Чистый сердцем
– Владыка, как Вы познакомились с о. Виталием, было ли это связано с Варшавским университетом?
– Я познакомился с о. Виталием при других обстоятельствах. Это было где-то в начале семидесятых годов. О. Виталий был с визитом в Польше – был гостем католической организации, христианского содружества, во главе которого стоял Казимеж Муравский, известный в России многим. Казимеж Муравский как раз приехал в Польшу и искал людей, которые могли бы с о. Виталием побеседовать о церкви и вообще хотел, чтобы кто-то еще участвовал в этих беседах от Православной церкви. Тогда о. Виталий был человеком, который отвечал на запрос этой католической организации, которая хотела контактировать с православными русскими. В общем, эту линию, стремление к общению с Русской православной церковью эта группа католиков сохранила до конца, до смерти Казимежа Муравского, то есть до 2012-13-го года.
Тогда это было просто краткое знакомство, краткая беседа. После этого мы стали чаще встречаться в разных кругах, в основном заграницей, и это было связано с представительством [православных церквей] во Всемирном Совете Церквей (ВСЦ), на Конференции Европейских Церквей и на других христианских конференциях. О. Виталий в них участвовал, меня тоже часто посылал туда митрополит, и там мы встречались.
Меня больше всего интересовало то, что о. Виталий учился до войны в Варшаве, что он был белорусом – он это всегда подчёркивал, а также его общение с иноверцами и вообще его высказывания, его язык, его взгляды на церковную жизнь. Тем более что тогда мы начинали в Польше работу с молодёжью, старались ее расширять, и о. Виталия это тоже интересовало – и это многое о нём говорило.
– Я помню, как о. Виталий просил меня передавать привет Казимежу Муравскому. Кажется, его организация называлась «Фонд Толеранция»…
– Да, но «Фонд Толеранция» был только частью работы этого общества.
– Вы уже сказали, что Вам запомнился о. Виталий, какие его личные качества Вы бы выделили?
– Я думаю, это, прежде всего, его глубокая преданность Православной церкви и его желание служить Русской православной церкви. Он это часто подчёркивал. И всегда считал, что когда наступит время свободы, тогда всё то, что православные узнают, чему научатся в общении с другими христианами, а также в общении с нецерковным миром, очень пригодится для устроения церковной жизни. И вот эта связь того времени с будущим была очень сильной, он думал о будущем. Когда мы вместе беседовали, он очень ясно сказал: «Когда я здесь на конференциях, я служу будущему Церкви, потому что нам многое нужно сделать, многое восполнить для того, чтобы правильно понять задачи, которые будут перед нами стоять в будущем». Это его устремление к будущему – было оптимистичным.
Второе – это его умение представлять позицию Православной церкви: и богословскую, что было тогда намного легче, но также и позицию Русской православной церкви в тех вопросах, которые были на грани политики. Тогда это была очень трудная задача – говорить правду и одновременно не навредить церкви. Это была серьёзная ответственность. Человек мог очень навредить по наивности или по легкомыслию, считая, что он очень открыто и честно говорит о положении [церкви]. О. Виталию удавалось сказать правду так – и за это его все очень ценили, – что, во-первых, было ясно всем, каково положение церкви в Советском Союзе, и одновременно было ясно, что он говорит не ради того, чтобы о чём-то говорить негативно. Он так умел высказать эти мысли, что, думаю, действительно это никому не повредило. Это были высказывания на грани того, что человек мог сказать, а дальше уже все было ясно для любого собеседника. За это его все очень ценили. И когда возникали очень трудные вопросы, иногда – конфликтные ситуации, он [их разрешал с помощью] своего умения оставаться честным, открытым, правдолюбивым и, одновременно, утишать эмоции. Всегда были какие-то люди, «зилоты», которые считали, что можно решить какие-то трудные задачи в ссоре, при крайне острой постановке вопроса. Он всегда умел ставить острые проблемы церковных или межцерковных отношений таким образом, что, показывая, что он уважает [чужое] мнение, умел обосновать и свои слова, которыми он выражал мнение Православной церкви. Следует учесть, что это было в беседах с людьми церковными: с католиками, с протестантами. Он любил говорить: «Я считаю, что Православная церковь учит так. Может быть, я ошибаюсь, но я так думаю». И это давало ему возможность свободно обсуждать тот или другой вопрос со всеми их далеко идущими последствиями.
– В каких сферах деятельности, на каких форумах, конференциях Вы с ним пересекались? Вы с ним сотрудничали непосредственно в каком-либо проекте?
– Были разные конференции, малые и большие, особенно много с 1975 года: в том году я был избран членом Центрального комитета ВСЦ, в котором был тогда и о. Виталий Боровой. И как раз, когда в Найроби на V генеральной ассамблее ВСЦ возникла конфликтная ситуация из-за того, что Жак Россе, один делегат из Швейцарии, очень остро поставил вопрос о гонении на христиан в Советском Союзе и потребовал, чтобы ВСЦ осудил Советский Союз за преследование христиан. И, конечно, такое осуждение через заявление ВСЦ лишило бы представителей Русской православной церкви возможности работать в ВСЦ. Многие из наших братьев и сестёр на Западе этого не понимали. И им нужно было это как-то объяснить демократическим путём по форме, и одновременно на основе более глубинного анализа положения и возможных последствий, чтобы достичь какого-то компромисса. И это хорошо получилось тогда, потому что с одной стороны вопрос был поставлен, он широко обсуждался, в том числе, в СМИ. Но официального заявления не было: было заявление, которое касалось вопроса трудностей повседневной жизни в странах, где государство не благоприятствует религиозным верованиям.
С этого времени о. Виталий каждый год участвовал в заседаниях различных комиссий ВСЦ. Чаще всего он появлялся в комиссии ВСЦ «Вера и церковное устройство». Иногда там бывал и я.
Но также [мы встречались] и на других конференциях. Думаю, что особенно важным было заседание Центрального комитета ВСЦ в 1979 году в Кингстоне на Ямайке. Там был очень остро поставлен вопрос о богословской работе ВСЦ. И была попытка дискредитировать богословскую работу, которой руководил многие годы Лукас Фишер, председатель комиссии «Вера и церковное устройство». Интересно было то, что многие представители протестантских и православных церквей единодушно подтвердили желание вести серьёзную богословскую работу, цель которой была не в том, чтобы скрыть различия, а в том, чтобы найти пути, которые в будущем помогут разрешить богословские вопросы так, чтобы отсутствие единства в них не мешало сотрудничеству. О. Виталий здесь играл очень важную роль, участвовал во всех дебатах, которые были довольно острыми, полными конфликтов, в дискуссиях, прениях, заседаниях. И здесь огромное значение имели его чистосердечность, его умение представить учение Церкви, жизнь Церкви так, что это возбуждало симпатию у людей.
Я бы сказал, что его можно было бы назвать любимцем всех участников конференции, он был таким. Потому что если было известно, что возникает какая-то разобщающая ситуация, тогда можно было надеяться, что он что-нибудь придумает: иногда шутку, иногда сопоставление взглядов, указание на разрешение вопроса. Сначала это вызывало заинтересованность, иногда взрывы энтузиазма, даже смеха, а после оказывалось, что это все было очень серьёзно. Он умел так делать. Мало людей, обладающих таким даром. Я помню одну такую дискуссию на тему языка – о введении языка, который учитывал бы пол. А еще помню, Филипп Поттер был как-то приглашён в Москву обратиться с речью к верующим, такой квазипроповедью в Патриарший собор. Он обратился, – об этом он потом сам рассказывал на заседании…
– А кем он был?
– Филипп Поттер – генеральный председатель ВСЦ, методист из Ямайки. И Филипп Поттер после Литургии обратился к о. Виталию. Говорит: «Слушай, о. Виталий, брат Виталий, что-то ты очень долго меня переводил, как так, ты добавлял слова или что-то такое?» А о. Виталий отвечает очень просто: «Когда ты сказал "Мария", я сказал "Пресвятая владычица наша Богородица наша Приснодева Мария", когда ты сказал "Христос", я сказал "Господь наш Бог и Спаситель Иисус Христос". Таким образом, верующие наши увидели, что ты человек, который обращается к нам на нашем языке, что ты нас понимаешь». Ну и, конечно, Филипп Поттер рассмеялся и признал, что о. Виталий прав, потому что благодаря этому приему, Филиппа Поттера приняли очень хорошо. Если бы о. Виталий переводил просто «Мария, Иисус Христос», то наши бабушки, женщины могли бы не очень хорошо о нем подумать. А так он по-английски говорил, а о. Виталий переводил, и никто не усомнился, что все правильно, тем более, что после этого Филипп Поттер подтвердил, что он все правильно делал, даже был этим доволен, потому что результат был хороший. Тогда избегали приглашать неправославных с выступлениями, особенно в церковь, в Патриарший московский собор. А в этот раз выказали особое уважение генеральному секретарю ВСЦ. И это было очень важно.
Я думаю, что у о. Виталия был такой дар – реагировать быстро, решительно. Ради чего? Ради того, чтобы восторжествовала любовь друг к другу при разных мнениях.
– Как бы Вы, владыка, охарактеризовали его дипломатическое церковное служение? Какие основные цели и задачи он ставил и каким образом их решал?
– Я бы сказал, что если бы мы назвали его церковное служение дипломатическим, он был бы недоволен и даже обижен. Он никогда не был церковным дипломатом в том смысле, что как дипломат преследовал какие-то цели, у него не было ни в коем случае того, что можно было назвать дипломатией. Он был чистосердечным, открытым, умел сказать то, что он думает в такой форме, что его выслушивали даже те, кто был с ним не согласен, и они проникались к нему уважением. Я думаю, что, таким образом общаясь с другими людьми, он всегда умел оказать уважение собеседнику. Он это очень хорошо умел делать. И поэтому его предложения часто находили поддержку, понимание и сближали людей.
Если говорить о служении церковном, то он действительно соединял, примирял, приводил к встрече, не оставлял людей равнодушными и холодными. Просто он жил верой в Бога, верой во Христа, почитанием Пресвятой Богородицы и святых в повседневной жизни. Я был несколько раз на литургиях, которые он служил, исповедовался у него, и у него была необыкновенная чистота в совершении Литургии. И тем же самым была его чистосердечность в том, что он говорил, особенно если это было публично. Если он обращался к большой аудитории, он очень следил за тем, чтобы никого не ослабить в вере, чтобы не повредить вере ни одного человека. Как пастырь он был очень чутким. Он считал, что богослов и священник не может вести себя так, чтобы это было для другого камнем преткновения, или его обижало, или было проявлением пренебрежения к человеку. У него этого не было.
– По Евангелию, да?
– Да, конечно.
– И один из последних вопросов. О. Виталий уделял много внимания вопросам просвещения, новой христианизации Руси. Насколько актуальна, на Ваш взгляд, эта задача для Русской и других поместных православных церквей сегодня?
– Мне трудно сказать с полной ответственностью о других православных церквях. Так я могу говорить о своей церкви. А о том, что видел на Украине, в Белоруссии, в России и в других церквях – отчасти. О. Виталий всегда говорил – я уже упоминал, что он думал о будущем, – что придёт время, когда нам будет нужно очень много работать с так называемыми обыкновенными верующими, чтобы передать им не только знания, но и дух веры, разбудить в людях внутреннюю жизнь – правильную, чистую, православную. И я думаю, что в этом отношении есть недостатки в наших церквях, потому что уровень знаний о вере очень низкий. И здесь нужно очень много трудиться. Я часто привожу в пример предисловие к Часослову, где говорится о том, что он был когда-то настольной книгой. И также часто привожу пример из Жития преподобного Сергия, где он, еще мальчик, возвращается с монахом после поиска лошади, и монах даёт ему читать Псалтирь перед трапезой. Это было обедневшее дворянство, которое вело христианскую жизнь, и для них было нормальным чтение Псалтири. Главная беда, которую переживал будущий преподобный Сергий, что он не мог изучить искусство чтения. И это показательно, что в древние времена, которые нам кажутся отсталыми, всё-таки довольно широкий круг людей умел читать.
А если сравнить, настоящее время с, например, церковным образом жизни в Западной Украине, который описывал в своих «Записках» Павел из Алеппы, ездивший вместе с Патриархом Антиохийским в Москву за помощью (имеется ввиду «Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Москву в середине XVII века (1628-1631)» Павла Алеппского – прим. ред.) – это были 1648-49 годы, время войн, время восстаний Хмельницкого – то мы увидим такой эпизод, который мне запомнился: он с восхищением пишет, что в деревне, в которой почти все мужчины были убиты на войне, священник как представитель церкви нашел псаломщика, каких-то людей, которым вменил в обязанность учить сирот грамоте. И ещё я помню из своей жизни в деревне – и об этом мы часто говорили с о. Виталием, – чтение Псалтири в прошлом было более распространенным среди мирян, чем сейчас.
Я думаю, что, во-первых, о. Виталий ясно видел, что необходима просветительская богословская работа, возможно введенная повсеместно. И я думаю, что он прав, во всяком случае, считаю, что это для нас основная задача. Знаю своих прихожан, знаю многих людей, – уровень знаний [о вере] низкий, и людей, которые постоянно читают Священное Писание, сравнительно немного. Число людей, которые понимают церковно-славянский язык, понимают содержание, уменьшается. Ещё старшее поколение, которого уже почти нет, понимало многие тексты и знало их наизусть: например, я знаю мирян, которые знали наизусть Шестопсалмие – кстати говоря, это нетрудно, – и многие молитвы, и литургические песни. Я бы не сказал, что нужна христианизация, потому что большинство людей заявляют, что они верующие. Но совсем мало среди мирян таких людей, которые стараются работать над собой в интеллектуальном смысле, читают Священное Писание, активно участвуют в жизни церкви, причем не только в богослужениях, а готовы что-то делать в церкви, и способны объяснять другим основные вероучительные истины. Я думаю, что всем нам нужно работать, чтобы такие люди были. Чтение Священного писания очень важно для нас, православных, чтобы углубляться в богослужебные тексты, которые насыщены богословскими мыслями в прекрасной форме. Очень мал процент людей, которые сейчас это понимают. И еще одна задача, чтобы были хорошие переводы, например, на польский язык, или таких, как у вас – отчасти русификация церковно-славянских текстов. Но с переводами и русификацией нужно быть осторожными, потому что их может сделать или святой человек, или коллектив, который будет трудиться много лет. Это нужно делать. По этому поводу очень много высказывался о. Виталий.
Он часто говорил, что очень сожалеет, что был лишён возможности преподавать: он очень хотел остаться и быть учителем, профессором богословской школы. Он считал, что это важно, потому что это работа с молодёжью, с детьми, которые будут дальше передавать [традицию]. Он страдал от того, что не мог преподавать. Хотя и говорил, что всё-таки на другом уровне, но он может работать для будущего церкви везде, в том числе и в Польше, и в России.
Он считал, что его самая важная задача – служить всеми силами Русской православной церкви. Если он мог это делать, то жизнь его имела смысл. И он считал своим необходимым служением, которое определяет будущее, – учительство, преподавание, чтобы передать то, что он знал, другим молодежи. Он несколько раз с грустью говорил, что приходится очень много бывать на конференциях, многие из которых имеют смысл, а многие – не имеют глубокого смысла, но церковное послушание таково, что его нужно исполнять. Тогда было другое время, не все могли быть представителями церкви на разных конференциях, потому что их или слишком мало знали, или они могли наделать глупостей. С другой стороны, учительство и пастырство всегда остаются актуальными задачами церковных людей, священников, епископов, богословов. Но это не совершается в таких масштабах и в таком качестве, как это нужно было бы делать.
– Спасибо Вам, Ваше Высокопреосвященство.
