Расстрельная экспозиция в Коммунарке

Готовится к открытию музейная экспозиция на расстрельном полигоне «Коммунарка», вокруг которого не затихают споры о том, можно ли в списках убитых ставить имена сотрудников карательных органов рядом с именами их жертв. Уникальность выставки в том, что в её создании участвуют потомки захороненных здесь людей.

Устроители экспозиции хотят восстановить картину происходившего в этом месте и вспомнить каждого, кто лежит в этих рвах. «Вот уже пять лет 30 октября мы проводим здесь акцию «Молитва памяти», молимся и читаем списки убитых, – рассказывает руководитель инициативной группы по созданию выставки Ольга Борисова. – Имя, год рождения, дата ареста и расстрелян-расстрелян-расстрелян. Всегда хотелось лучше узнать об этих людях, чьи жизни и имена были выкорчеваны из общей судьбы нашего народа».

У москвича Сергея Чусова в земле «Коммунарки» лежат дед и прадед, расстрелянные в один день. «Дед, Вадим Валерианович, талантливый военный инженер за прожитые 25 лет, не успел что-то всерьёз сделать, а вот его отец, мой прадед, Валериан Оболенский-Осинский, член РСДРП с 1907 года был академиком АН и ВСХН, членом худсовета Вахтанговского театра, членом президиума Госплана, полпредом в Швеции, поддерживал издание стихов Ахматовой и «Белой гвардии» Булгакова, – рассказывает Сергей Чусов. – Когда он был в Америке, Генри Форд, прощаясь, подарил ему свой личный автомобиль и сказал, что “если все большевики такие, как вы, то с ними можно иметь дело”. Эта машина послужила для следствия уликой в деле о пособничестве американским капиталистам».

Из подобных московских «спецобъектов» «Коммунарка» – особый, он подчинялся напрямую центральному аппарату НКВД, а не Московскому управлению, как расположенный неподалеку ещё один страшный полигон – Бутовский. В Бутово расстреливали без разбора чинов и званий, а большинство казней в «Коммунарке» – всесоюзного и даже международного значения. Однажды здесь расстреляли 235 железнодорожников всех рангов, от руководства до рабочих. В июле 1941 года на «Коммунарке» казнили почти в полном составе правительство Монголии. Среди захороненных здесь – 86 профессоров советских вузов.

«Друг академика Вернадского, внук декабриста Фёдора Шаховского, внучатый племянник Петра Чаадаева, потомок Рюрика – 77-летний князь Дмитрий Иванович Шаховской был арестован в ночь с 26 на 27 июля 1938 года, – рассказывает о своём прадеде Елена Старостенкова. – Его допрашивали и пытали сначала на Лубянке, затем в Лефортово. Себя он признал контрреволюционером, но показаний на других не дал категорически. 15 апреля 1939 года его расстреляли в «Коммунарке» как участника “антисоветской террористической организации”».

Волею злой судьбы эта земля, теперешняя «Коммунарка», а раньше сельцо Фатырёво, издревле связана со знаменитыми именами. В разные годы ей владели ведущие своё начало от Рюрика княжеские роды Козловских, Мосальских, Репниных. Есть предание, что при отступлении французов из Москвы в 1812 году здесь ночевал и забыл свою шпагу тот самый, прозванный Наполеоном «храбрейшим из храбрых» маршал Ней, который через 3 года, объявленный государственным преступником, сам командовал своим расстрелом в Париже.

В XX веке «Коммунарка» была и местом казней представителей политической и военной элиты. Здесь лежат члены политбюро Николай Бухарин, Алексей Рыков, Ян Рудзутак, наркомпрос Андрей Бубнов, главкомандующий Николай Крыленко, наркомвоенмор Армении Гая Гай, красные комдивы Семен Белый и Михаил Медников, бывший военный министр Временного правительства, впоследствие советский генерал-майор Александр Верховский, более двухсот сотрудников НКВД, в их числе начальник охраны Ленина Абрам Беленький, заместитель Дзержинского Яков Петерс, руководитель НКВД Генрих Ягода.

Вера Константиновна Грюнберг-Иванникова, внучка захороненного на полигоне «Коммунарка» Юлия Густавовича Грюнберга, лишь три года назад узнала о судьбе своих родных и даже оформила себе двойную фамилию, вернув в неё «Грюнберг», чтобы было легче доказывать свое родство при запросе архивных документов.

Её дед, революционер-радикал, политкаторжанин Юлий Густавович Грюнберг, после 1917 года  работал в советских торгпредствах в Харбине и Токио. В апреле 1938 года он был приговорен к высшей мере по ложному обвинению «за участие в к.-р. террористической организации», расстрелян в Лефортовской тюрьме и захоронен на полигоне «Коммунарка». Тогда же в апреле его жену Валентину Николаевну отправили в Акмолинский лагерь жён изменников родины.

Сохранилось ее письмо 1942 года к дочери, с 15 лет оставшейся без родителей: «Любимая моя девочка, мне всё грустнее и грустнее жить, я старею, теряю силы, мне хочется быть подле вас. Ты, Леночка, на фотографии очень и очень грустная. Почему это? Обо мне не тревожься. Думаю, все выдержат разлуку. Будь добра пришли мне махорки, ржаных или пшеничных сухарей. Как ты меня этим осчастливишь. Пиши родная часто, часто. Все получают, а я всё нет и нет. Целую и обнимаю, крепко, мама». 

«Собирая экспозицию, мы видим, что все очень противоречиво, и много вопросов, – говорит Ольга Борисова. – Бывает сложно определить, кто жертва, а кто палач, и в одном человеке бывает много всего намешано. Мы стараемся показать произошедшую трагедию через разные судьбы. Для нашего братства драгоценно, что именно Русская церковь сделала «спецобъект» открытым для посещения людей в 1999 году, построив здесь храм, и теперь приход выделил нам помещения для музейной экспозиции, просто освободив комнаты в доме причта». 

Известна судьба одного из священников, расстрелянных в «Коммунарке» – отца Павла Боротинского. Он начал свое служение в 1918 году, понимая, на что идёт. В 1922 году будучи священником Серафимо-Дивеевского Троицкого монастыря, он возглавил в Дивееве противостояние изъятию церковных ценностей, по его совету они были заменены на бытовые, благодаря чему сохранились. Отец Павел активно выступал против обновленчества, распространял воззвания патриарха Тихона и письмо митрополита Вениамина Петроградского, направленные против безбожной власти в защиту Русской православной церкви. 

Из допроса священника Павла Боротинского: 

«Живя в Дивеево, я, начиная с 1922-го года до последнего времени в храмах не служил по мотивам, изложенным мною выше, то есть отрицательного отношения к официальной церкви. Служил у себя в доме – для себя, родственников и тех знакомых, которые приходили в то время ко мне… Ко мне в дом заходило много паломников… Паломники задавали вопросы и чаще всего такие:

– можно ли служить у советской власти?

– можно ли работать в праздничные дни?

– можно ли участвовать в революционных демонстрациях? и т.п.

На все эти вопросы мною давались ответы и пояснения, исходя из моей идеологии, то есть отрицательные. Имевшиеся у меня листовки я давал списывать паломникам, в том числе и брошюру “Отношение к соввласти с точки зрения православного нравоучения”». 

Отец Павел четырежды подвергался аресту и заключению, в лагере на строительстве Беломоро-Балтийского канала отказывался работать «вследствие непризнания соввласти». 15 сентября 1938 года приговорен к расстрелу и в тот же день убит.