Покаяние невозможно без надежды

С праздником, дорогие братья и сестры!

Хотелось бы немного поразмышлять с вами на темы, нам всем близкие. В первую очередь я имею в виду итоги Преображенского собора, включавшего в себя фестиваль. Этот фестиваль, эти «Преображенские встречи», которые мы проводили нашим братством вместе со множеством гостей, был посвящен теме «Имеющие надежду». И, может быть, несколько слов мне удастся сказать о том, как эту надежду приобретать и укреплять. 

Слава Богу, мы обратились к теме надежды – чуть ли не первый раз за всю историю существования нашего Преображенского братства и Свято-Филаретовского института. Тема надежды всегда была трудной, и мы с вами это хорошо помнили и знали, и понимали, что одной теорией здесь не обойдешься. Да, мы каждый раз стараемся делать какой-то существенный шаг для продвижения своего опыта в той области, к которой мы приковываем свое внимание, и открыть для себя хоть что-то новое по сравнению с тем, что мы ощущали, знали, понимали прежде. И в этот раз тоже случилось нечто подобное. 

Для меня, например, было очень радостным, приятным открытием то, что надежда бывает двух родов. Прежде это как-то не собиралось воедино, в какой-то один образ, в целостность познания. Помните, мы говорили, что надежда – это прежде всего упование, это опора. И мы опираемся на Бога, опираемся на Церковь, на дары Духа Святого, друг на друга, на наших близких и еще на какие-то обетования Божьи. Мы знаем, что еще не пришло все, что Бог обещал явить в этом мире. И мы с вами говорили о том, что есть второй вид надежды, связанный именно с исполнением обетований. Мы надеемся на это исполнение, надеемся на Бога, надеемся на то, чего еще нет, чего мы еще не видим. И вот это понимание было для нас каким-то очень существенным шагом. 

Но тема надежды оказалась еще глубже, еще интереснее. И мы об этом тоже много говорили: я надеюсь, что эти материалы удастся издать, и мы не потеряем того, что было сказано на нашем фестивале. Хотелось бы, чтобы мы жили темой надежды и в будущем. Потому что надежда – это еще, оказывается, собирающее качество, собирающее свойство Церкви. Это то, что собирает – так же как и вера. Единоверные люди почему-то очень тянутся друг к другу, если они действительно верующие, если они не только по имени таковы. (Если же они только по имени таковы, то им, конечно, другой только мешает: мешает углубляться в себя, решать свои собственные проблемы – во всем мешает.) 

Так же собирают Церковь любовь и свобода. Есть какие-то «предельные» качества, к которым мы с вами нет-нет да и возвращаемся, которые, оказывается, не просто обладают внутренней энергией, внутренней силой сами по себе, но еще и собирают воедино Божий мир и собирают Божий народ. Причем так, как Бог хочет его собрать, а не так, как часто проектируем это мы сами. Так выстраиваются мистические границы Церкви, которые никогда на сто процентов не совпадают с каноническими и мистериальными её границами. Хотя мы, конечно, за то, чтобы все границы Церкви были как можно ближе друг к другу, в идеале – чтобы они существовали так, как это было в первоначальном христианстве, в некоем максимально возможном единстве. И нам очень трудно бывает в церковной жизни, когда мы встречаемся со случаями резкого расхождения этих границ.

Так вот надежда, так же как и вера, любовь, свобода, собирает Церковь. Это удивительное ее качество. Я, например, об этом раньше не знал, никогда даже не думал, что это может быть – что в надежде, не только в вере и доверии, не только в любви и свободе, а в самой надежде мы собираемся во Христе. Это действительно не просто энергия, направленная в эсхатологическое будущее, к вечности, но это то, что собирает людей здесь и сейчас. Нам ведь часто не хватает этой собирающей силы: часто – к сожалению, слишком часто! – превалируют силы центробежные. Мы часто видим в первую очередь то, что нас разделяет. Что я буду описывать это, вы все хорошо знаете, почему люди разделены: разделяет зло, разделяет грех и разделяют наши предрассудки, наше самомнение, наша самость, себялюбие, любовь к себе, по-гречески «филавтия». Этот грех многие святые отцы считали самым большим грехом, наряду с гордыней.

На то, что надежда может собирать, нам нужно больше опираться, больше это практиковать в жизни. Мы редко собираем со Христом и редко боремся со всем тем, что разделяет, разлучает. Мы редко при этом опираемся на надежду. Вот это соборное качество надежды – поразительно! Если мы опираемся на Христа в своей жизни – у нас одна Опора, одно Упование, – то у нас рождается удивительное чувство общности, так же как и в тех случаях, когда мы надеемся на обетования Божьи, которые должны сбыться, хотя этого еще пока, может быть, и не видно в жизни.

Было бы очень интересно, если бы мы с вами как-то активнее реагировали на то, что нам открывает Бог. Я читал публикации, смотрел посты в Фейсбуке о нашем фестивале и увидел, что живых слов в них сказано очень немного. Очень мало живого, хотя фестиваль был настолько живым! Он был интересен не какими-то отдельными номерами или отдельными высказываниями, он был необыкновенно интересен этой своей внутренней жизнью, этим внутренним светом, этим явлением надежды, которая воссияла как свет – я надеюсь, для всех нас.

А почему мы не приносим плодов? Почему мы не хотим этим сокровищем, этим откровением поделиться с другими? Ведь люди не знают, что такое надежда. Я знал людей, которые вообще считали, что надежда – это удел глупцов, это нечто недостойное приличного человека, то на что надеются только дураки. «В жизни не надо ни на что и ни на кого надеяться, – говорили они. – Надо все добывать своими руками, без всяких надежд. Будешь трудиться, и у тебя будет все». Были и другие варианты таких «увещеваний».

Но тайну надежды действительно забыли – мы несколько раз об этом вспоминали на фестивале. Эта тайна забыта больше, чем другие тайны Божьи, тайны божественной жизни и церковной жизни. Да, в триаде, которую обозначил апостол Павел, «Вера – Надежда – Любовь», Любовь больше, потому что она пребывает вечно. А вера и надежда исполнятся, и тогда в них уже надобности не будет. Но в их собирающей энергии нужда будет всегда, даже в Царствии Небесном – там, где надежда исполняется и вера исполняется в том, что мы уже будем созерцать и воспринимать сердцем во Христе и через Христа прямо перед лицом Божьим.

Очень хотелось бы, чтобы мы не боялись думать о таких вещах, чтобы мы не боялись делиться ими. Даже если мы в чем-то немного ошибемся, это не так страшно. Когда человек хочет что-то познать, он сам себя исправляет в случае ошибок, и рад этому исправлению. Но мне кажется, что как мы должны делиться своей верой со всеми, кто нас окружает, приносить свидетельство жизни, исполняя Великое поручение Господа, так же мы должны делиться и любовью, и надеждой. Для людей безнадежных часто это бывает буквально свет в очах.

Недавно я думал о том, что нас укрепляет в надежде. Что бы я назвал в первую очередь? Еще 1 сентября я говорил здесь о том, что Господь всем Своим ученикам, которых Он призывал к Себе, в первую очередь сказал: «Покайтесь и веруйте в Благовестие». Мне кажется, что покаяние имеет прямое отношение к надежде. Человек нераскаянный меньше всего имеет шансов надеяться на что-то доброе, на Бога и на ближнего.

Часто наше покаяние поверхностно и затрагивает только самые-самые примитивные стороны нашей жизни, самые элементарные, и редко оно идет вглубь, редко исправляет само наше сердце, сам наш разум, нашу жизнь, личную и соборную. И думается мне, что для обретения надежды, для укрепления в надежде, надо углубить свое покаяние, взять на себя ответственность «за всех и за всё». Когда человек приносит покаяние, он не показывает пальцем на других. Пока он показывает пальцем или взглядом на кого-то, осуждая его, он не кается. В исторической церкви очень много, иногда слишком много, говорилось о покаянии. Некоторые даже считают, что единственное, что надо делать церковному народу – это каяться, больше ничего и не надо. Вот покайтесь, кайтесь, кайтесь, вы все грешники, и кричите «Господи, помилуй», и больше ничего не делайте. На этом даже выстроен большой пласт нашей богослужебной культуры. Это, конечно, была некоторая крайность, некоторое оскудение духа, односторонность, что, я думаю, понятно всем. Тем более что покаяние имелось в виду сугубо индивидуальное. Когда человек восклицал «Господи, помилуй», он имел в виду лишь собственное покаяние и то милосердие, которое Бог должен проявить именно к этому конкретному человеку. Это прекрасно выражается в классическом тексте Иисусовой молитвы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного». Многих современных людей, особенно выросших не в церковной среде, поначалу это очень удивляет и даже шокирует: «Ну почему уж так, только меня-то? Неужели дальше своего носа нельзя посмотреть?» Потом обычно люди смиряются с этим, привыкают и перестают это чувствовать – вот этот свой первый импульс, это первое свидетельство совести и духа.

В историческом христианстве было много именно индивидуального покаяния, но его необходимо восполнить покаянием личностно-соборным. Без этого покаяние полным не будет, а значит и прощение свыше полным не будет. Надо знать, что кроме покаянной молитвы есть и другие типы молитв: надо уметь благодарить Бога и жить благодарением, славословить имя Божие и жить в этой славе, надо уметь и просить. Но и каяться надо уметь не только за себя. Я уже немного упоминал об этом в прежних своих словах, но мне хочется еще раз к этому вернуться. Потому что, хотя мы признаем это, с некоторым трудом начали видеть это и чувствовать, но видно, что пока это еще только начало, еще не то, что перерастает в нашу повседневную жизнь, не то, что наполняет наше сердце.

Мы можем признать необходимость и возможность соборной покаянной молитвы, вплоть до покаяния всего народа, прежде всего за преступления советского режима, в отношении всех людей нашей страны. Хотя не только. Много было разных преступлений в XX веке, но это самое большое и поэтому самое страшное. Это такое преступление, которого свет не видывал. И история человечества не знает больших преступлений. Поэтому в этом надо обязательно каяться всем и всерьез. Но и к этому тоже надо готовиться. Это покаяние будет действенным только тогда, когда станет действенной наша надежда. Если мы захотим каяться за всё прошедшее столетие, выделяя его из всей человеческой истории, на что мы, безусловно, имеем полное право, то мы должны это делать в надежде – в надежде на возрождение церкви, на возрождение каждого человека, в ком не истреблен до сих пор образ Божий. Ведь человека можно назвать живой иконой Бога, в каком бы ужасающем состоянии эта икона сейчас ни находилась. Иногда трудно соединить образ конкретного человека, которого ты перед собой видишь, с каким-либо Божьим образом, даже только лишь с его чертами. И, тем не менее, надо навыкнуть это делать. У нас с вами другого пути нет, у нас должна быть надежда на Бога и на восстановление человека, на то, что люди усвоят дары божественной Любви, Христовой Любви. И уже эта Христова Любовь приведет к своим последствиям. Она является великой организующей силой, и в нашем абсолютно атомизированном, хаотизированном мире может возникнуть какой-то порядок, может вернуться на нашу землю красота, которая ушла с нее в 1917 году. По свидетельству очевидцев того времени первое, что увидели люди в России после переворота октября 1917 года – что от России отошла красота. Они еще не знали, что отошла не только красота, но и доброта, и правда, и жажда справедливости, и милосердие, и многое, многое еще. Но красота ушла сразу. А ее было много в нашей стране в начале XX века – вряд ли это надо доказывать кому-либо из вас.

Может ли этот дар вернуться? Тяжелый вопрос. Неимоверно тяжелый. Нужно быть почти что пророком, чтобы сказать что-то определенное, отвечая на такие вопросы. Сейчас красоты нет. Она иногда каким-то отсветом напоминает о себе, прежде всего в человеческих лицах, особенно тех лицах, на которые снисходит благодать, но это отсвет. Чтобы красота вернулась, должна возродиться какая-то концентрация этого качества в нашем народе, в нашем обществе, в нашей культуре, в нашей природе, в наших лесах, реках, озерах – во всем том, что было так испоганено в последнее столетие.

Вот чтобы вернулась красота, нужно покаяние и нужна надежда. И мне кажется, что если бы от нас хоть что-нибудь зависело в нашей стране, надо было бы объявить этот оставшийся год перед празднованием столетия известных событий Годом покаяния всего народа (вспомните, как однажды Господь послал пророка Иону в Ниневию, языческий город, чтобы там все покаялись от царя до скота – как бы мы ни понимали последние слова). Годом покаяния и годом надежды, которая всегда – так уж парадоксально случается в человеческой истории – может воссиять лишь там, где как раз надежды нет. Когда меньше всего надежд, когда больше всего безверия и безнадежности, именно тогда может явиться самое высшее и лучшее – может явиться надежда и даже в какой-то степени ее осуществление. Без покаяния это произойти не может. Здесь не может быть двух мнений. Но повторяю: и без надежды покаяние произойти не может! И мне очень хотелось бы сегодня связать эти две вещи, развивая тему надежды. Потому что это касается нас сегодняшних, независимо от возраста, пола и всех-всех иных человеческих различий.

Будем, дорогие братья и сестры, не просто думать об этом. Я думаю, что пришла пора действовать – осуществлять это покаяние, от индивидуального до общецерковного и национального масштаба, и осуществлять нашу надежду. Она должна проявиться в нас, хотя пока только наш фестиваль вдруг неожиданно выявил потенциал надежды, имеющийся в современных людях. Но фестиваль прошел, и я начал свое слово с сожаления о том, что создается впечатление, что он как будто сразу забылся, что страница перевернулась, и мы занимаемся уже другими делами; у нас много дел, нам есть о чем думать, о ком заботиться, о чем переживать. Но в заключение скажу еще и еще раз: именно от такого покаяния и такой надежды, о которой мы сейчас говорим, будет зависеть и наше настоящее, и наше будущее. Если мы окажемся здесь недостойными и слабыми, никчемными и бесплодными, то этого будущего может и не быть!

Аминь.

www.ogkochetkov.ru