Православие и мир: быть или не быть. Часть 2. Преодоление раскола

Окончание. Первую часть читайте здесь.

– Какие пути выхода из кризиса вы видите?

– Патриарх Кирилл и некоторые поместные церкви призывают созвать Всеправославный собор по этому поводу. Например, Антиохийский патриарх выступил с таким призывом. Это было бы важно, потому что вопрос касается всех православных церквей, а не только Константинополя или Москвы. Это был бы очень непростой собор, но это могло бы стать реальным проявлением соборности и возможностью избежать раскола, который теперь фактически происходит. Решения Вселенского патриархата – это слишком одностороннее и небеспристрастное действие. Когда за какими-то масштабными реалиями в церкви стоят века, невозможно просто так всё отменить росчерком пера и считать «как не бывшее». Для всего православного мира ситуация, инициированная Вселенским патриархом, плохая, но все поместные церкви зависят от Константинополя, поскольку все боятся его политического влияния. Константинополь признают, так сказать, представляющим всё православие перед западным миром, и ссориться с ним никто не хочет. Поэтому созыв Всеправославного собора в данной ситуации маловероятен. По правилам, его должен собрать Константинопольский патриарх, а пока такого желания с его стороны явно нет.

Но если и соберётся Всеправославный собор, у меня такая интуиция, что там не решатся никакие вопросы. Чтобы их решить, надо не только собраться, надо иметь соборность в церкви и глубокое единство православного народа. А где вы видели соборность? И где вы видели это единство? Если всё это и существует, то очень локально и непродолжительно.

Православные церкви – небольшие и слабые, они плохо организованы внутренне и мало связаны друг с другом. Многие из них, особенно Русская церковь, совсем недавно пережили страшные годы. Их возрождение ещё впереди, если оно вообще случится. Пока в РПЦ восстановлена только часть храмов, монастырей, церковной структуры. Причём восстановлена так, как никогда не было прежде, в совершенно новой форме, с новыми смысловыми и духовными акцентами, далеко не всегда лучшими.

– А возможно ли вообще разрешение углубляющегося кризиса изнутри старой константиновской* парадигмы жизни православных церквей?

– Нет и нет! Невозможно разрешение серьёзного канонического кризиса при старом понимании того, что канонично, то есть правильно, ведь канон – это правило. Но правильно с точки зрения вечности, простите, а не просто потому, что кто-то где-то когда-то принял такое правило. Пусть и в церкви, и, что называется, по наитию Духа. Ведь это часто принималось ситуативно, для определённого времени, пусть даже эпохи, и для определённого места. Сплошь и рядом мы встречаемся с тем, что жизнь ушла совершенно в другую сторону, а правило осталось. Нужно пересматривать всю систему канонов, говорящих о том, что правильно в церкви и как сейчас надо жить христианам. Что-то надо удержать как традицию, а что-то отменить, что-то развить, трансформировать, преобразовать. И это не будет никаким модернизмом и обновленчеством. В этом просто надо опознавать волю Божию, искать её и исполнять. И нужны совершенно другие отношения с обществом и с государством – абсолютно всем церквам, потому что везде это проблематично.

Нужно видеть, в чём воля Божия сейчас, когда кончился константиновский период, то есть как теперь устраивать церковь. В доконстантиновский период, в апостольское время, во II веке христиане, церковь ощущали себя братством и общиной, что совершенно не равнозначно современным приходу, епархии, монастырю. Надо вернуться к евангельским основам нашей жизни, к опыту созданных апостолами и первыми поколениями христиан общин и братств, от которых церковь ушла под влиянием тех самых политических причин из-за разных исторических перипетий и трудностей.

– Это немножко фантастически звучит, потому что сегодня управление церквами находится в руках той самой иерархии. Как может осуществиться переход к предложенной вами общинно-братской модели – непонятно. Получается, что сначала должна прекратить своё существование нынешняя церковная структура?

– И такое бывает, но, я надеюсь, этого не будет. Дело в том, что сейчас в церкви идут интересные процессы, нарождается какое-то новое поколение, и не только в нашей церкви. Мне уже разные молодые священники и даже епископы свидетельствовали, что их существующая церковная жизнь не устраивает, они ждут серьёзных перемен.

Я уж не говорю о мирянах, которые часто просто бегут из церкви. Но без народа кому будут нужны все эти храмы, архиереи, священники. Они должны быть живой реальной частью церкви, а не просто церковного бюрократического аппарата, церковной структуры, институции. Только сам народ, сами епископы и пресвитеры могут поднимать такие вопросы и начинать их решать. И такие люди есть, но пока их голоса полностью заглушаются. Кто их знает? Кто назовёт их имена? Пока слушают каких-нибудь Кураева, Смирнова, Ткачёва или Шевкунова. Можно продолжать этот ряд достаточно долго. Но это же позорище!

– Есть ли, по-вашему, хоть один авторитетный голос, который можно было бы противопоставить перечисленным вами лицам?

– Для этого всё и глушится, чтобы его не было как в обществе, так и в церкви. У нас единственный формальный авторитет – это патриарх. Но его авторитет постоянно занижают «до плинтуса» даже там, где он хорошие вещи делает, не говоря о спорных, которые надо было бы обсуждать. Но для этого в церкви нужна была бы свобода, а её нет,  есть только весьма спорная вертикаль власти. Авторитет православной церкви в обществе очень упал. Народ смотрит на церковную структуру как на прихвостней государства, которые поддерживают самые низменные интенции в обществе: мракобесие, лжепатриотизм, ксенофобию, раболепие перед властью. Дальше так церковь жить не может – это очевидно для всех. Поэтому она в параличе. Как в прежние времена сказал бы какой-нибудь Владимир Ильич: «Революционная ситуация!».

– Могут ли что-то делать миряне для помощи в разрешении «революционной ситуации»?

– И могут, и должны. Священники очень несамостоятельные, они, как писал отец Павел Адельгейм, фактически в крепостной зависимости от архиереев, если вообще не в рабстве у них. Из епископов тоже никто не чувствует себя независимо и от внешней власти, и от церковной. Поэтому мирянам надо выступать. Даже если ты не разбираешься в богословии, в канонике, в экклезиологии и прочих церковных традициях, но ты живёшь внутри церкви, переживаешь за неё, у тебя что-то болит. Даже если ты не знаешь выхода и не понимаешь, почему так, а не иначе, и как надо, всё равно надо об этом говорить – хватит молчать!

– Где говорить? Друг с другом? Писать в «Фейсбуке»?

– Где угодно и кто как только может, но надо стараться делать это без критиканства. Нужно проблемы ставить и решать, а не делать вид, что коли это церковь, которая призвана быть мистическим Телом Христовым, значит, все проблемы как бы уже и решены. Или что они не должны быть видимы внешнему обществу и миру. Ничего подобного, они все видны.

Церковь – это люди, а где люди – там проблемы. В Боге проблем нет, а в людях они всегда есть. Когда всё это скрывается, это много хуже, потому что, увидев в церкви что-то недолжное или непонятное, люди начинают фантазировать, начинают подозревать всех в ещё худшем. Увидев безобразие в одном месте – думать, что это безобразие существует везде. Нет доверия церкви, потому что люди видят, что в ней самой нет открытости. К тому же есть известный во все века парадокс: всегда в мире сем будут силы, которые воюют против Церкви как таковой, и чем она будет лучше, тем больше будет сопротивление этих сил.

– Для внутренней жизни Русской православной церкви этот раскол несёт в себе только какие-то угрозы или наоборот: способствует единству, консолидации разных православных направлений, сил и традиций?

– Этот кризис принёс проблемы, но он чреват и вещами хорошими. Но хорошее само собой никогда не является. Хотите хорошей жизни, хотите исправления ошибок, грехов – нужно покаяние и совместные творческие, духовные, соборные усилия. Создавайте то, чего вы хотите, что Бог от вас хочет, на что вы поставлены. Хотите жить в духе любви и свободы во Христе? Хотите жить в духе братства, общения и служения? Так действуйте, начиная с себя. Вот что главное. Да, нужно покаяние за многое, за прошлое. Да, нужно возрождение всему народу, и стране, и церкви. И церкви это нужно – и не надо стесняться и бояться об этом говорить, хотя, конечно, сразу многие завоют и будут стараться прижать к ногтю тех, кто заговорит об этом всерьёз. Но так было всегда. Где-то более цивилизованно, где-то более грубо. Надо этому противостоять силой общей веры, надежды и любви.

Прошли 90-е годы, когда принималось на ура всё, что в церкви есть, когда даже самая гадость истолковывалась в радужных тонах. Мы вступаем действительно в кризисную эпоху, и она быстро не пройдёт в любом случае. Даже если удастся сейчас каким-то образом замирить, скажем, Второй и Третий Рим. Проблемы ушли значительно дальше и глубже. Никакое перемирие церковных правительств этих вопросов не решит, может только немного смягчить.

– Что было принципиально упущено в церкви после прекращения советских гонений и что нельзя сейчас прозевать для уврачевания кризиса?

– Мы уже прозевали возможность церковного возрождения в начале 90-х годов. Ничего не делали, думали только о себе и о своём: где достать деньги, как восстановить прежнюю роскошь и прежнее влияние на государство, на народ, на культуру – на что угодно. Занимались совсем не тем, чем надо. Не нужно было все силы вкладывать в восстановление разрушенных храмов, монастырей, всей церковной недвижимости. Захотело бы государство восстанавливать, пусть восстанавливало бы, но пусть оно делало бы это за свой счёт и по собственной инициативе. Можно было бы им помогать, но совершенно ни к чему было впрягаться в это ярмо и становиться в связи с этим в абсолютно зависимое от государства положение, которое продолжается до сих пор.

Нужно было понять, что у церкви задача номер один – восстановление человеческих душ. Во все времена и на всяком месте. Нужно было заниматься людьми, как делало, скажем, наше Преображенское братство и Свято-Филаретовский православно-христианский институт. Это и сейчас самое главное, что надо делать в церкви. Это центр.

Это важнее того, что происходит в Киеве, или в Константинополе, или в Московской патриархии. Но вместо того чтобы помочь людям обрести опыт веры и войти в церковь, пользовались их неграмотностью и духовной разрушенностью, провоцировали на выступления против русского языка в богослужении, без чего понять богослужение, и Писание, и традицию церкви почти невозможно для современного человека. Вместо установления нормальных человеческих общинных и братских отношений в церкви предлагали такое устройство приходов, в котором нет и не может быть нормальной евангельской православной жизни. Навязали худший вульгарный деспотический клерикализм как единственно возможный, чуть ли не святыми отцами установленный способ руководства церковной жизнью.

В результате миряне оказались практически вне канонического поля, священники стали у нас как крепостные, а крепостники, опьянённые своей безотчётностью перед церковью и Богом, ведут себя как хотят, и никакой управы на них нет. Очень жалко, что нет никакой связи между патриархом и народом, иерархией и народом. Но она восстановится, если иерархи будут иметь какое-то смирение, будут понимать, что они служители. Как говорил митрополит Сурожский Антоний, цитируя отца Софрония (Сахарова), иерарх должен быть на вершине пирамиды, но пирамида должна быть перевёрнута вершиной вниз. На нём наибольшая ответственность, на нём наибольшая тяжесть, потому что он несёт самое серьёзное служение, но имеет меньше всех привилегий и меньше всех власти. Власть, особенно духовная власть, развращает людей. Пока есть история, всегда так будет. Поэтому власть должна быть только у Бога и от Бога, власть любви  – и всё! Остальное может быть неким духовным авторитетом или чем-то подобным.

Вот это всё нужно и можно было устраивать ещё в 90-е. Сейчас, когда прошло почти тридцать лет, всё стало значительно сложнее. Сейчас на это сил, времени и средств уйдёт гораздо больше. Но хотя мы прекрасно знаем все язвы патриархии, всё-таки церковь – Русская православная церковь – это не только патриархия и не столько патриархия. В Русской церкви есть много замечательных и святых людей. Таким, например, был отец Виталий Боровой. Хотя он работал в патриархии, но это был очень светлый, даже святой человек.Конечно, таких, как он, сейчас найти трудно, но, надеюсь, можно. Если дать им дорогу, то они появятся. Итак, патриархия есть патриархия, а Русская православная церковь – это церковь, и не будем их путать. Возрождать надо церковь, а не устраивать новую патриархию. Это мы тоже должны понимать.