"Уваровская триада не работает"

— Понятие "традиционных духовно-нравственных ценностей" фигурирует во всех официальных речах, но не очень понятно, что это такое. Можно ли считать "православные ценности" (и есть ли вообще такие) традиционными для России?

— Взгляды на традицию, даже понимаемую как православную традицию, могут очень отличаться у разных людей, живущих в одну эпоху. Вспомним, например, 30-е годы XIX века: славянофилы, как известно, пытались пробудить в обществе национальное самосознание. При этом Хомяков считал, что "истинное просвещение имеет по преимуществу характер консерваторства, которое есть постоянное усовершенствование, всегда опирающееся на очищающую старину". Что может быть надежнее, традиционнее для власти? Но парадоксальным образом власть не жаловала славянофилов ничуть не меньше, чем западников: отчасти по незнанию ни их самих, ни их трудов, отчасти по наветам, но отчасти из-за всегдашней подозрительности к свободе, которую эти люди очень ценили. Напомню, что Алексей Хомяков был человеком верующим, православным, но вот для власти Хомяков так и остался "подозрительным" и каким-то "альтернативно традиционным". Если сегодня под "традиционными духовно-нравственными ценностями" наши чиновники подразумевают дух, мысль и жизненные принципы Хомякова, Киреевского и Аксаковых, я спокоен: такие ценности можно вполне принять, потому что в их основе лежит личное творчество и свобода. Правда, что-то мне подсказывает, что и сейчас препятствий для такого понимания традиции ничуть не меньше, чем в николаевскую эпоху.

— Вы думаете, можно в современной светской школе говорить всерьез о церкви: так, чтобы это было не формальным, а живым словом?

— Думаю, можно и нужно. Но как, сказать нелегко. Вот я много лет преподаю экклезиологию в Свято-Филаретовском православно-христианском институте, то есть как раз предмет, раскрывающий содержание и формы жизни православной церкви. Но я бы крепко задумался, если бы мне предложили рассказать о церкви в школе. В любом случае начинал бы я не с дидактики.

— Исторический опыт взаимодействия церкви и образовательных учреждений в России скорее отрицательный: вспомним о повальном неверии семинаристов XIX века. Мы застрахованы от повторения тех ошибок?

— Неверие всегда связано с формализмом и начетничеством, с объективацией христианской веры и жизни. А часто и с прямой идеологической агрессией, которая у нас была, и не только в семинариях. Но важно помнить и о том, что в наших духовных академиях в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве к концу XIX — началу XX века сложилась сильнейшая академическая школа в области истории, этики, исследований древних текстов и т. п. Все это было последовательно и целенаправленно разгромлено большевиками. Понятно, что от ошибок мы не застрахованы, но, думаю, не этого сейчас нужно бояться. В нашем положении главное — это поддерживать все мало-мальски живое, самостоятельное и ответственное в мысли и деле. Без свободы никакое образование развиваться не может.

— Как вам кажется, какая переподготовка требуется учителю светской школы, чтобы преподавать основы православной культуры на достойном уровне?

— Вопрос сложный, а дело еще сложнее. Может быть, в первую очередь следует всерьез отнестись к нравственным качествам, лежащим в основе русской православной культуры. "Деликатности и достоинству само сердце учит, а не танцмейстер",— это еще Достоевский писал в XIX веке, и эта "методика" не устареет. Если преподаватель познает своим сердцем, чего это стоит, думаю, он и ученикам сможет это передать. А что писать в учебных программах и планах — вопрос второй.

— Как вы относитесь к идее привлечения священников, муфтиев и других церковнослужителей для преподавания основ религиозных культур? Каков образовательный уровень православного священства в России?

— Священнослужители и церковнослужители — такие же граждане нашей страны, как и все остальные. Почему для них должны быть какие-то ограничения? Проблема не в сане и не в должности, а в профессиональной педагогической и богословской компетенции, в нравственном облике. Конечно, священнослужители в целом более компетентны в религиозных вопросах, но это не делает их автоматически преподавателями: им так же необходимо готовиться, как и любому другому человеку. Что касается общего культурного уровня духовенства, то в России это вопрос почти риторический, еще с XIX века. Печально, впрочем, что и другая сторона не лучше: у светских преподавателей, приходящих к нам в институт на программы повышения квалификации по основам православной культуры, этот уровень тоже невысок. Просто положение священника в обществе таково, что его бескультурье виднее и спрос с него выше.

— Власть, очевидно, заинтересована в том, чтобы духовные ценности консолидировали общество и делали его более лояльным по отношению к самой власти. Возможно ли сегодня возрождение триады "православие, самодержавие, народность", симфонии государства и церкви?

— Триаду возродить можно. Кое-кто даже пытается это делать: благо, труда здесь немного. Но ни самодержавие, ни народность, ни тем более православие так не восстановишь. Нужно понимать, что с самого начала эта идеологема не очень хорошо работала. Михайло Погодин, достойный представитель той самой народности (он был сыном крепостного) не случайно назвал ее "столпостены". Это и были стены, ограничивающие свободное развитие общества. А сейчас и стены не восстановить, приходится трезво признать, в какой угол они нас загнали: самодержца убили вместе со всей семьей; Русскую церковь разгромили, к началу Второй мировой войны ее жизнь носила скорее очаговый характер, нежели представляла собой нечто целое. Народ? Что оставили от него Гражданская война, финская, десятилетия жестоких репрессий и Вторая мировая? Мы же понимаем, что такое бесследно не проходит. Мы не в состоянии вспомнить даже своих прямых родственников за последние 100 лет. И в таком состоянии снова огораживать себя "столпостенами"? Нам бы, что называется, жить-поживать да добра наживать хотя бы лет 100-150, которые Александр Солженицын давал на рождение на этой земле сообщества, могущего называть себя народом. Но будет ли это время у России? Чаще всего его, к сожалению, не хватало.