Русский человек как искомое

Гоголь дважды сжигал «Мертвые души», терпя неудачу в попытке найти зерно Царства Небесного на нашей земле. Революция, Гражданская война, сталинские репрессии подтвердили самые страшные из его опасений. Сейчас, когда не осталось иллюзий о русском народе, когда не осталось ни «русского мужика», ни «русской интеллигенции», можно ли предполагать, что кому-то придет в голову построить общую жизнь на идеале русского человека? А тем не менее есть прецедент. Закончившийся недавно подростковый лагерь Преображенского братства предпринял попытку найти на руинах то, что недоставало Гоголю.

***

Пять небольших автобусов, наш один из первых. Водитель тянется к проигрывателю, чтобы врубить музыку.

– Василий, брат, не надо, мы сами.

– А, хорошо, хорошо. Я только хотел включить детям послушать... Тоже православный музыкант, поет о Богородице.

А сзади уже пение под гитару.

– Долго вы были здесь? – водитель обращается к сидящей слева.

– Нет, неделю всего. А до этого еще неделю в экспедициях. У нас восемь групп было. В этом году у нас такая тема – русский человек. Я вот еще застала что-то: бабушка пела песни, рассказывала русские сказки. Сейчас же детям уже такого не достается. Вот и путешествуем, чтобы как-то приобщить их к родному. Где были? В Пскове, в Пензе, в Архангельске, в Самаре, в Нижнем Новгороде, в Вологде...

Водитель отвечал то «знаю», то «приходилось бывать», то «да, возил нынче туда» и т.д.

– А нашу группу аж на Соловки занесло. Туда так просто не доедешь.

С задних рядов в это время запели «Птицу»: «И от желания свободы нет таблетки, бьюсь давно и буду еще долго...» – чуть ли не самая популярная песня этого лагеря. За последние сутки она звучала много раз. Правда, в автобусе общее пение было недолгим – накопилась усталость. Спали и дети, и взрослые. Водитель, простой добродушный человек, который был не прочь поговорить, этого не предвидел и удивлялся:

– Это ваша работа? – спросил он снова свою соседку.

– Нет, это отпуск, – смеется. – Просто мы вместе ходим в храм... Хочется помочь, ведь трудно передать веру детям. Иногда нужно, чтобы не только родители были рядом...

***

Подростковый лагерь в этом году собрал более ста человек, из них девяносто человек – подростки от двенадцати до пятнадцати лет, дети членов Преображенского братства. Старшие лагеря, организаторы и помощники также члены Преображенского братства. Почти нет таких, у кого ДЮЦ (Детско-юношеский центр) – их единственное служение. В основном же здесь те, кто едва выкроил из отпуска время, чтобы в промежутке между прочими делами провести его вместе с подростками – своими детьми и детьми друзей-христиан.

История таких лагерей невелика, однако уже шестой год как они проводятся в рамках одной концепции, основа которой в двух вещах: общая тема и общий быт. И то, и другое ради одного – устроения общей по духу жизни. Это задача номер один. Наблюдателей здесь нет, все – больше или меньше – деятельно включены в устроение общей жизни. Дух потребительства – то, от чего часто предостерегают.

***

– Что вы цените больше всего в наших лагерях? Пусть каждый ответит на этот вопрос, – Ольга Синицына, старшая лагеря, объявляет после общей молитвы. – А после этого мы выстроимся по кругу в алфавитном порядке в соответствии с первой буквой ответа.

Шумная пауза. «Какая у вас буква?», «а З после "Ж"?», «где "Р", скажите, вы "Р"? », «Мы "О"!», «С, я не могу вас найти!»? Итак: братская любовь, взаимопомощь, единство, жертвенность, мастерские, молитва, общение, совместная жизнь, труд, церковность и так далее. Но добрая половина круга встала под буквой «О» – слово «общение». Это то, что уже дано. Чего же еще искать?

– Я долго думала, ехать ли мне в этот лагерь, или поехать в школьный. У нас очень хорошая школа и замечательные лагеря, не хуже, чем здесь. Но поехала сюда. Почему? И в школе бывает дружба, и поездки очень интересные, и много интересной информации, а какая-то душевность, какой-то общий дух есть именно здесь. А еще потому, что я знала – будет Владимир Ильич Лавренов. Я давно хотела с ним поехать, – говорит одна из старших девочек.

***

Владимир Ильич Лавренов, историк, член геральдического Совета при Президенте РФ – это тот, в чьем ведомстве смысловая часть лагеря. Слово – инструмент смысла, а смысл, как показывает история, – организующее начало. Общую жизнь в кругу друзей – пусть и очень большом – хочется строить не на выгоде или страхе, а наоборот, на любви и надежде. В этом году эту надежду выразили понятием «Русский человек». Не российский, нет, а именно русский. Где тут надежда – вопрос.

– Я осознал себя русским человеком довольно поздно. Я думаю, что я понял это в армии. Представители других национальностей держались всегда вместе во всех радостных и не очень радостных моментах. А вот русские были разобщены. Мы плохо себя ощущаем русскими – это меня пронзило, сильно. Это было лет в восемнадцать, – рассказал Владимир Ильич.

И вот главным образом из Москвы, а еще из Твери, Коломны, Архангельска и других городов формируются восемь экспедиционных команд: примерно по пятнадцать человек подростков и несколько взрослых в каждой. Команды разъезжаются по России. Неделю длятся путешествия, случается общаться с людьми и заходить в гостеприимные дома, музеи, монастыри... А за разнообразием нового опыта фоном стоит вопрос: русский – кто он, какие у него качества, чем он отличается от остальных?

Уже здесь, в общем лагере, два дня посвящено итогам: ребята рассказывают друг другу о своих открытиях. Это же происходит и между общими встречами. Вот, сидят четверо в приятной маленькой беседке за столиком:

– Ключевский Василий Осипович – мы были в его доме-музее – был достаточно бедным человеком, поэтому иногда вместо ужина он пил кипяток. Ну так, вместо чая. Из обычного стакана. И его друзья все собрались, скинулись и подарили ему подстаканник, красивый.

Это рассказала Лиза из младших подростков. А на общей встрече трое девочек рассказывали, перебивая друг друга на полуслове, такую историю:

– Мы узнали об отце Никодиме*, который попал в концлагерь и при этом не унывал, при нем всегда было много народу. Попал он потому, что причащал, не спрашивая паспорта. Отец Никодим был человеком большой души, можно так сказать. Он всегда жертвовал ради других. Он защищал умирающих, лечил больных, отдавал свой паек, работал за других. Даже умер за других. Он лег на холодный пол... Да, для того, чтобы согреваться в лагерях ложились ярусами: четыре человека в один ряд, а дальше ложились сверху. И в итоге оставшейся одеждой накрывали самый верхний ряд. Отец Никодим лег в самый нижней ярус и на следующее утро он умер, ради других.

У каждой группы свой образ, свое открытие. Русский – это и мужество, и отзывчивость, и упорство, и великодушие… Но самые сильные примеры, это те, где звучит – «ради других». Таких не мало.

***

–Ты откуда? – Владимир Ильич задает этот вопрос Дане, младшему подростку. Даня здесь, в таком лагере, впервые.

– Из Кишинева, но я русский.

– А молдавский знаешь?

– Нет.

– А почему же? Русский человек – это качество жизни! Даже если не в России. Его главное качество я бы выразил двумя словами – «всемирная отзывчивость». Ты должен знать язык той страны, где ты живешь, и даже лучше, чем природные молдаване. Как ни странно это звучит в моих устах, но только если ты будешь знать русский язык, румынский и английский, ты сможешь быть настоящим русским в Молдавии. Вот если так будет, уважать будут не только тебя персонально, но и тот народ, который в твоем лице способен уважить и полюбить народ малый. Вот тебе пример – Николай Японский, русский просветитель, который в Японии проповедовал православие. Первое, что он сделал в Японии – полюбил японцев, и японцы это почувствовали. Он язык знал так, как не знали японцы. И вот стал апостолом Японии. Вот это – всемирная отзывчивость. И сколько таких примеров найдешь в истории – здорово!

– А сейчас?

– Нет. Я думаю, это в прошлом все.

***

«Всемирная отзывчивость», то есть способность к общению, развитая до вселенских масштабов, – вот в чем русский. Но чтобы воспитать ее, оказывается недостаточно того открытого общения, которое здесь и так ценится. Категорическое условие этого общения – пространство настоящей свободы. Конечно, это идеал. Вот как старшие видят нее на практике: «Ее составляют две совершенно несочетаемые вещи: свобода и дисциплина, то есть свобода и послушание. Вот уметь соединить эти две противоположности – это искусство».

Свобода предполагает честность и глубину, иначе невозможно доверие. Это те условия, которые должны соблюдать здесь все. Старшие показывают пример и не замалчивают проблемы. Владимир Ильич заявил: «Я считаю, что у русского человека есть склонность к бунту». Заявил и прочитал об этом целую лекцию, с картинками. Все девяносто человек его слушали.

***

Но свобода на словах – это лишь начало. Важен опыт. Поэтому для воспитания «русского человека» организаторы выбрали не лекционный курс, а общую жизнь. Здесь от начала и до конца лагеря дети распределены по группам одиннадцать – восемнадцать человек с которыми вместе проживают это время один старший и несколько его помощников из взрослых, молодежи или старших подростков. Есть дежурные группы из ребят, которые отвечают в течение дня: одна – за подготовку к общей молитве, вторая – за распорядок дня и своевременное начало всех дел, третья – за трапезу. Общие правила – обязательная зарядка, точное время начала общей молитвы, трапезы, мастерских. Строго ограничено и расписано время купания. В расписании отведено даже специальное время для личной гигиены.

Общая жизнь – это пространство первой заботы, которую нарушает не только своеволие, но и бессмысленность, пустота. Ее не должно быть в принципе. Соблюсти эту вечную золотую середину между личной свободой каждого и общим добрым намерением – вот то, чего здесь старательно ищут старшие.

Леша, старший подросток, в разговоре между подростками о компьютерных играх и об Интернете пересказывает слово, сказанное на общей молитве:

–Тут говорили: можно плавать как рыба в реке, где закинуты удочки с приманкой, и тогда ты обязательно на какую-то приманку поймаешься, зацепишься и тебя уже будут водить за нос. А этот лагерь – как будто вытащили тебя из воды, поставили на поле, где нет никаких приманок, и ходи себе, радуйся. Это такая жизнь без приманок.

– И что это дает?

– Тут у меня есть друзья, которым я правда доверяю. Я хожу и спрашиваю у них разные вещи, которые мне лично важны. А еще я в своей группе старший, поэтому стараюсь младшим помочь.

Общая жизнь здесь – это сплав возможностей и обязанностей по отношению друг к другу. Парадокс в том, что нужно не просто понять или принять к сведению язык общих правил, но свободно «заговорить» на нем, полюбить и использовать его ради поиска чего-то настоящего. А это настоящее всегда единично и уникально.

Рассказывал Ваня, помощник из старших подростков:

– Мы были в экспедиции в гостях у православного движения «Беседники»*. И Владимир Владимирович, один из них, говорит бабе Рае: «Ну вот иди, позови Сережу грузить дрова». И у меня мысль: «Вот, дядю Сережу все заставляют делать, и он сейчас по любому скажет: "Ну почему я?"» Так вот, этого не произошло. Он просто пришел и начал помогать. И вот они все такие: каждый приходит и чтоб его не попросили – он сделает. По послушанию, по дружбе, по любви.

Без этих качеств невозможно и завершающее событие каждого дня – «свечка». Старший обычно зажигает свечу и передает ее по кругу. Это время для итогов общей жизни группы за прошедший день, время для благодарности друг другу и Богу, время для молитвы вслух своими словами. Это же время для разговора о трудностях и проблемах. По очереди говорит каждый. Тут же испытывается реальность близости и доверия меду старшими и детьми.

Из рассказа Рады (ей уже четырнадцать, но здесь она впервые, так как раньше очень не хотела ехать, сейчас же об этом жалеет):

– Мы тут говорим на все темы, на какие только можно. Мы можем спросить о чем угодно, мы можем не стесняться, и нам дадут ответы… Самые трудные темы обсуждались несколько раз и вместе. Но, как правило, для мальчиков своя встреча, а для девочек – своя.

В этот раз, о котором говорит Рада, вопросы возникли об отношениях между мальчиками и девочками, о любви, о браке, о порядках в лагере.

– Мы писали вопросы на бумажках и взрослые нам на все-все отвечали. Я это очень ценю. И тут мы не забываем про Господа, а у нас ведь обычно так много дел! Я так хочу, чтоб в наш христианский дом пришло больше людей. Это было бы так прекрасно, – продолжает Рада.

Но вопрос о свободе – это одновременно и краеугольный камень, и камень преткновения. Однако и это хороший опыт – опыт соотнесения  настоящей свободы и своеволия. Благо, здесь в общей жизни соблюдается простота и ясность. Это то, что помогает проявиться и радостям, и проблемам в их наиболее незамутненном виде.

Из разговора с Кристиной, старшим подростком:

– Мне общаться везде трудно. Здесь не лучше, чем в школе. Ну, разве что в одном отличие – здесь люди не будут врать, не будут намеренно делать зла. Люди честные.

***

– Свобода и послушание в единстве, – поясняет Владимир Ильич, – это самое ценное, что здесь может быть. «Где моя любовь (к вам) и ваша свобода» – вот это нужно искать. И если находишь возможность преодолеть свои особенности ради общего плода, то он и есть – обогащение через общение и встречу, и обретение подлинной свободы.

Качества «русского человека», которые нашли старшие и младшие в этом лагере – не уникальны. Владимир Ильич честно признался: они характерны для любого, кто живет по совести и учится отвечать, как христианин, за отечество земное, чтобы однажды взять ответственность и за Отечество Небесное. Но вера в реальность такого «русского человека» находит опору в той вере, которая уже изначально собрала всех участников лагеря. Эта вера в Церковь «как в смысл жизни и служение» – это, конечно же, слова все того же Владимира Ильича. Эта вера, – участники лагеря-собора надеются, – даст силу на «всемирную отзывчивость», где бы ни оказался потом каждый из них.