Расколдовать Россию от старых и новых мифов
«Главное святое дело предстоящего Собора и состоит в том, чтобы призвать Россию и чад Русской православной церкви к нелицемерному покаянию в своей беспримерной безблагодатности рутины жизни, к покаянию в том, что перестали быть достоянием Божиим», – писал в 1906 году Николай Неплюев, обращаясь к будущим участникам Поместного собора, которому суждено было состояться лишь через 11 лет.
Был ли услышан призыв Николая Неплюева Поместным собором 1917–1918 годов и актуален ли он сегодня для Русской церкви и русского народа – обсуждали участники круглого стола, прошедшего в рамках конференции «Наследие Николая Неплюева и дело духовного возрождения России».
Siemens на хуторе
Неплюев, потомок митрополита-священномученика Филиппа Колычева, аристократ и помещик, войдёт в историю Русской церкви как основатель уникального Крестовоздвиженского трудового братства, просуществовавшего 40 лет – с момента образования первой общины в 1889 году до 1929 года, когда оно было окончательно уничтожено большевиками. Членами братства стали крестьянские дети, которым Неплюев дал хорошее образование, христианское воспитание и пример жизни по вере. Окончив созданные Николаем Николаевичем школы, воспитанники не захотели расходиться.
Его идеи братолюбия и устроения жизни на основе «добровольной дисциплины любви» можно было бы отнести к совершенной утопии, если бы они не были выведены из практической очень плодотворной жизни братства. Опыт Николая Неплюева и его дела точнее всего можно описать словами философа Владимира Соловьева: «Люди факта живут чужой жизнью, но не они творят жизнь. Творят жизнь люди веры».
В братское хозяйство входили поля и лесные угодья, два лесопильных, винокуренный и кирпичный заводы, фермы племенного скота (коров, свиней и овец), пасека на 130 ульев, конезавод. В хуторе Воздвиженское Черниговской губернии, где базировалось братство, была установлена локальная телефонная сеть «Сименс».
Ужас и позор
«Ужас и позор» современной ему действительности Неплюев видел в том, что людьми оставлена «святая вера, которая должна удовлетворять наивысшие стремления ума и сердца человеческого» и содержит в себе «наиболее разумную и практичную программу мирного прогресса человечества». Потеряв веру в возможность реальной крепкой жизни по Евангелию и возложив надежду на достижение благоденствия средствами политики и радикального социального переустройства, «наша Россия обратилась в вертеп разбойников, наша интеллигенция – в атеистов, анархистов и социал-демократов, наши юноши – в бесноватых, наши крестьяне и рабочие – в грабителей и разбойников», писал Неплюев. Возлагая на церковь ответственность за бессилие на русской земле веры и любви, он и свою главную надежду связывал с покаянием церкви – за «горящее на всем укладе жизни клеймо безблагодатности, отсутствие печати дара Духа Святого: мира, любви, мудрости, смирения, великодушия, кротости, благоговения».
«Слово “покаяние” часто пугает людей, им кажется, что это значит выйти на площадь, порвать на себе одежду и уйти со стыдом, – говорит участница круглого стола историк Людмила Комиссарова. – Но из слов Неплюева становится ясно, что покаяться – значит прежде всего признать ошибки, приведшие к кризисной ситуации, и взять на себя ответственность за её изменение».
Такую ответственность, по мнению Неплюева, должны были взять на себя не только церковные иерархи, вообще не только верующие люди. Неплюев обращается к представителям разных взглядов и сословий: дворянству, промышленникам, государственным деятелям – всем, кто имел власть, силу, богатство, образование, духовные таланты, и к простому народу. «Этим он принципиально отличается от многих представителей интеллигенции и дворянства, которые испытывали вину перед народом, – считает Людмила Комиссарова. – Русский народ, может, менее ответственен за то, что произошло в России, потому что он живёт во тьме и невежестве. Но и он в ответе за общую жизнь и должен приносить покаяние – в том числе и за своё невежество. Только надо в этом ему помочь».
Пусть за всё ответит патриарх
Поместный собор 1917–1918 годов, как известно, не обернулся призывом к всенародному покаянию. Вместе с тем нельзя сказать, что слово Неплюева совсем не было услышано. «Слишком тяжёлые обстоятельства увели собор в сторону. На первое место вышли, к сожалению, выборы патриарха – очередная попытка найти величавую фигуру, которая могла бы только своим внешним блеском якобы что-то изменить в жизни, – говорит ректор Свято-Филаретовского православно-христианского института священник Георгий Кочетков. – Это была ложная надежда. Большинство участников собора, как известно, не голосовало за восстановление патриаршества. Это решение было принято абсолютным меньшинством голосов, то есть на самом деле не принято». Уход от покаяния делает всю нашу жизнь в XX веке – начиная с 1917 года – «раздвоенной и двусмысленной даже внутри церкви, не говоря обо всем остальном», считает отец Георгий. В 1907 году, за год до смерти, Неплюев неслучайно пишет: «Я хочу, чтобы народ покаялся за отвержение пути Христовой любви». Так он оценил реакцию общества на свой призыв к устроению жизни на братских началах.
Не дожив почти десять лет до катастрофы 1917 года, Николай Неплюев не только предсказал её причины и последствия, но и предложил духовную, политическую и экономическую альтернативу устроения жизни народа и государства. Именно забвение православия как родства и братства и в результате бессилие веры противостать пришедшему из Европы злому соблазну социалистических и коммунистических идей направили Россию на путь крови.
«Каждый день я хожу мимо памятника Николаю Гавриловичу Чернышевскому, который призывал Русь не к покаянию, а к топору, – говорит заведующий кафедрой богословия СФИ Александр Копировский. – Это тогда было общим увлечением, и сейчас иногда с этим сталкиваешься. Я полагаю, сегодня очень важно весь этот приведший страну к топору опыт прошлого остановить».
Конечно, никто всерьёз не думает, что хорошо убивать или унижать людей, лишать их свободы, творчества, возможности трудиться и обеспечивать себя и свою семью. Никто не выбирает путь насилия, но есть фатальное ощущение, что в какой-то момент этот путь сам нас выбрал, и после загипнотизированного смертью XX века ему нельзя противостать иначе, как с помощью насилия или бегства.
+ XX век
«Призыв к покаянию в этом мире практически всегда несвоевременен: всегда нет времени ни чтобы его произнести, ни чтобы услышать, – считает проректор СФИ Марина Наумова. – Спустя более чем 100 лет можно согласиться практически со всем, что говорит Николай Николаевич, и ещё прибавить к этому всю тьму и тяжесть XX века».
«Раньше мне казалось, что вся эта логика, связанная с покаянием, скорее вредна: лучше песок забвения, – говорит Андрей Тесля, руководитель Центра исследований русской мысли калининградского Балтийского федерального университета имени Канта. – Трудные исторические сюжеты, думал я, со временем теряют актуальность, перестают быть пространством споров и боёв, а когда они уже непосредственно тебя не задевают, то уходят сами собой. Не стоит разжигать и длить гражданскую войну, где вся история про поделившихся белых, красных, зелёных становится уже чужой историей».
Однако сегодня, по мнению Андрея Тесли, «разговор о покаянии важен даже сугубо прагматически, потому что звучит очень полезным диссонансом навязываемому триумфализму, когда официальную политику памяти можно описать знаменитой цитатой из Бенкендорфа: “Прошедшее России было удивительно, её настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение”».
Механизм государственной идеологии превращает полную противоречий и расколов историю в монолит. «Любое наше прошлое превращается, с одной стороны, в единое. Вместе с тем оно превращается в единое именно наше прошлое, в историю наших славных побед, ведущую к нашему нынешнему состоянию, – поясняет Андрей Тесля. – Межвоенная политика – отлично. Интербригады в Испании – хорошо. Пакт Молотова–Риббентропа – чудесно. Союзники в июне 1942 года – здорово. С одной стороны, кадетские полки, отсылающие к памяти императорской гвардии, с другой стороны – празднование Дня Красной армии, с третьей – мы попутно гордимся ВЧК и поминаем Бенкендорфа. Наше прошлое в высшей степени сложно, а предлагаемый триумфализм закрывает наши глаза на нас самих, на нашу сложность, как будто мы не можем сами разобраться в своём пошлом, никоим образом не отменяя ценного, но и не исключая того, что является предметом и нашего стыда, и нашего смущения».
Моя ли это история?
«Ставить вопрос о покаянии сейчас считается неуместным, потому что Россия позиционируется как великая держава и любая нравственная ревизия славного прошлого интерпретируется как угроза её внутреннему единству, – говорит Людмила Комиссарова. – Поэтому достаточно бурную и не очень положительную реакцию вызвало то покаянное слово, которое наш духовный попечитель отец Георгий Кочетков произнес на фестивале “Преображенские встречи” не только за себя, но и за те грехи, которые были совершены в России в XX веке русским народом».
«Зачем нужно покаяние – вопрос эсхатологический и историософский, – считает священник Георгий Кочетков. – Всегда была, есть и будет тёмная сторона истории, но и светлая сторона тоже всегда была, есть и будет. И она тоже должна чем-то питаться и наполняться. Неплюев – разрушитель мифов о святой Руси и других националистических, классовых, коммунистических мифов. Он расколдовывал заколдованный злыми духами мир и наполнял его подлинной жизнью, устроенной на братской любви».
«Неплюев прекрасно отразил в своём слове современное ему состояние жизни и общества, – считает отец Георгий, – но теперь он говорил бы совсем другие слова, потому что опыт XX века – не просто очередной этап истории, это не некая новая советская Россия – это никакая не Россия. Не хочется говорить слова типа “исчадие ада”, но всё-таки они просятся на язык. Это же инфернальные вещи, приведшие нас сегодня не просто к кризису: мы живём во время самых жестоких угроз и для нашей страны и народа, и для мира, и для церкви».
Надо отличать забвение как дар Божий от беспамятства. «То, что сейчас говорится об истории, – это как раз свидетельство того, что людей снова и снова толкают на беспамятство, то есть на скотское и рабское существование, – говорит ректор СФИ. – Такова официальная политика исторической памяти. “Россия – моя история” – так называется выставка, которую придумал Шевкунов. Надо спросить себя всерьёз: а моя ли это история? Если она моя, то тем хуже для меня. Вопиёт к небу голос крови десятков миллионов замученных людей. Это Русская катастрофа, наш холокост, океан бед и страданий всего народа».
Народ – это кто и сколько
«Не патриархи и президенты могут начать процесс покаяния, хотя так было бы удобно нам, чтобы именно они начали, – говорит отец Георгий Кочетков. – О, как было бы здорово! Но это невозможно. Надо обращаться не просто к обществу, общество – это уже некоторое следствие, вторичная реальность, как и культура. Обращаться надо к совести каждого человека, к церкви, к народу – к тому единству, которое люди неформально могут переживать».
«Для начала покаяния, без которого немыслимо возрождение церкви и русского народа, не нужно многих масс и толп, – уверен отец Георгий. – Историю делают небольшие группы людей, иногда даже отдельные личности – старшие и бо́льшие. Старшие – это те, которые уже отвечают за других людей, а большие – те, кто ближе к Богу, кого можно назвать совестью народа. Только их надо увидеть, их надо признать и собрать, чтобы они приняли единое решение: куда мы дальше пойдём. Как было в 1613 году, когда собрался Земский собор. Да, там были и негативные последствия, и позитивные, но кризис был разрешён. И в наше время никогда не будет ничего идеального. Но нужно, чтобы народ сказал своё слово. А народ – это что? Надо собрать миллион людей или десятки миллионов? Конечно, нет. Не демократическим же путём, не путём голосования всё определяется. Поэтому сейчас главный вопрос – как собрать этих бо́льших и старших, чтобы они друг друга узнали и услышали и чтобы их услышали другие».