Подвиг

В библейском рассказе о том, как силач Самсон разорвал на дороге льва, находишь меньше удовлетворения, чем в повести о юноше Давиде, который с одной пастушеской пращей вышел на увешенного доспехами, похвалявшегося Голиафа, и, призвав силу Божию, свалил гордого великана. И победа Самсона над тысячью филистимлян  – не волнует. Замечательный подвиг, но бесподражательный. Удивление пред ним "блокирует" сознание, не вводит в жизнь. Подвиг Самсона выше человечности. Словно вся сила его была действительно не в сердце, внутри, а во вне, в волосах. И когда коварная женщина Далила остригла волосы Самсона, вся его сила исчезла. Библия – глубочайшая книга. И ребенок понимает, что у Давида не в волосах сила, а в сердце, в большом, великодушном и мужественном сердце.

Подвиги, несомненно, разделяются на два рода: Самсоновы и Давидовы. Самсоновы подвиги  – "волосяные", а Давидовы – подвиги сердца... "Волосяной" – это случайный герой, не онтологический. "Однобокий". Его геройство эпизодично и лишено этического смысла. В "человечестве волосяных героев" нет сияния человечности. Ими могли быть и фанатики-чеченцы, и удалые казаки-Крючковы, и гордо стоявшие пред расстрелом матросы революции, и такие герои белой армии, как Слащев, Скоблин. "Волосяной" герой может показать необычайную храбрость, хладнокровие, выдержку, презрение к смерти, забвение себя в минуту геройства; но сейчас же после этого, или немного позже, может стать зверем в человеческом образе, человеком, лишенным всякой нравственной устойчивости. У всякого Самсона есть не только своя Далила, но и свои волосы, лишающие его геройства, – геройства, сосредоточенного лишь в нравственной периферии "волос". Это героизм – лишенный третьего измерения – глубины. Героизм же Давидов – подвиг, идущий из глубины человечности. Давид тоже подвергается соблазнам и нередко уступает им, но быстро пробуждается в своей человечности.

Есть героизм, носящий человека, а также есть героизм, который человек в себе носит. Подвиг, зависящий "от волос" (иначе сказать, от случайного настроения, от стакана вина, от понюшки кокаина или просто от железных нервов), – низший род подвига. Подвиг, зависящий от внутреннего содержания человеческого сeрдца, – высший его род. И Пугачев, и Стенька Разин были храбрецами и удальцами. Но подвиг Суворова – иной тональности, иного духа. Подвиг Суворова проникнут служением верой и настроенностью души. Это результат всежизненных убеждений.

Мы привели пример известного Давидова подвига: победы над Голиафом. Но вот менее известный, но, может быть, еще более яркий пример истинного подвига. Давид скрывается от Саула, врага своего, желающего из зависти его убить. Утомленный Саул засыпает в палатке своего лагеря. Давид с Авессою тайно пробирается к нему в лагерь и достигает его палатки. Вот что говорит об этом Библия:

"Пришли Зифеи к Саулу в Гиву и сказали: вот, Давид скрывается у нас на холме Гахила, что направо от Иесимона. И встал Саул, и спустился в пустыню Зиф, и с ним три тысячи отборных мужей Израильских, чтобы искать Давида в пустыне Зиф. И расположился Саул на холме Гахила, что направо от Иесимона, при дороге; Давид же находился в пустыне и видел, что Саул шел за ним в пустыню; и послал Давид соглядатаев и узнал, что Саул действительно пришел. И встал Давид, и пошел к месту, на котором Саул расположился станом, и увидел Давид место, где спал Саул и Авенир, сын Киров, военачальник его. Саул же спал в шатре; и народ расположился вокруг него. И обратился Давид, и сказал Ахимелеху Хеттеянииу и Авессе, сыну Саруину, брату Исава, говоря: кто пойдет со мною к Саулу в стан? И отвечал Авесса: я пойду с тобою. И пришел Давид с Авессою к людям Сауловым ночью; и вот Саул лежит, спит в шатре, и копье его воткнуто у изголовья его; Авенир же и народ лежат вокруг него. Авесса сказал Давиду: предал Бог ныне врага твоего в руки твои; итак, позволь я пригвожду его копьем к земле одним ударом, и не повторю удара. Но Давид сказал Авессе: не убивай его; ибо кто, подняв руку на помазанника Господня, останется ненаказанным? И сказал Давид: жив Господь! пусть поразит его Господь, или придет день его, и он умрет, или пойдет на войну и погибнет; меня же да не попустит Господь поднять руку мою на помазанника Господня. А возьми его копье, которое у'изголовья его, и сосуд с водою и пойдем к себе. И взял Давид копье и сосуд с водою, и пошли они к себе; и никто не видел, и никто не знал, и никто не проснулся, но все спали; ибо сон от Господа напал на них. И перешел Давид на другую сторону, и стал на вершине горы вдали; большое расстояние было между ними. И воззвал Давид к народу и Авеииру, сыну Кирову, говоря: отвечай, Авенир. И отвечая Авенир и сказал: кто ты, что кричишь и беспокоишь царя? И сказал Давид Авениру: не муж ли ты, и кто равен тебе в Израиле? Для чего же ты не бережешь господина своего, царя? Ибо приходил некто из народа, чтобы погубить царя, господина твоего. Не хорошо это ты делаешь; жив Господь! вы достойны смерти за то, что не бережете господина вашего, помазанника Господня. Посмотри, где копье царя и сосуд с мздою, что были у изголовья его?" (I Царств, 26,12-16).

Героизм сердца. Его много бывает во всякой войне. Может быть, единственный смысл войны: явление героического самоотречения. Но бывает его еще больше в мирное время, когда подвиг великодушия благородства и бескорыстия еще нужнее, чем во время войны. Тайный подвиг, подвиг сердца никому не несет земного отличия. И главная война, духовная, идет в человеке всю его жизнь, до последней его земной минуты: война добра против зла и зла против добра; война истины с ложью, лжи с истиной. Война чистоты с грязью и грязи против чистоты. Наконец, война любви против злобы и злобы против любви. Достоевский выразил это: "В мире диавол с Богом борется, а поле битвы -сердца людей".

Мы не могли бы сейчас говорить о подвиге, если бы ради нас не было проявлено ряда (может быть, даже длинного ряда) подвигов со стороны многих наших близких и вообще встречавшихся с нами в жизни людей. Мы все живем благодаря другим людям и подвигам других людей.

Прежде всего, мы обязаны подвигу матери. Сколько бессонных ночей у нее было в ожидании нашего рождения. И таких же ночей над беспомощным, беззащитным тельцем. Кто. сочтет, взвесит все ее самопожертвование, все забвение себя, сострадание души и болезнь тела, чтобы мы только жили – чтобы мы выжили. А труд самозабвенный наших отцов. Счастлив тот, чьи родители не убоялись подвига деторождения и воспитания своего ребенка, работы над его характером, преодоления скверных его склонностей, когда они были еще в зачатке.

Разве не подвиг, например, для матери, – вразумить, наказать ребенка за его скверный поступок и не убояться услышать его плач? Разве не подвигом была работа наших воспитателей и учителей, таких часто терпеливых и внимательных к неблагодарным и злым детям? Но перешагнем через подвиг людей, окружающих наше детство и нашу юность. Вот мы взрослые, и окружены миром, "лежащим возле". Сколько в нем для нас опасностей, соблазнов, падений и смертей! Куда ни оглянемся – всюду, как в кошмаре Достоевского, Подстерегает нас "темная баня, а в углу ее паук". Что бы с нами было, если бы жизнь определялась только одними инстинктами людей-пауков, ткущих свою паутину во всех углах жизни? Если бы не было вокруг нас подвига человеческого! Подвига не как чего-нибудь только "особенного", эффектного, могущего быть описанным в увлекательной книге; но – подвига ежедневного, тихого – людей, прошедших мимо нас, и скромно, может быть, даже тайно (сами того не замечая), оставивших в нашей жизни благоухание своей человечности. Посадивших в мире белый цветок подвига.

Подвиг, как говорит само слово, есть подвигание, стремление куда-то. Движение к какой-то цели, к какому-то смыслу. Это движение самой той высшей Жизни, той вечной Жизни, к которой должен приобщиться человек за его краткое-краткое пребывание на земле. Подвинуться надо человеку ввысь, вот его назначение. Различно "подвигается" человек. Оттого различны и подвиги его, без которых в жизни не было бы ничего прекрасного, кроме Творца и Его бессловесного творения. Но чрез подвиг делается прекрасным и человек, творение разумное, созданное для подвига на земле, и возвышения к вечной радости неба.

Подвиг, как и всякое движение, может быть горизонтальным – количественным, – совершаться в плоскости дурной математической и пространственной бесконечности, гегелевской "schlechte Unendlichkeit". И подвиг может быть вертикальным – "вниз" и "вверх". Совершающие человеческое жертвоприношение Ваалу или приносящие обет индусской богине оспы или холеры, подвигаются по вертикали (и конечно, вниз). Преп. Сергий Радонежский, Серафим Саровский и другие праведные, очищающие и очистившие свое сердце, – "подвижники вверх".

Бесчисленные усилия, тренировки, самоограничения атлетов, бегунов, боксеров, а также всяческих воздержников от пищи ради похудения, все это, несомненно, "подвиги горизонтальные", не возвышающие человека и не углубляющие его человечности. Во многих случаях катящие его по наклонности. "Кто не собирает со Мной, тот расточает".

Подвижники, сделавшие подвигание вверх и вглубь Бытия главным импульсом своей жизни, – истинные люди.

Различны формы "подвижнической" человеческой жизни, но сущность ее одна: отдача себя последней. Божьей правде. Служение Богу чрез служение человеку; служение человеку в Боге. В более узком смысле слова, подвижниками именуются истинные монахи, пустынники, посвятившие жизнь ежемгновенному укоренению своего духа и своей воли в Боге, очищению своего сердца от самых глубинных в нем проявлений зла и темных эмоций.

Физические войны и всякая в мире борьба есть лишь отражение в физическом плане реальности духовной борьбы, предлежащей каждому человеку в этом мире.

Борьба имеет свои сроки. Времени принадлежит и связанный с борьбой, внутренней и внешней, вытекающий из этой борьбы подвиг – веры в Бога, надежды на Бога, любви к Богу и человеку. Хотим или не хотим, нам предлежит в этом мире борьба. Но дух и характер этой борьбы мы можем выбрать сами. Мы можем бороться ложью, обманом, клеветой, грызться, пожирать, как шакалы и гиены, друг друга из-за куска мяса. А можем своей любовью к Богу и Его правде вырвать, убить свой грех. И обессилить и изменить убийственный дух в другом человеке.

Человек стреляет в другого из-за одного бессмысленного и неосторожного слова; и такой же человек бросается в бурное море спасать неизвестного ему человека. Люди употребляют совершенно такое же усилие мускулов, чтобы подтолкнуть падающего и чтобы поддержать его. Гангстер отдает весь свой разум, все свое время, волю и энергию, чтобы перевести деньги ближних в свой карман; и люди, такие же, как он, проводят дни и ночи в делах истинно-человеческих, в трудах, милосердии и молитве, не только за друзей своих, но и за врагов... Какой диапазон волевых возможностей в человеке.

Один старец поучал подвигу такими словами: "Братья, что вы делаете, чего бы не делал злой демон? Вы скромно едите. Он совсем не ест! Вы мало спите, он совсем не спит. Вы отказались от лишних одежд, но у него совсем их нет... Во всем том, от чего вы отказались, вы еще не возвысились над ним. Но, братья, есть одно, от чего он не может отказаться, это от злобы. Есть одно, чего он не может достичь, это -любви. Здесь начало и совершение истинного подвига". А. Хомяков верно сказал:

Подвиг есть и в сраженьи, Подвиг есть и в борьбе, Высший подвиг в терпеньи, Любви и мольбе.

Если сердце заныло Перед злобой людской, Иль насильно схватило Тебя цепью стальной;

Если скорби земные Жалом в душу впились, -С верой бодрой и смелой Ты за подвиг берись.

Высший подвиг любви совершается незаметно. Слава этого состояния по-настоящему открывается только в итоге жизни.

"Один монах, – говорит древнее повествование, – не обладал добродетелями, которыми часто сияют иноки, и не прилежал особенно ни к постничеству, ни к молитве. Наконец, ударил час его смерти, – и собравшиеся вокруг него братия крайне удивлялись, видя, что этот беспечный, по их мнению, инок оставляет временную жизнь не только без трепета, но спокойно и благодарит Бога.

– Почему ты так беспечален, хотя предстанешь скоро великому Суду Божию? – спросили они. – Мы знаем твою жизнь и не постигаем твоего равнодушия.

Тогда умирающий сказал им:

– Отцы и братья, я жил беспечно. И ныне все дела мои представлены мне и прочтены ангелами Божиими. С сокрушением сердца моего я признался в них и ожидал приговора. Но ангелы сказали мне: "При всем небрежении, ты не осуждал ближних, и не было в тебе злобы!" При этих словах они разорвали рукопись грехов моих... Вот источник моей радости... Сказав это, инок с миром отошел ко Господу".

Подвиг настоящий себя не осознает. В этом его красота. Когда все удивлялись нестяжательности и милосердию епископа ноланского Павлина, он думал, что ничего не сделал ни для кого. "Я подобен, – говорил он, – только бойцу, приготовляющемуся к сражению, и человеку, желающему переплыть через реку; оба они ничего еще не сделали, скинув с себя одежду..."

У колыбели младенца и у смертного одра, среди сильных, здоровых и среди прокаженных, расслабленных проходит подвиг человеческий. Сколько открытой красоты и еще больше незримой есть в самоотверженном человеке. И ко всем явлениям этой красоты можно приложить белое имя подвига.