Время, когда самих пастырей надо утешать

О причащении мирян на дому, старом и новом Средневековье, магизме в церкви и других вопросах, обнаруживших свою актуальность во время пандемии, замдекана богословского факультета Свято-Филаретовского института Зоя Дашевская беседует со священником Георгием Кочетковым.

– Для людей, которые мыслят в категориях как поместной, так и евхаристической экклезиологии, сейчас завязывается неразрешимый узел. Когда на приходы никто не приходит, когда евхаристии там нет и зримо таинства не совершаются, в таком понимании благодать не преподается – и получается, что как будто и Бог не действует. Это становится большой проблемой для клириков. Они как бы потеряли своё место, перестали понимать, кто они и где они. Сейчас многие из них временно не служат, и кто-то пытается более серьёзно и глубоко размышлять о своём положении. С другой стороны, даже невозможность участия в евхаристическом собрании не может отнять у нас тайны Церкви. Где можно увидеть Церковь, как её предъявить людям, о ней засвидетельствовать?

– Ответ очень простой: только в любви, свободе и истине, в личностности и соборности, и больше никак. Это возможно только при общинном и братском устройстве Церкви. Но мне кажется, что то, о чём ты сейчас говорила, относится в первую очередь даже не к евхаристической экклезиологии, а к клерикальной. Предполагается, что если нет священника, нет храма, то значит, что вообще ничего нет – так работает именно клерикалистское сознание. Люди просто прикипели к храму, потому что им кажется, что все таинства могут совершаться сами по себе, независимо от верующего народа. 

Что стало так важно для нас сейчас, во время этой эпидемии коронавируса? Оказалось, что церковь не собрана как церковь, люди на приходах не знают друг друга в достаточной степени, чтобы пустить к себе домой, чтобы рисковать своей жизнью за другого, чтобы просто иметь внутреннюю нужду собираться и помнить друг о друге в молитве и в жизни. Когда внешнее положение епархии или прихода затемняет собой их внутреннее состояние, или стояние в любви и вере – это как раз и есть следствие экклезиологии клерикальной и отчасти – поместно-приходской.

Да и к евхаристической экклезиологии эти вопросы тоже можно отнести, но всё-таки евхаристическая экклезиология хороша тем, что предполагает евхаристическое собрание, то есть евхаристическую общину, живую и целостную. В этой экклезиологии были уже ослаблены личностные начала, но всё-таки соборные начала оставались, как раз на уровне местной соборности, то есть конкретной общины, которую возглавлял старейший пресвитер, он же и епископ.

Сейчас же встаёт вопрос: зачем нужны епископы, когда закрываются храмы и епископы ничего делать не могут? Получается, что тут даже пресвитеры бывают нужны только как «механизм» для освящения и распределения святых даров, и больше ни для чего. А теперь и распределение, и даже освящение ими даров ставится под вопрос, поэтому мы подчас и слышим: «Поставьте свои дары перед телевизором, помолитесь, и когда будут по телевизору освящать дары, благодать от десницы служащего, предстоятеля, попадёт и на ваш хлеб, и на ваше вино». Да, всерьёз предлагают и такое делать! Это говорит о том, что люди не понимают тайны Церкви, и даже таинство церкви от них ушло. Им нужен магический акт. То, что предлагается, – фактически это и есть магия, но люди этого не видят. Адекватной реакции на эти вещи я нигде не видел. Я не слышал, чтобы кто-то сказал, что это магия, что это недопустимо. Присоединиться к молитве по телевизору, попеть вместе и послушать молитвы можно, но всё равно полная соборность таким образом не устанавливается, не достигается, как не проявляется и полная личностность. Это не значит, что в жизни церковного собрания невозможно использовать коммуникационные технологии. Но не надо забывать, что при этом могут быть и большие издержки. 

Есть определённые риски и в случае самопричащения мирян, ведь люди могут неблагоговейно, неумело отнестись к святым таинствам, к святым дарам, могут что-то неправильно сделать – да, такие риски всегда есть. Они есть и в храме, когда туда приходит народ, хотя там священник всегда на страже. Конечно, раздавать преждеосвящённые святые дары по домам, на руки для самопричащения можно только в том случае, когда ты знаешь, что данный человек – настоящий верующий. Даже если он чего-то не умеет, его можно научить, да и внутреннее чувство ему подскажет, что делать и чего не делать. А даже если что-то произойдёт, он покается и быстро исправится. Бывает же, что и в храме разливают чашу, или падает что-то на пол с причастной лжицы. Бывает, всё бывает. Конечно, церковь на это реагирует довольно жёстко. Но всё может быть. Нельзя бояться этого, потому что если этого безоговорочно бояться, то и в храм никому приходить нельзя, и священниками становиться нельзя, потому что каждый человек может где-то оступиться.

– Возвращаясь к разговору о понимании Церкви, я думаю, что евхаристическая экклезиология тоже прихрамывает: раз таинств нет, то и собрания нет…

– Боюсь, слово «прихрамывает» ни на какой другой язык перевести не удастся. Но да, тут «прихрамывает» всякая таинственная, евхаристическая экклезиология. И даже крещальная экклезиология, к слову говоря, здесь тоже прихрамывает. Так что нам ещё есть о чём думать и говорить.

– Есть выражение: «Чашей мир стоит», и может возникнуть вопрос: а как же он теперь ею стоит при отсутствии регулярного богослужения в храмах? 

– Тогда получается, что нужна какая-то тайная чаша типа «чаши Грааля».

– Должен быть какой-то внутренний опыт, к которому можно апеллировать, на который можно опереться. Я подозреваю, что именно такого опыта часто и не хватает. Когда вы говорите о любви и свободе, в которых всё возможно, на что вы опираетесь? Как я понимаю, вы готовы к разным поворотам: если можно сделать в этих обстоятельствах одно, пусть будет так, а если другое, то так. Но сейчас мы видим, что хотя все канонические границы стоят крепко, внутри них может уже не происходить ничего, если таинств нет, если они не совершаются или происходят «по телевизору».

– А иерархия бездействует, она вынуждена бездействовать – она оказалась абсолютно не у дел. Оказалось, что церковь может и должна жить независимо от своего клерикалистского наполнения.

– Сейчас людям так не хватает в церкви какого-то пастырского слова утешения, поддержки…

– Сегодня нужно слово поддержки и утешения самим пастырям! Их некому утешить, вот что мне кажется важным. Я бы их утешал. Их надо пожалеть. Они всю свою жизнь вкладывали в то, что, оказывается, существует не прямо от Бога, а является следствием целой системы посредничества. А где нет этой системы посредничества? Там, где есть первородный евангельский опыт – родственный, преемственный тому, который был в общине Христовых учеников. История XX века показала нам, что полнее всего этот опыт присутствует в общинах и братствах, а может быть и только там. Само понятие «священноначалие» в общинно-братской экклезиологии отсутствует, иерархии там нет, и иерархические отношения не предполагаются даже с пресвитерами и епископами. Есть понятие старшинства! Есть понимание, кто старший или бо́льший в церкви, кто должен всегда быть служителем и рабом всем и кому для этого даются особые дары от Бога. Но эти старшие вполне могут быть не иерархическими лицами. Уже давно как-то стыдливо замалчивается, что изначально, в апостольской общине не было иерархических лиц, что никакой апостол Пётр или какой угодно другой апостол иерархическим лицом, епископом епископов или апостолов не был!

– Сказано ведь: «По тому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Не «иерархию», а «любовь»!

– Можно с сожалением вспомнить и другие моменты. У апостолов не было ни «царя», ни «царицы» над ними. В католической церкви Божью Матерь иногда называют «Царицей апостолов». В православии, слава Богу, этого нет, но можно лишь пожалеть, что это есть в западной церкви. Конечно, не из худших побуждений это там рождалось и практикуется. Может быть, даже из самых лучших, но это явная неудача, потому что она вводит в апостольскую общину иерархические отношения, которых там не было – потому именно, что она являлась общиной, что это было братство. Тайна общины и братства в Церкви тут осталась закрытой. Экзистенциальная реальность Богочеловечества оказалась нераскрытой. Вот где корень всех наших бед сегодня.

– Сегодня происходят какие-то сдвиги в сознании, в осмыслении Церкви.

– Я думаю, что не только в сознании. Сознание – всё-таки душевная сторона человеческой жизни, но сдвиги происходят и в духовной сфере, во всех сторонах жизни: и физической, и психологической, и душевной, в том числе и в сознании. Люди вдруг почувствовали, что им не хватает любви, не хватает духовной ответственности, что им не хватает духовной свободы для решения важных, трудных вопросов и жизненных проблем, не только в церкви, но и вокруг неё. Вот что обнажилось сейчас.

– Мне попал в руки документ за подписью викарного архиерея Дионисия (Порубая) с благословением объезда и облёта вокруг Москвы с иконами – на полторы страницы. И это не только в Москве, но и в других епархиях в аналогичных документах написано, что должна быть обязательно фото- и видеофиксация, чтобы после отчитаться. У меня возникло ощущение апокалиптичности, беспомощности и маразма.

– Так проявляется внутренняя отсталость от жизни. Люди забыли, что они живут не в старом Средневековье, что на пороге «новое Средневековье». Старое Средневековье прошло раз и навсегда: эти крестные ходы, и эти благочестивые обходы и облёты на самолётах – это всё XVII, даже XVI век. Это что-то совсем не лучшее в церковной истории, во всяком случае, это всё нечто давно прошедшее. Те, кто это предлагает, не чувствуют, что это жуткий анахронизм. Вот когда-то это действительно укрепляло веру в людях, когда-то это действительно работало, и в такие моменты действительно были чудеса и случались исцеления. Сейчас же это не работает, и не сработает. Ибо люди другие, жизнь другая. Вот что жалко, так то, что нельзя им об этом сказать – они ведь ничего ни с кем не обсуждают и просто механически переносят какие-то вещи с одного времени на другое, с одного объекта или субъекта на другой. А так хочется им подсказать! Очень печально, что церковь оказалась абсолютно неготовой сама по себе, внутри себя. Она сейчас как бы забыла самоё себя: как она должна выглядеть и для других, и для своих собственных членов, и перед Богом. Поэтому она и делает такие ошибки, хотя я уверен, что вовсе не с плохими намерениями. Но это ошибки.

– Есть важный момент, связанный с иным взглядом на мирян, с перераспределением в церкви ответственности. Изнутри братской и общинной жизни всё выглядит совершенно естественно, и у нас не возникает вопроса, можно ли в церкви поступить так или иначе, если это верно по духу и смыслу: например, собираться вечером на Вечерню, а утром на Утреню и Изобразительные или Литургию слова, пусть даже используя для этого интернет-технологии, пока нельзя собраться очно. Можно использовать все синаксарные богослужения, потому что мы верим, что Господь присутствует не только в святых дарах, верим и в то, что Господь может присутствовать в собрании и что Он Своим словом действует и в нём присутствует. И в этом смысле мы имеем возможность назидаться, а также приобщаться Христу не только по факту причащения. В братстве это не пугает людей.

– С другой стороны, Изобразительные можно соединять с таинством причащения. Если есть преждеосвящённые дары, именно во время Изобразительных традиционно после пения или чтения молитвы Господней и кондаков можно совершать это причащение. И это вполне безопасно, если делается аккуратно, на некотором расстоянии, и если преждеосвящённые святые дары без использования лжиц, без использования чаш, единой чаши, вкладываются в уста каждого верного. Это очень важные моменты, которые, к сожалению, были давно забыты.

– В русской традиции Изобразительные с причастием регулярно совершались примерно до XIV века. Мы просто не знаем своей традиции.

– Это дошло и до ХХ века, и не только через старообрядцев. Они тоже молодцы, эту традицию держали. Но просто жизнь в ХХ веке в нашей стране показала, что иногда нельзя пригласить священника, нельзя совершать евхаристию открыто, и тогда раздавали, разносили святые дары по домам. И женщины причащали, и на Изобразительных причащался весь собравшийся в доме народ. Изобразительные – очень короткая служба, где нет никаких особых пений, можно всё спокойно прочитать. Так что никакого шума и суеты здесь нет, все внешние триумфальные элементы в этой службе отсутствуют.

– И не нужно ничего лишнего: ни митр, ни рипид…

– И хора не нужно. Особенно когда служат по-русски, на современном языке. Конечно, нужно служить в России по-русски, в русскоязычной общине или собрании, а в других странах, может быть, нужно служить на другом языке. Но важно, чтобы это был современный язык, чтобы люди могли полноценно присоединиться к этой службе. Тогда эта молитва имеет и соответствующее действие. Если употребляется старый язык, то понимание, в большей или меньшей степени, будет для кого-то затруднено, и, соответственно, причастие для таковых становится больше внешним, даже магическим актом, не возвышенным до нужной разумности и духовности. Магия – это всегда снижение, но снижать уровень в церкви в этой области очень нежелательно, да и просто нельзя.

– Даже если связанная с пандемией «пауза» в совершении таинств на приходах будет не очень длительной, она всё равно поставит нас перед вопросом: каким образом те люди, которые относят себя к тому или иному приходу, смогут самостоятельно устраивать свою церковную жизнь? Вы говорили о возможности самопричащения мирян. Но как сможет священник донести преждеосвящённые дары до каждого, если часто он не знает, кому можно их доверить, не говоря уже о том, кто где живёт?

– А это уже ставит вопрос о границах церкви, о том, кто в ней верные. Этот вопрос по-прежнему не разрешён. Чтобы допустить людей до причастия – не только самостоятельно преждеосвящёнными дарами, а даже в храме, – чтобы не причащать просто любого, кто захотел (по принципу: «на всякий случай – хуже не будет, а лучше может быть»), нужно каждый раз ставить и разрешать этот вопрос о границах церкви. Речь не только об ответственности за самый акт причащения, за хранение и преподание святых даров и так далее. Очень важный вопрос: кому мы преподаём таинства и кто их преподаёт? А кто? – Любой, кто чувствует себя в данном собрании старшим и кого признает данное собрание старшим и наиболее компетентным в этих вопросах. Но допускать до причастия можно только верных. И чтобы ответить на этот вопрос, кто эти верные, старшему нужно всерьёз подумать и подготовиться, ему также нужно знать людей, которые подойдут к причастию. 

– Это означает, что без крепких церковных связей, а не просто доброго знакомства между людьми, эту проблему решить невозможно. Даже если это хороший приход, в котором есть приходской чай по воскресеньям, – никогда не узнаешь, и невозможно познать, составляют они собою церковное собрание или нет.

– В том-то и дело, что на такой приходской чай может прийти по сути любой человек, в том числе и не причащавшийся, и неверующий, пришедший с кем-то в храм. И его будут принимать как гостя, ведь на приходской чай можно принять таких людей. Но для причащения это не подходит.

Это одно из свойств церковности – способность видеть, где Церковь есть, а где её нет, то есть где она, может быть, присутствует только потенциально, – и уметь этой границей не пренебрегать. Да, здесь нужно смиренно себя вести и не судить по своим эмоциям: мол, ты мне нравишься, значит ты – в Церкви, а вот ты не нравишься, значит ты – не в Церкви. Здесь нужна церковная ответственность, а её-то как раз сейчас и не хватает ни у кого: ни у священнослужителей, ни у мирян.