не оставит без милости никого, кто в этой милости нуждается и ее заслуживает. Тут в этом главный смысл. Что касается того, что та или иная ситуация личная и не только личная может потребовать превышения того, чтобы поступать по справедливости, т.е. потребовать того, чтобы поступиться какими-то своими законными интересами. Я бы сделал акцент на своих законных интересах, потому что в примере Галины речь шла о дележе наследства.

Здесь все-таки вопрос личного интереса. Всех нюансов по тому, что сообщает об этом Галина, мы знать не можем, но она утверждает, что у нее получилось пренебречь в каком-то смысле личным интересом, который имел все законные основания, ради того, чтобы восторжествовала близость к брату и что вот возможность и способность уступать она обрела благодаря тому, что обратилась к Богу, и она рада тому, что нашла подтверждение праведности такого поведения. Это замечательно, но не всегда это так просто и очевидно, особенно в ситуациях, когда речь идет не о личном интересе и не о том, чтобы поступиться только собственной выгодой, в этом случае вот такие предпочтения оказывать уже гораздо сложнее.

А то, что мы нередко сталкиваемся с необходимостью преодолеть личный интерес, который в данном случае выступает формой проявления самости моего «я», ради высшего, ради сохранения дружбы, ради братской любви, ради того, чтобы сохранить вообще близость в каком бы то ни было смысле – это оспорить невозможно. Конечно, если только это близость и если только это не является прикрытием чего-то другого.

Бывают ситуации, когда к моему интересу примешивается интерес третьей стороны, я-то допустим готов поступиться собственным, но если я это сделаю, пострадает еще кто-то. Даже в ситуации с наследством, вдруг там не два действующих лица, а три? А лицо, игнорирующее интересы других наследников, одинаково покушается на их интересы и на мои собственные. Как себя в таком случае вести? Просто выйти из игры и пренебречь, или в данном случае уже отстаивать справедливость, особенно если мне это сделать проще, чем другому. А другой может быть человеком ограниченных физических возможностей, нездоровый и т.д. Сдать эту ситуацию будет гораздо сложнее в нравственном отношении. Это еще банальная ситуация, в обществе, в столкновении интересов разных лиц бывают такие запутанные сюжеты, что никому не пожелаешь оказаться в ее эпицентре.

 

Игумен Димитрий

В начале июля группа паломников братства Во имя новомучеников и исповедников Российских побывала в Усть-Медведицком Спасо-Преображенском монастыре Волгоградской епархии, и меня очень заинтересовала игуменья Арсения (Себрякова), жившая там. На днях я делал выписки из её жизнеописания, а сегодня узнал об этом форуме и понял, что две выписки очень подходят к данной теме.

Первая из них – наставление схимницы Ардалионы монахине Арсении, чтобы она не отказывалась от игуменства именно по той причине, что уединённая жизнь даёт много добра, но узнать себя и, узнав, достичь цели жизни, можно, только взяв на себя заботы о сёстрах.

Вторая показывает, что совет схимницы Ардалионы принёс свой плод. Пройдя уже некоторый путь справедливой заботы о сёстрах, игуменья Арсения стяжала через это дар Божьего милосердия.

А что на самом деле труднее и что легче? Справедливость или милосердие? Сказать затрудняюсь.

Другое дело, что в наше постсоветское время «доброта» чаще всего бывает безответственной. Тогда, действительно, сначала лучше договариваться о содержании понятий. «Ибо Я милости хочу, а не жертвы... и боговедения более, нежели всесожжений» (Ос 6:6).

Что легче: Ветхий Завет или Новый? Кто милосердней: Осия или Христос?

Понятно, что нужно и то, и другое, и загвоздка вся в нашем боговедении...

 

Д.М. Гзгзян: Я полагаю, что тут ответы фактически даны. Очевидно, что большее труднее, чем меньшее. Милость, превышающая справедливость, сложнее, но мы об этом уже говорили. И беда нашего времени именно в том, я тут согласен с о. Димитрием, что как раз часто путаются представления о справедливости с черствостью и бесчеловечностью, и представления о добре и уж тем более милосердии с компромиссностью и неспособностью противостоять злу. Другое дело, что, конечно, существует эта библейская, евангельская проблема превышения милости над справедливостью. В частности, это может означать, что у тебя есть все законные основания силой восстанавливать правду, а ты не хочешь применять силу, потому что ты нанесешь непоправимый ущерб пусть и виноватому человеку. Непоправимый ущерб, например, его физическому существованию или какой-нибудь ущерб более тонкий, другого характера, когда это будет слишком тяжелым унижением, от которого человек никогда больше не оправится. Разные есть варианты и способы, и сложность всегда состоит в том, чтобы правда Божия не умалялась. Никогда милость не может быть милостью, если она ущемляет правду Божию.

Милость ведь относительно такой очевидной справедливости выше только потому, что она являет собою правду высшую, т.е. высшую справедливость, но никак не отрицает справедливость.

Она может лишь внешне отрицать очевидную, поверхностную справедливость.