Святой не очень официальный чтец

— Я познакомился с Сергеем Иосифовичем Фуделем в самом начале семидесятых годов, когда в домашней библиотеке Николая Евграфовича Пестова увидел работы неизвестного мне автора. Мне они так понравились, что я стал их собирать из этой самой библиотеки. Они были там в очень плохом состоянии, но я набрал много его работ, и когда я все их прочитал, то был настолько наполнен их содержанием, что стал рассказывать об этом своим друзьям, верующим и интересующимся верой. И вдруг неожиданно мы узнали, что автор этих работ жив. Более того, семья Пестовых знакома с ним и знает, где он живёт — за сто первым километром в городе Покров Владимирской области. Ближе к Москве ему жить не разрешалось. Он там осел и, как выяснилось, живёт со своей болящей супругой очень скудно. И тогда, разузнав все детали, я позвал своих молодых друзей, а это уже был довольно приличный круг, и убедил их, что нужно собрать пожертвования и передать Сергею Иосифовичу, чтобы его жизнь была лучше, хотя бы насколько-то. Мы это сделали и все поехали в Покров знакомиться с Сергеем Иосифовичем и передать ему как-то эту помощь. Это произошло не раньше 1971 года, может быть, в 1972 или 1973. 

Мы приехали в Покров, зашли в храм, побыли там на службе и потом спросили про Сергея Иосифовича. Нам сказали, что он чтец этого храма — видимо, не очень официальный чтец — и живёт совсем близко. Мы нашли этот старый покосившийся дом, Сергей Иосифович нам открыл, мы представились, и он ввёл нас в свой дом, познакомил с супругой. Меня поразило прежде всего то, что в этом доме в главной комнате практически ничего не было кроме одной большой Тихвинской иконы Богородицы, и, может быть, какого-то маленького стола или маленького шкафчика — одна небольшая вещь была и всё. Я думал: «Как же так можно жить? Это просто удивительно!» 

Так произошло наше знакомство.

— Что так поразило вас в его работах?

— Прежде всего, отражение собственного живого духовного опыта и опыта жизни той церкви, которую в Советском Союзе выкорчевывали после 1917 года на протяжении всего XX века и с которой в семидесятые годы встретиться уже было трудно. Я почувствовал в его книгах дух свободы, дух независимости, неподцензурности. Я почувствовал, что человек пишет из глубины — мало того, что из глубины личного духовного опыта, но и из глубины общей культурной традиции, которая также драгоценна. Это касалось всех его работ, писал ли он о первохристианах, или о Флоренском, об оптинских старцах, или это было воспоминание об отце, или размышление о тех или иных местах Священного писания. Иногда это было спорно, но это было замечательно. Я очень люблю его работу «У стен церкви». Интересно было читать даже такие его большие сочинения, как «Путь отцов». Они немножечко схоластические, но всё-таки Сергей Иосифович пытался отойти от обычной схоластики, по крупицам собирающей опыт святых отцов и слишком боящейся свободного шага. 

Я тогда не знал, что он относился к людям так называемой традиции непоминающих. Непоминающих митрополита Сергия (Страгородского), не принимающих компромисс между церковью и советской властью, не принимающих это тяжелое бремя, которое легло на Русскую церковь по вынужденному согласию.

— Известно, что оптинский старец Нектарий благословил молодого Сергея Фуделя на священство. Ему были обещаны многие скорби в этой жизни, и он потом очень сожалел о том, что не исполнил этого благословения. Можно ли сказать, что Сергей Иосифович не исполнил своего призвания, на ваш взгляд?

— Он его исполнил. Есть прямой путь, а есть кружной — он его исполнил, но кружным путём, о чём святой преподобный Нектарий Оптинский и говорил ему, что если не пойдёшь, то у тебя будет совсем другая судьба — будешь много страдать. И он, хоть и выжил в этих страданиях, но перенёс, конечно, очень много. Это хороший пример как раз того, насколько каждому человеку нужно быть внимательным к своему жизненному пути, что надо стараться идти прямым путём, потому что неисполнение вот этого своего предназначения влечёт за собой кружные пути, которые, конечно, для человека мучительны, сложны и тяжелы. 

— Видев разрушение церкви извне и изнутри, говорил ли Сергей Иосифович что-либо о крахе христианской веры в России?

— Он никогда не говорил о крахе христианской веры. Для него такое выражение было бы совершенно немыслимо, потому что он сам был верующим человеком и вокруг него были глубоко верующие люди, и поэтому никакого краха он не чувствовал. Слом машины, слом парадигм исторического развития церкви — это одно, а крах веры — это совсем другое. 

Ни о каких причинах краха веры не могла идти речь. Он, как я говорил, категорически не поддерживал путь митрополита Сергия. Мы с ним об этом однажды очень резко поговорили. Помню, мы шли около Иоанновского монастыря в Москве, и он был очень недоволен тем, что я пытался как-то оправдать, объяснить поступок митрополита Сергия. Наши отношения даже в какой-то момент напряглись, и для поддержки отношений и его поддержки я вынужден был чаще вместо себя посылать на встречи своего друга Александра Копировского, потому что я очень открыто говорил о том, как я тогда видел эту ситуацию. Но у него, конечно, был огромный жизненный опыт. У меня он был намного меньший. Он стоял на тех основаниях, которые он выработал в своей жизни. Может быть, в чём-то они были даже крайние, но это были честные и очень достойные основания. Даже если что-то понять и принять в них нам тогда казалось невозможным, мы, конечно, прекрасно понимали, видя то, как жил Сергей Иосифович, что это человек достойный, это человек праведной жизни. Настоящий верный.