Библейская концепция покаяния как современный вызов

Меня просили сказать несколько слов о наследии Сергея Сергеевича в библеистике. Вообще это требует большого и отдельного разговора, а комкать невозможно. Я бы сказал: сам факт его внимания к библеистике заслуживает внимания. Есть аспект, в котором он в русской культуре редкое исключение не только для ХХ века. 

Ведь с одной стороны, Россия стала медоносным полем целого ряда глубоких и интересных мыслителей. И в преддверии катастроф ХХ века они явились, словно принося мед духовный как противоядие от ядовитых зелий. С другой стороны, поразительно, сколь мало места занимала интерпретация Священного Писания в богословском дискурсе. Конечно, отчасти было и это, например, у Алексея Степановича Хомякова, который даже переводил новозаветные послания. Но в целом, у отечественных авторов это гораздо менее глубоко и систематично, чем у многих теологов западных (как Остин Фаррер или Карл Барт), и почти никогда – с погружением в саму библеистику. Аверинцев же стал глубоко изучать труды библеистов. Он понял, что это надо знать, и что всю Библию надо читать в оригинале: поэтому, будучи филологом-классиком, изучил вдобавок и иврит. И его переводы Псалмов не только глубоко поэтичны, но и содержат тонкие, глубокие находки. А проповеди зачастую не только имеют солидную библейскую основу, но и задействуют разработки в области библеистики.  

Поэтому, хотя о вопросах покаяния он говорил нечасто, он, я думаю, одобрил бы попытку укоренить дискурс на эти темы в Писании…

Моя попытка будет скромна, поскольку велика задача. И хотя я много думал на эти темы, предложу как бы черновик введения в дискуссию. Сразу скажу, что не знаю, каким должно быть покаяние (тем более, коллективное), поэтому не вправе кого-либо поучать. Попытаюсь лишь поделиться своими мыслями о том, как соотнести острые проблемы с тем, что мы читаем в Библии. 

Для начала следующее. Еще с советского периода у нас говорили (в частности, отец Всеволод Шпиллер), что мы утратили «культуру покаяния». Этот термин использовал и Сергей Сергеевич Хоружий, который отмечал, что эту культуру христианская традиция заимствовала из Ветхого Завета. Между тем Хоружий сделал акцент на внешних сторонах: «экспрессивных формах», «экстремальной антропологической практике».¹ Но внешнее – культурно обусловлено, а хочется обратить взор к внутреннему. 

Концепция покаяния – стержневая для Библии. Ведь если по-гречески это μετάνοια, «перемена ума», то по-еврейски תשובה‎ (тешува́), «возвращение (к Богу)», лейтмотив всей истории. Адам ушел из Эдема и должен вернуться, но это – долгий путь, как у Беньяна в «Путешествии пилигрима» (1678). 

Желание «расспросить о древних путях», расспросить покаянно, очень свойственно библейским историкам. Фактически, сам акт написания истории есть акт покаяния (Т. Фретхейм).² Книга Судей, 1-4 Царств, 1-2 Хроник – это история-покаяние, как и исторические фрагменты Пятикнижия. Удивительное дело! Хотя сознание народа травмировано бедами, история пишется под сверхкритическим углом, раздавая нелестные оценки и монархам, и священникам, и национальным героям. И авторы анализируют так всю историю Израиля, с самого ее начала. Для них важно увидеть корни, истоки, причем для ранних и ключевых этапов они готовы вглядываться в мелочи, в мелкие детали поступков даже Моисея и Аарона.

Самокритический ракурс продолжается и в Новом Завете. Есть грех израильтян, и есть грех язычников. Как трактуют первый – отсутствие всенародного ответа на проповедь Иисуса Христа – евангелисты? Евангелие от Матфея, первоначально обращенное к читателю еврейскому, делает акцент на негативной стороне: грех вождей народа, темные инстинкты толпы и т.д. Евангелие от Луки, обращенное к читателю языческому, напротив, показывает израильтян (и в том числе фарисеев) с более светлой стороны, а язычество местами трактует жестче, чем Матфей. Приведу один лишь пример. 

• Страсти Христовы. Матфей делает упор на том, что «первосвященники и старейшины подбили народ, чтобы просили за Варавву» (Мф 27:20)³, и что толпа в результате кричала: «Кровь его на нас и на детях наших!» (Мф 27:25). (Хотя для самого Матфея здесь двойной смысл: кровь Мессии очищает грехи.) Лука – и это особенно важно для нас, поскольку мы языкохристиане – напротив, акцентирует сострадание израильтян: «следовало за Ним великое множество народа, также и женщины, которые били себя в грудь и оплакивали Его» (Лк 23:27).

Почему? Такова библейская традиция покаянной истории. Ты можешь и должен дорожить национальной культурой: Евангелие от Матфея очень высоко ценит израильское наследие и даже к фарисейской галахе зовет прислушаться (Мф 23:2-3). Но… именно свою историю ты должен рассказывать критически (как и на уровне индивида – «от них же первый есмь аз»).

Отсюда урок номер один. Россия травмирована, испытала полдюжины войн за один лишь «век-волкодав». А еще – «ложное величье правителей», и нищета народа, и не с ХХ века … И все-таки России необходима самокритическая история в библейском духе (начиная с Киевской Руси). Именно труд историка. Так сложилось, что это «жребий русского поэта» (и писателя) – надеть плащ Илии, выступить в роли пророка. Но не хватает анализа историка. Что-то в этом роде делает Евгений Анисимов, особенно в плане истории XVII – XVIII веков;⁴ есть интересные мысли у Игоря Данилевского, но нужны система и широкий спектр. Не с комплексом неполноценности, который переходит в манию величия, а со спокойным самоанализом. 

И сразу урок номер 2: поскольку библейские авторы берут не грехи лишь одного типа, а разные, важно брать широкий ракурс. Понятно, что сразу приходит мысль о проблемах власти и тоталитаризма, репрессий и насилия. Но здесь и много другого, в частности, обращение с русской землей, с природой (вспомним «Прощание с Матёрой»).

И урок номер 3: философия «от них же первый есмь аз» распространяется и на национальные истории-покаяния. 

…Итак, на вопрос о том, относится ли Библия положительно к идее национального покаяния (в смысле стран, не этносов!), следует ответить «да». Более того, есть и идея покаяния за предыдущие поколения и их неправды. 

• Книга Даниила. Даниил молится: «Согрешили мы, поступали беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали…не слушали рабов Твоих, пророков, которые Твоим именем говорили царям нашим и вельможам нашим, и отцам нашим, и всему народу страны…у нас на лицах стыд, у царей наших, у князей наших и у отцов наших, потому что мы согрешили пред Тобою…» (Дан 9:5сл., СП).
• Книга Неемии. Уже после возвращения из вавилонского плена Неемия молится: «…но они и отцы наши упрямствовали, и шею свою держали упруго, и не слушали заповедей Твоих…и сделались упорны и возмутились против Тебя, и презрели Закон Твой, убивали пророков Твоих…цари наши, князья наши, священники наши и отцы наши не исполняли закона Твоего и не внимали заповедям Твоим…» (Неем 9:16-35).

Говорить об этом, если говорить, следует с великой осторожностью, ибо история Церкви показала, сколь много вреда может причинить малейшее недоразумение: достаточно вспомнить, сколь чудовищные выводы делали зачастую верующие из концепции «вины отцов». Любая нечуткость, непродуманная формулировка может привести к ужасным последствиям, если учесть, сколько братоубийственной розни поныне бушует среди народов. И на постсоветском пространстве, и во всем мире это одна из первых проблем. 

Здесь надо сделать две оговорки.

• Согласно Декалогу, Бог есть «Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода ненавидящих Меня» (Исх 20:5). Еще раввинистическая экзегеза понимала это определенно: относится лишь к тем потомкам, которые повторяют грехи отцов (Берахот 7а; Санхедрин  27б).
• Не вполне точно здесь говорить об идее просто национального покаяния, и неверно – об идее покаяния этнического. Ведь народ Израилев – это община Завета. Это ветхозаветная Церковь. «Отцы», о которых говорят Даниил и Неемия, суть предки в вере. Значит, в переводе на наши реалии необходимо в первую очередь ставить вопрос о покаянии церковном (хотя и на уровне страны тоже).

Мы видели в некоторых западных церквах удивительные инициативы. Например, у всех на памяти, как Иоанн-Павел II просил прощения и перед протестантами (за Варфоломеевскую ночь), и перед евреями (за многовековые притеснения), и перед всем человечеством за насилие. Причем это делалось и в литургическом контексте (например, на мессе Mea Culpa 12 марта 2000 года). Таким образом, он продолжал традицию Даниила и Неемии. Аналоги были в разных протестантских церквах, но в православных – нет. Но не за грехи ли – в том числе и Церкви – были попущены России такие бедствия….

…К национальному покаянию (в смысле английского nation, «страна») призывали в ХХ веке видные теологи. Скажем, Пауль Тиллих говорил, что «лишь на этой возможности строится надежда нации». И хотя она редко реализуется и «крайне болезненна», будущее страны «зависит от того, как она обойдется с прошлым».⁵

Вместе с тем есть еще одна серьезная проблема. Ее поставил Клайв Льюис в очень известной статье о национальном покаянии (1940).⁶ Должна ли Церковь призывать к национальному покаянию? Конечно. Но многим людям оно повредит. Почему? Потому что они будут не каяться, а осуждать: осуждать своих отцов и дедов, – а у самих масса нераскаянного: самодовольство, злобность, снобизм. И осуждать они привыкли: для такого «покаяния» не нужно духовного усилия.

Из писем Льюиса видно, что он видел и такую сложность: новозаветные авторы, проповедуя язычникам, предполагают аудиторию, которая уже верит в нравственный закон и «знает, что нарушила его». Но сейчас это не так, у людей в массе размыто чувство личной вины, и сначала надо его восстановить.⁷

И впрямь. Одно дело если «род сей» причастен «грубо, зримо». Так было у немцев. Штутгартское исповедание вины (Stuttgarter Schuldbekenntnis), принятое Евангелической церковью Германии 19 октября 1945, включало слова: «Через нас бесконечное страдание постигло многие народы и страны (durch uns ist unendliches Leid über viele Völker und Länder gebracht worden) …отныне новое начало должно быть положено в наших церквах». Настаивая на durch uns, Нимёллер не мог не иметь в виду себя, ибо поддерживал Гитлера в 1933. И не он один. (Впрочем, рецепция такого подхода в народе была постепенной и непростой.⁸)

Но если говорить об ошибках и «позднем уме» предков, дело обстоит сложнее. Люди, которые не считают себя лично «прахом и пеплом», будут гневно осуждать и ближних, и дальних, фарисейски упиваясь своей духовностью. Возникает темный двойник покаяния. Люди духовно тонкие видели эту проблему. 

Например, Рут Такер, христианская писательница и теолог, американка немецких кровей, с болью писала о своей сопричастности вине немецкого народа. Однако она с горечью замечает: это не настоящее покаяние, поскольку она родилась в 1945 в глубинке штата Висконсин и нацистов не застала. Бонхёффер предупреждал о «дешевой благодати», «а у меня – дешевая вина, которая ничего не стоит». И единственная «цена», которую можно заплатить («да и цена ли»), это с глубокой чуткостью относиться к тем группам людей, которые особенно страдали от нацистов.⁹ (Правда, я думаю: может, такое покаяние и есть подлинно библейское? Когда человек не видит в нем заслуги, но видит свою ответственность.)

Как бы то ни было, проблема серьезна и затрагивается в Евангелии.

Оказывается, фраза «мы бы не соучаствовали» – подчас страшная! Но почему – разве она не естественна? Да – если сопутствует покаянию («этой ошибки мы не повторим»). Нет – если люди строят «собор новомучеников и исповедников», утратив чувство «мы». Без понимания, что культура и традиция несут в себе нераскаянные и нераспознанные изъяны, которые могут стать причиной новых катастроф. Катастроф, которые начнутся с малого: например, ты промолчишь… 

Так вот, урок номер четыре. Должно быть острое чувство «мы».

Эти чувства нераздельны. Человек должен осознать наличие в себе ядовитого семени. Как праведные Даниил и Неемия говорили «мы». А иначе к делу подходить нельзя. Это ясно осознал, например, оксфордский теолог Оливер О’Донован, когда размышлял о национальном покаянии: «Пока мы не научимся укоренять чувство “мы” в истории живой общины, будет занятием пустым и беспомощным говорить о том, что “мы” должны делать сейчас, каковы наши добрые намерения».¹⁰

И когда Библия говорит об исповедании «вины отцов», в этом «мы» основной акцент идет – аскетически – на «я». И на мой взгляд, кто не готов сделать упор на «я», тому лучше воздерживаться от разговоров о вине коллективной. 

В ходе ХХ века мы видели серию коллективных покаяний: например, в русле постколониальной мысли или «теологии после Холокоста». Нельзя здесь все сводить к политкорректности: много искренне-глубокого и искренне-поверхностного («переживают, что съели Кука»). Более того, мы неоднократно видели и попытки покаянно-критической историографии.

Но к сожалению, несмотря на колоссальный авторитет Льюиса, его голос не был в полной мере услышан. Помимо покаяний реальных, стали плодиться темные двойники, и оппоненты «коллективной вины» заговорили о «Тирании покаяния» (я цитирую название книги Паскаля Брюкнера).¹¹ И почему не вспомнить толкиновского Саурона. Как он стал таким? Он не выдержал унижения покаяния. На поверхностно-неглубоком покаянии восходят семена тоталитаризма: здесь Толкин оказался провидцем. Так и в России началось с фильма Абуладзе («Покаяние»), а продолжилось вовсе не в духе mea maxima culpa (лат. моя величайшая вина). При этом, заметим, о покаянии церковном речи не было ни в один момент.

Значит, нам надо сделать новую попытку покаяния церковного и национального, уже видя подводные камни и осознавая: перед нами в первую очередь усилие аскетическое и самокритическое. Интересно, что Библия полагает, что в основе своей задача покаяния (и в том числе национального) не столь уж сложна. Еще средневековые толкователи заметили (это есть у Нахманида, но не только¹³), что известные слова Второзакония в контексте относятся к покаянию: 

И если вспомнить Павла, то задача состоит не в вечных вздохах о собственной грешности, а в возможности сказать: «Забывая заднее и простираясь вперед» (Флп 3:13). В древнем апокрифе «Иосиф и Асенет» Метанойя персонифицирована в небесном своем облике: это женщина – веселая и радостная, даже смешливая.