Священник Георгий Кочетков о диалоге с христианами других исповеданий
Конгресс межконфессионального христианского сообщества «Христианские общины и движения. Вместе для Европы» прошел в Мюнхене с 30 июня по 2 июля 2016 года. Он собрал 1700 человек из двухсот христианских общин и движений и 40 стран. Для рассказа об опыте христианских движений в России был приглашен священник Георгий Кочетков.
Наше Преображенское братство (оно же – Содружество малых православных братств) появилось двадцать шесть лет назад. Вопрос о диалоге с христианами других исповеданий, и через него – о достижении единства, всегда принадлежал для нас к числу приоритетных.
Во многом мы уже могли опираться на опыт Российской православной церкви конца XIX века, когда появился целый ряд крупных инициатив по движению к единству с другими церквами – с восточными (армянской и несторианскими), с англиканской и со старокатоликами. Это было стремлением именно к единству, а не просто к диалогу. После атеистической революции 1917 года эти инициативы были разрушены, хотя в сознании людей все-таки до сих пор кое-что сохранилось.
К тому же подчеркну, что вопрос христианского единства в нашей стране был по существу решён еще во времена ГУЛАГа, то есть во времена особенно жестоких гонений на церковь со стороны советской власти. В советских концлагерях страдания были таковы, что заключенные не спрашивали, кто к какой конфессии принадлежит. Там сам диалог жизни и ради жизни совершенно явно способствовал взаимному примирению и братству, в том числе межконфессиональному. Пережившие сталинские лагеря люди потом часто рассказывали об этом.
Сегодня в нашей стране и церкви многие об этом ничего не знают или делают вид, что не знают, потому что признать это было бы политическим шагом, а это очень трудно. Здесь очень многое требуется и от церкви, и от общества, но редко и мало кто хочет брать эту ответственность на себя.
Тот опыт примирения не был унаследован нашим Братством прямо, нам во многом пришлось его открывать заново. Он и не мог быть нами прямо унаследован, потому что отторгался властями, а также той церковной структурой, которую власть допускала к существованию, особенно начиная с 1943 года, когда Сталин, руководствуясь исключительно политическими целями, отчасти разрешил открывать храмы и вернул из заключения некоторых епископов и священников. Этот опыт и сейчас далеко не всеми воспринимается в нашей церкви, нередко он оценивается как диссидентский. Но для нашего Братства это неотъемлемое наследие.
Опыт братской любви и общения, опыт христианского единства в нашей церкви никогда до конца не исчезал. С другой стороны, опыт христианского братства рождался во многом заново на основе опыта жизни, в поиске ответов на вопросы, которые ставило перед нами само наше время. И это тоже приводило нас, пусть точечно, к диалогу и примирению.
Приходя к Богу, ещё во второй половине 1960-х годов, лично я был вынужден думать об этом не теоретическим, а сугубо практическим образом – потому что мне тогда надо было выбрать, к какой христианской конфессии принадлежать. И вот, ещё в последнем классе школы и позже в институте, я со своими друзьями ходил по храмам разных конфессий – по всем, какие мы только могли найти в Москве. По очень важным для меня внутренним критериям я выбрал Православие. Однако и после этого у меня сохранилось не просто уважение, но и огромный интерес и любовь ко всем христианским конфессиям, признание их достоинства. Мы все верим в единую церковь, в una sancta, но было ясно с самого начала, что эта единая Христова церковь не умещается лишь в её административные и даже канонические границы.
Не менее, если не более важным был в советские годы поиск единства внутри Православной церкви. В условиях страшного идеологического давления, когда действовал негласный закон «больше двух или трёх не собираться», среди тех, кто, преодолевая страх и разделение, все-таки искал встречи во Христе, иногда возникали настоящие братские и даже общинные отношения. Именно таким путем, в кругу верующих во Христа друзей в Москве зародилось еще в конце 60-х – начале 70-х годов наше движение. Люди, выросшие в обстановке воинствующего атеизма, приходя в церковь, становились очень открытыми друг к другу, я это знаю по всем своим друзьям. Мы не собирали и не выбирали людей, похожих на нас. С нами были все, кто сам приходил к христианской вере. И поэтому мы всегда могли наладить отношения со всеми, православными и неправославными. Мы вступали друг с другом в неформальный диалог и друг у друга учились. И это было замечательно!
Лично мне особенно повезло. Почти с самого начала своей духовной христианской жизни я был знаком с людьми из старого общинного движения, основанного святыми московскими священниками Алексием и Сергием Мечёвыми. О. Алексий был духовным наставником Н.А. Бердяева, а его сын о. Сергий стал мучеником. Этот круг, безусловно, был, как бы сейчас его назвали, экуменическим, т.е. открытым к дружескому общению с инославными христианами. Мы об этом прямо никогда не говорили, но мы учились на примере старших. Из этого источника нами также была воспринята традиция открытости, в том числе межконфессиональной. Вопросы церкви, качества её жизни – и прежде всего единства в любви, в благодати, в вере, в надежде, в служении и общении – эти вопросы встали сами собой. Мы, сознательно приходя к вере, преодолевали все страхи и открывали для себя глубину и полноту Церкви. Иначе нельзя было всерьез стать христианином в советское время.
Одним из тех, у кого мы тогда учились, был архимандрит Таврион (Батозский), великий святой старец нашей церкви, который провел в ссылках и лагерях более двадцати лет. Он, будучи очень простым человеком с Украины, не окончившим никаких духовных учебных заведений, но прошедшим много мук и страданий в ГУЛАГе, до конца своей жизни выстраивал отношения любви как между православными, которые во множестве приезжали к нему в монастырь в Латвии, где он провел последние годы жизни, так и с неправославными христианами. Неслучайно у него в храме открыто стояла подаренная ему католиками статуя Иисуса с горящим сердцем. При этом он никогда не пропагандировал никаких экуменических идей, однако вмещал в себя всё подлинное, что находил у христиан других конфессий, так же как был всегда рад поделиться с ними богатствами жизни Православной церкви. И он не был единственным «конфессионально открытым» человеком в те годы.
Опыт отца Тавриона в нашей церкви до сих пор не усвоен, не понят. Более того, некоторым людям он кажется подозрительным или вредным, его боятся, предпочитают не замечать.
Другой наш учитель из тех же 70-х годов – московский протоиерей Всеволод Шпиллер, в юности боровшийся в рядах Белой армии с большевиками. Я помню, как он принимал группу баптистов, которые стали приходить в его храм, потому что заинтересовались православием. Отец Всеволод сказал им: приходите и, если желаете, совершайте общую с нами молитву. А мы с ними общались и вне храма, встречались, свидетельствовали друг другу о своём опыте. Я как-то спросил о. Всеволода, можно ли за них молиться на литургии, за проскомидией, писать заздравную записку? Он сказал: «Вообще-то у нас это не очень принято, но я вам благословляю». И это благословение отца Всеволода я исполняю уже более сорока лет.
В 1970-е годы в Русской православной церкви проходили ежегодные дни молитвы о христианском единстве. Мне приходилось участвовать в этой молитве. А позже эта практика прекратилась. Это было следствием того попятного движения, которое обозначилось во внутренней жизни нашей церкви, когда с конца 1980-х годов в неё хлынуло множество непросвещённых людей, неподготовленных к духовной и церковной жизни.
Время рождения нашего Преображенского братства (1990 год) неслучайно пришлось на годы, когда распадался Советский Союз. Потому что тогда вдруг стало возможно более открыто делать многие вещи, которые до этого в церкви и обществе были совершенно невозможны: открытая проповедь, возможность самим создавать церковные приходы и общины, духовные учебные заведения, христианские благотворительные организации. Однако жизнь показала, что гораздо труднее возрождать саму реальность Церкви как царственного священства Народа Божьего.
Сегодня мы всё ещё находимся у ужасающих развалин страны, народа, культуры и общества. Однако пройдя через ГУЛАГ, через разрушение всех людей и всего – всех ценностей, всех человеческих связей, всех традиций, в первую очередь христианских, церковных, – наша церковь приобрела уникальный опыт благодати Божией, и потому – способность ценить в духовной жизни главное. Это главное и ведет нас к диалогу и к примирению.
Созидание открытости по отношению к другим православным христианам и к христианам других конфессий, стремление к христианскому единству изначально входит в число основных принципов жизни нашего Преображенского братства. Этот принцип звучит так: «Признавая единство всех христиан заповедью Спасителя, Братство стремится к преодолению общего греха конфессионального разделения, без чего миссионерское свидетельство церкви в мире будет оставаться подорванным. Члены Братства не стремятся к затушевыванию конфессиональных различий. Вместе с тем они открыты для диалога в духе любви с представителями других христианских конфессий, нашими братьями и сестрами во Христе. Члены Братства относятся с уважением и любовью ко всем проявлениям истины и правды вне каноническо-юридических границ церкви».
Мы считаем, что христианам надо сотрудничать, что нужно всё, что можно, делать вместе, и мы это делаем. У нас сложились очень добрые отношения и с католическими движениями: АКЛИ, фоколярами, Сант-Эджидио, братством Шарля де Фуко, и с баптистами, а также христианами веры евангельской в Москве и других регионах страны. Один из примеров: мы совместно с итальянским движением АКЛИ издали на двух языках книгу «Современные пути святости», в которой и мы, и они представили своих наиболее выдающихся учителей.
Одно из главных служений нашего Братства в церкви – последовательная и целостная, причем длительная, катехизация взрослых людей. Это служение мы несем уже более сорока лет, и к нам на катехизацию иногда приходят люди из других конфессий. Мы никогда не стремимся переманить их в православие. На катехизации мы доводим их лишь до той ступени, когда начинается учение о таинствах, аскетике и догматах. Потому что здесь у разных конфессий есть свои существенные особенности, и мы не хотим, чтобы люди чувствовали хоть какое-нибудь давление с нашей стороны. Мы подводим людей к возможности личного участия в церковной жизни, а с этого момента они могут проходить дальнейшее научение каждый в своей церкви.
Ещё у нас в Братстве и в богословском Свято-Филаретовском институте в Москве есть уникальный опыт совместной молитвы с христианами других конфессий. Вместе с нами могут молиться на Вечерне протестантский пастор и католический священник, а их прихожане могут читать или петь православные молитвы. Очень важно, что это не специальная экуменическая молитва, что всё это происходит внутри регулярного православного богослужения. Мы стараемся реализовать это через общие точки в богослужении, особенно через молитву «Отче наш». Христиане разных конфессий также могут вместе с нами участвовать в чтении и обсуждении слов Писания, а также и в послеевхаристических агапах – трапезах любви.
Сейчас агрессия зла в мире по сути дела ничуть не меньше, чем она была в страшном XX веке. И надо бороться с ней традиционными для христиан средствами – умножением любви, веры и доверия. Ничего другого в наших руках и сердцах никогда не будет, только это является реальным путём единения, потому что люди объединяются в любви и в открытости своих сердец, в надежде, в духовной свободе, в приобщении к божественному Свету.
Если бы наши церкви повысили градус своей духовной жизни, то эти вопросы решались бы гораздо лучше. Нам просто нужно острее чувствовать боль от отсутствия полноты единства христиан, как и вообще всякой полноты церковной жизни, не только межконфессиональной. У нас часто говорят, что все мы должны вернуться к некоей единой неразделённой церкви. Но такое возвращение невозможно. Нам всем нужно идти не назад, а вперёд и вверх – к Богу Отцу через Христа во Святом Духе!