Жизнь в духе свободы

«Своего рода русские»

После просмотра фрагмента фильма «Под одним небом» о Никите Алексеевиче, выступил его внук Григорий Лопухин, актер и режиссер.

– Это мой дед, но мне не хотелось бы рассказывать, как мы играли в теннис или пинг-понг. Я скажу о том, что меня удивляет в нем как в личности – это его умение говорить. И он всегда был сильнее именно в импровизации, чем в подготовленных выступлениях, – сказал он. – Я мог бы вспомнить о многих эпизодах, которые мне кажутся сильными и значимыми. В частности, когда он говорил о тех русских, которые являются потомками эмигрантов в третьем или четвертом поколении: «Мы своего рода русские». Странная, почти непереводимая фраза.

– Мы с ним много спорили о театре, и именно то, в чем мы не соглашались, было самым интересным. Он критиковал многое из того, что я делал, и это-то мне и нравилось. Тем не менее, две моих постановки – маленькие спектакли – ему понравились: несколько сцен о Солженицыне из «Архипелага ГУЛАГа» и литературная композиция, которая была как раз по стихам матери Марии (Скобцовой). Когда он посмотрел последнюю композицию, он ничего не сказал, только улыбнулся, но для него это много значит, – вспоминал Лопухин.

Вспомнила об удивительном даре слова Никиты Алексеевича Татьяна Викторова, редактор журнала «Вестник Русского христианского движения» («Вестник РХД»):

– Никита Алексеевич великолепно выступал, особенно спонтанно. Кто-то задавал вопрос, и он мгновенно включался в процесс, говорил ярко, вдохновенно. И этот огонь передавался публике. У него был дар переходить из одной культуры в другую, с одного языка на другой.

Дмитрий Гасак, председатель Преображенского братства и первый проректор Свято-Филаретовского института, членом попечительского совета которого был Никита Алексеевич, рассказал о его выступлениях на встречах и лекциях:

– Он, будучи знатоком предмета, о котором говорил, не был ярким оратором. Но то, что он говорил, было в десятку, промежуточных слов и «словесного наполнителя» в его речах не было.

 [[MEDIA4]]

Дедушка Движения

Кирилл Соллогуб, председатель Русского студенческого христианского движения (РСХД), рассказал о том, как Никита Алексеевич вошел в Движение.

– Для нас он тоже был дедушкой – наш дедушка Движения, – сказал Соллогуб. – Никита Алексеевич вырос в малоцерковной семье: его мать была крещена в католичестве, довольно поздно приняла православие, они очень редко ходили в церковь. И в его воцерковлении и в стоянии в вере – это всегда говорил сам Никита Алексеевич – решающую роль сыграла встреча с Движением.

Встреча состоялась в 1949 году. Никите Струве тогда было 18 лет, и он учился на филологическом факультете Сорбонны. На съезд РСХД он пришел по приглашению своего старшего брата – о. Петра Струве*. Никита Алексеевич так писал об этом: «Я был сразу же и бесповоротно захвачен той живой творческой свободной атмосферой, которая была свойственна съездам Движения с самого начала его возникновения».

По словам Кирилла Соллогуба, для Никиты Алексеевича Движение – не только богословы, наставники, профессора, учителя, но это и жена, и друзья:

– С тех пор и до самой своей кончины он оставался движенцем. Для нас он был настоящим мостом между поколениями, потому что он застал основателей движения, таких как о. Василий Зеньковский, Лев Зандер, Николай Зёрнов, с которыми он общался в послевоенные годы. И в Движении он обрел настоящий круг друзей: это второе или третье поколение движенцев – о. Александр Шмеман, о. Илья Мелия (близкий друг Никиты Алексеевича), о. Борис Бобринский, о. Алексей Князев, о. Иоанн Мейендроф. Они оставались друзьями до конца жизни. Также в РСХД он встретил будущую жену – Марию Александровну Ельчанинову, дочь известного священника Александра Ельчанинова.

О. Василий Зеньковский увидел, что перед ним одаренная личность и поручил Струве ответственное дело: в начале 1950-х молодой Никита (ему было чуть больше двадцати) вошел в круг людей, которые отвечали за издательство ИМКА-Пресс. Сначала он был литературным советником, а с 1970-х стал главой издательства. Тогда же он вошел в редакционный комитет журнала, который до сих пор издает Движение – «Вестник Русского христианского движения» («Вестник РХД»). А в начале 1960-х по предложению о. Петра создал новый франкоязычный журнал «Le messager orthodoxe» и до конца жизни был его главным редактором.

– Определяет его связь с Движением не только эта ответственность, но тот дух Движения, который он нес до конца жизни и разделял со всеми, особенно с нами молодыми, – подчеркнул Кирилл Соллогуб. – Он вносил дух Движения, желание служить Церкви, полной преданности Церкви, например, в церковное управление нашей Архиепископии – он был членом епархиального совета.

Настоящий христианин

– Невысокого роста, в очках, не поражая наружностью, ни тем более одеждой, лишь бы удовлетворительна, это и на мой вкус. А – быстрый, проницательный взгляд, но не для того, чтобы произвести впечатление на собеседника, а себе самому в заметку и в соображение. С Никитой Алексеевичем оказалось все так просто и взаимопонятно, как если б его не отделяла целая жизнь за границей: духом – он всё время жил в России, и особенно в её литературных, философских и богословских проявлениях на чужбине. Очень деликатен… как бы опасался проявить настойчивость, а все высказывал в виде предположений... Ещё больше опасался впасть в пафос и при малом к тому повороте высмеивал сам себя, – прочитала воспоминания А.И. Солженицына о Никите Алексеевиче Струве** ведущая вечера Юлия Балакшина.

– Он очень ценил такое качество как скромность. Мне кажется, он видел в этом воплощение христианского духа, того, что может быть сокрыто в христианском понятии служения – когда на первом плане присутствует не тот, кто действует, но Тот, во Имя кого это совершается, – рассказал Дмитрий Гасак. – И его скромность проявлялась даже в его одежде, неброскости его наружности. Его значение и все что он делал, с кем он был связан, – никогда не бросались в глаза.

– Зная такого христианина, укрепляешься в том, что Христос воскрес, что христианство не просто набор иногда непонятных, иногда трудных и не очень интересных правил, а жизнь, которая жительствует и умножается. В нем как-то все соединялось естественно – и культура, и вера, – добавил Александр Буров, член Свято-Петровского братства, сотрудник Государственного музея Истории религии, принимавший участие в организации первого приезда Никиты Алексеевича в Санкт-Петербург в 2004 году.

«Самое дорогое детище»

Таковым, как говорил сам Никита Алексеевич, оставался для него журнал «Вестник РХД». По его воспоминаниям, в 1950-м году это был «чисто эмигрантский, очень тоненький журнальчик». О том, чем был журнал «Вестник РХД» для советского читателя в 1970-х рассказал Александр Копировский, профессор Свято-Филаретовского института:

– 1978 год. Я сижу в Московском университете (я тогда получал второе образование) под лестницей в месте, которое называлось официально «сачкодром» – те, кто не ходил на лекции, могли там почитать, провести время, – сижу тихо, мирно, читаю «Вестник РХД». Рядом сидит незнакомая девушка, читает, я заглядываю ей через плечо, а она мне: мы читаем один и тот же номер «Вестника»! Хотя тогда за это можно было попасть в тюрьму. Когда человек погружался в это, читал, это было как припадание к источнику, к живительному кислороду. Это то, что брали прочитать за ночь – номер «Вестника» или «ГУЛАГ».

Никита Алексеевич публиковал работы авторов из России под псевдонимами, которые никаких ассоциаций с этими авторами не вызывали, и в этом проявилось его бережное отношение к людям и то, насколько хорошо он разбирался в ситуации в СССР. Дмитрий Гасак напомнил, что далеко не все западные издатели обладали такими качествами: например, как рассказывал протопресвитер Виталий Боровой (в то время – заместитель Отдела внешних церковных сношений), у авторов, публиковавшихся в изданиях английского Кестон-колледжа, возникали «проблемы с КГБ».

– В этом смысле Никита Алексеевич при всей его ироничности, шутливости, простоте, понимал дух времени и очень хорошо его чувствовал, – подчеркнул Гасак.

В 1978 году под псевдонимом «Николай Герасимов» Никита Алексеевич Струве опубликовал в «Вестнике» первую статью основателя Преображенского братства и Свято-Филаретовского института священника Георгия Кочеткова «Вхождение в Церковь и исповедание Церкви в церкви». И для каждой следующей статьи он придумывал новый псевдоним.

Дмитрий Гасак и другие члены Преображенского братства с благодарностью вспоминали, как Никита Алексеевич Струве в 1997 году, когда на о. Георгия Кочеткова и нескольких братчиков были наложены неправедные прещения, вступился за братство при встрече с патриархом Алексием II, что в результате привело к разрыву их отношений.

«Выдавливать из себя "совка"»

Как рассказал Игорь Сахаров, директор Института генеалогии при Российской национальной библиотеке, он составил родословную Никиты Алексеевича Струве и оказалось, что действительно в роду Струве совсем немного русских, и остальные – французы, немцы, – по вероисповеданию были или протестантами, или католиками:

– Из этого «коктейля» образовался Никита Алексеевич как человек несомненно русский. Наше становление может происходить независимо от того, какие у нас гены и какой религии придерживались наши предки. История Никиты Алексеевича – удивительный пример того, как человек приобщился к православию, несмотря на то, что он вырос в нецерковной среде.

Александр Копировский вспоминал о том, что сделал для России Никита Алексеевич после 1990-го года: он стал ввозить «книги тоннами» – во все крупные библиотеки Москвы, во все областные библиотеки. С его подачи был создан Библиотека-фонд Русского Зарубежья. За эту деятельность в России он получил госпремию.

– Я очень рад, что сегодня вспоминали его слова – «мы своего рода русские». Это очень хорошо, снимается пелена с глаз, разрушаются стереотипы. Колоссальный вклад Никиты Алексеевича в русскую культуру в большей степени в том, что он сделал такое впрыскивание духовной литературы, христианской публицистики, свободной полемики, духа свободы. Настоящий дух свободы не передается, ему нельзя научиться, но им можно вдохновиться, чтобы что-то раскрыть в себе. Как Чехов призывал выдавливать из себя раба, так нам надо выдавливать из себя «совка», и это делается прикосновением к тому, кто совсем не «совок» – общением с ним, разговорами с ним, – подчеркнул Александр Копировский.

Юлия Балакшина, также принимавшая участие в организации первого приезда Никиты Алексеевича в Санкт-Петербург в 2004 году, рассказала о своих впечатлениях от его выступления на круглом столе под названием «В России не удалась история, но удалась культура»:

– Он жил с сознанием того, что он осколок той России, которая осталась, которая сохранилась. И очень много говорил о наследии, о призвании русской эмиграции сохранить осколки того, что когда-то было в России. Никита Алексеевич сам был явлением той самой культуры и того русского человека, который был когда-то на этой земле. Замечательно, что мы его знали и видели, и что его образ помогает нам что-то в самих себе выпрямлять.

На пороге

О последних днях Никиты Алексеевича рассказала Татьяна Викторова, которой общалась с ним в больнице 3 мая, за несколько дней до его ухода.

– Он был очень энергичный и очень радостный. Будучи прикован в постели, – и я думаю, что для его близких не было секретом, что это его последние дни, – он говорил только о будущем, он строил планы, назначил мне встречу через неделю, – вспоминала она. – Он был очень счастлив, что я пришла с распечаткой нового «Вестника РХД», и мы обсуждали с ним номер от А до Я: его последнюю передовицу, те материалы, которые в него войдут. Строили планы на следующие номера, о том, какие выставки будут устраиваться в Музее русской эмиграции – один из наших планов по дальнейшему существованию ИМКА-Пресс – и так далее. Он был совершенно переполнен энергией и полон света, совершенно мне в нем ранее неведомого.

Она рассказала, что он был в восторге от тех медсестер, которые его окружают, он говорил о красоте лиц, о том, какой прекрасный у него лечащий врач.

– Он был одновременно с нами и одновременно перед ним явно открывались какие-то другие горизонты. Было очень трудно уйти, и он не скрывал, что не хотел, чтобы я уходила. Это длилось несколько часов, – сказала Татьяна.

В какой-то момент ей пришлось уйти: пришел лечащий врач, который строил хорошие прогнозы, – говорилось о том, что скорее всего Никиту Алексеевича из реанимации переведут в больничную палату. Момент был переломный. Однако после этого произошло угасание, и через некоторое время он ушел.

– Главное ощущение, которое осталось – что это только начало, что это действительно только порог. И главное, что он призывает других оказаться с ним на этом пороге. И я это восприняла именно как такой завет… именно то, что обращено к каждому из нас, который с ним встречался или еще не встречался, но может встретиться благодаря его книгам – ведь он не только прекрасно говорил, но и прекрасно писал, – рассказала Татьяна Викторова. – Его дары очень многообразны, и каждый из нас может найти ту линию, которую он может продолжить благодаря и вместе с Никитой Алексеевичем.

Вечер памяти Никиты Алексеевича Струве прошел в Музее А.А. Ахматовой в Фонтанном доме в рамках Международной научно-практической конференции «Мы все стоим у нового порога: свободное творчество матери Марии (Скобцовой)», посвященной 125-летию со дня рождения матери Марии.