Эпоха отца Павла Адельгейма

В последние годы жизни отец Павел Адельгейм много размышлял о соборности в церкви. Он проник в тайну Церкви как братства во Христе, братства в Духе Святом, в тайну Церкви Божией, богоизбранного нового Народа Божьего. Свой церковный путь он начал буквально с отрочества, попав с молодых лет в общину ныне прославленного исповедника веры отца Севастьяна Карагандинского. Отец Павел знал, что такое общинная жизнь в церкви, когда во главе стоят люди святые, для него это было главное.

Я видел, что отец Павел очень близок нашему Преображенскому братству* и Свято-Филаретовскому институту и по духу, и по своим учителям. Все его церковные корни: и общины отца Алексия и отца Сергия Мечёвых, и выходцы из Александро-Невского братства, и владыка Ермоген (Голубев), от которого отец Павел принял рукоположение, – они все и для нас были родными, очень важными, очень близкими. Неслучайно мы в институте и сейчас занимаемся изучением того времени, когда Ташкентская епархия стала духовным центром Русской церкви, о чём церковные историки на официальном уровне в обозримом будущем говорить, скорее всего, не будут. Духовные центры определяются не санами, не положениями в церкви и не формальной иерархией. Бог хочет Сам выделить и наградить тех, кто к Нему ближе.

Нас с отцом Павлом Господь свёл в 70-е годы. Он печатался у Никиты Алексеевича Струве в «Вестнике РСХД», который я в те годы прочитывал от корки до корки. Когда кто-то из моих оглашаемых выпуска 1975 года вскоре оказался во Пскове, я просил его быть поближе к отцу Павлу. Уже тогда он был известен как исповедник веры, как человек, который внутренне сопротивлялся любым антицерковным силам. Он сохранял своё достоинство в любых условиях, в том числе в заключении, несмотря на все опасности, покушения и потери.

Членом Попечительского совета Свято-Филаретовского института отец Павел стал за несколько лет до своей мученической кончины. Он был человеком высшей пробы. Нам хотелось быть ближе к нему. Может быть, он не знал всех тонкостей богословия, философии, истории, но его «золотой запас», его духовный вес и авторитет были обеспечены его святой жизнью. Господь дал ему путь, которому он оставался верен, и это было для нас главным критерием. Как я говорил несколько лет назад, мы поздно осознали, что наше время – время отца Павла Адельгейма. Мы знали, что он святой человек, что он мученик, что он сосуд Божьей благодати. Но вот теперь можно лишь повторить, что мы живём в эпоху отца Павла.

Как все члены Попечительского совета СФИ, он участвовал в конференциях, как только он мог это делать. Некоторые даже немножко боялись его острых и в чём-то пророческих выступлений, что они дадут повод для резкой критики в адрес института. Тем не менее мы приглашали отца Павла, и он всегда задавал тон. Его слова, всегда жизненные и живые, были чрезвычайно значимы. Отец Павел был и прекрасным преподавателем. Его курс церковного права бесценен в наше время. Он всегда тщательно готовился к своим лекциям, постоянно обновлял их. Я знаю, что и в год смерти он очень сильно перерабатывал свой курс.

Мы потеряли яркого и мощного свидетеля истины и Божьей правды. Мы всегда знали, что он не просто исповедник веры по формальным признакам – сидел, потерял ногу, пострадал. Он исповедник в подлинном смысле слова, именно как мартир, мученик, свидетель веры. Когда он был жив, уже можно было об этом говорить, но мы избегали высоких слов, поскольку о живых людях так говорить не принято. Пройдя через всё, отец Павел сам был как образ Церкви. В нём внутри благоухал этот дар любви, веры, надежды, свободы и истины!

Вступить в братство я предложил отцу Павлу где-то за год до его убийства. Он тут же меня спросил: «А что от меня потребуется? Что для этого нужно?» Для меня это был трудный вопрос: я же знал жизнь отца Павла. Я видел, что он идёт по пути своего призвания и уже отдаёт всю свою жизнь служению Богу. Что можно потребовать от святого человека? Можно только ему помогать, можно у него учиться. Поэтому я сказал: «Отец Павел, от вас ничего не требуется. Делайте только то, что вы делаете, а мы вам будем помогать». Как я потом понял, его такой ответ не удовлетворил: прошло полгода, отец Павел не отвечал. В феврале я переспросил его, имеет ли он что ответить на мой вопрос. И тогда у нас случился более подробный разговор о том, что делает наше братство в церкви и как это соотносится со всеми сторонами служения самого отца Павла. После этого он сказал: «Да, я хочу вступить в Преображенское братство».

И вот, только он почувствовал реальную поддержку от братства, большую радость, почувствовал себя сильнее, тут и настигла его злая судьба, вполне олицетворённая в конкретных людях и определённых силах. Отец Павел, насколько можно судить, – последний новомученик нашей церкви, священномученик. Он был убит за веру, за правду Христову, за Церковь. И не верится, что прошло уже пять лет. Мы – все, кто его знал, кто был к нему близок, – наверное, чувствуем, что он как будто не уходил от нас, и мы с ним как будто не расставались. Это такая связь любви, доверия, надежды, которая – я верю – не прервётся никогда.