Он был сыном «врага народа»

В этот знаковый 2017 год мы не раз еще будем касаться темы покаяния и антропологической катастрофы XX века. Да, действительно о том, что произошло 100 лет назад с нашей страной, по-другому сказать невозможно. Система красного террора выбивала из людей человечность, призывала отрекаться и презирать своих близких, родителей, детей, братьев и сестер. Человек вынужден был выбирать между обществом и истиной. Людей ломали с детского возраста, их перемалывали, чтобы создать безликое «новое поколение». Но удалось сломать не всех…

Одним из таких людей был Булат Шалвович Окуджава (1924-1997). 25 февраля в Рязани состоялся литературно-музыкальный вечер его памяти с участием лауреата и дипломанта Всероссийских фестивалей авторской песни Валентины Буталовой (г. Тула).

Булат Окуджава родился в Москве 9 мая 1924 года. Когда ему исполнилось тринадцать лет, он лишился  родителей. Отца расстреляли, а мать отправили в Карлаг – исправительно-трудовой лагерь на территории Казахстана. Оттуда она вернется спустя двадцать лет. После ареста родителей мальчик остался на попечении бабушки. Детство Булата прошло на Арбате.

Спустя много лет Окуджава написал два стихотворения «Убили моего отца..», «Письмо к маме».

Убили моего отца
Ни за понюшку табака.
Всего лишь капелька свинца -
Зато как рана глубока!

Он не успел, не закричал,
Лишь выстрел треснул в тишине.
Давно тот выстрел отзвучал,
Но рана та еще во мне.

Как эстафету прежних дней
Сквозь эти дни ее несу.
Наверно, и подохну с ней,
Как с трехлинейкой на весу.

А тот, что выстрелил в него,
Готовый заново пальнуть,
Он из подвала своего
Домой поехал отдохнуть.

И он вошел к себе домой
Пить водку и ласкать детей,
Он – соотечественник мой
И брат по племени людей.

И уж который год подряд,
Презревши боль былых утрат,
Друг друга братьями зовем
И с ним в обнимку мы живем.

1966

Письмо к маме

Ты сидишь на нарах посреди Москвы.
Голова кружится от слепой тоски.
На окне – намордник, воля – за стеной,
ниточка порвалась меж тобой и мной.
За железной дверью топчется солдат…
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет –
он не за себя ведь – он за весь народ.

Следователь юный машет кулаком.
Ему так привычно звать тебя врагом.
За свою работу рад он попотеть…
Или ему тоже в камере сидеть!
В голове убогой – трехэтажный мат…
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет –
он не за себя ведь – он за весь народ.

Чуть за Красноярском – твой лесоповал.
Конвоир на фронте сроду не бывал.
Он тебя прикладом, он тебя пинком,
чтоб тебе не думать больше ни о ком.
Тулуп на нем жарок, да холоден взгляд…
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет –
он не за себя ведь – он за весь народ.

Вождь укрылся в башне у Москвы-реки.
У него от страха паралич руки.
Он не доверяет больше никому,
словно сам построил для себя тюрьму.
Все ему подвластно, да опять не рад…
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет –
он не за себя ведь – он за весь народ.

Булат Шалвович провел на Арбате всего лишь три года. Из очерка Евгения Таратуты «Однажды в Праге»: «Однажды в Праге мы сидели с Булатом на скамейке и он рассказывал. В школе, рассказывал Булат, его поставили посреди класса и велели отречься: ты настоящий пионер, а твой отец – враг народа... Голос Булата сорвался и он заплакал. Сначала тихо, а потом отвернул голову, – зарыдал. Никого вокруг не было. Мы долго молчали. Я никогда не забуду горя этого отважного человека. Булату было уже сорок».

Из автобиографического романа «Упраздненный театр»: «Он числился, как не горько это осознавать, сыном врага народа. Но он внушил себе, что с его прекрасным отцом произошла ошибка и скоро это все утрясется. Он, сын врага народа, проводил школьные часы как в тумане, испытывая чувство вины перед остальными счастливчиками. Однако постепенно выяснилось, что судьбы многих схожи с его судьбой. Он торопился домой, но бабусины причитания были не выносимы и душа рвалась во двор, где домашние несчастья тускнели и меркли. Когда же со двора он уходил домой и дверь лифта захлопывалась, он преображался и из лифта выходил почти совсем взрослым человеком, обремененным свалившимися на семью заботами. К счастью, форма, в которую были заключены его душа и тело, оказалась податливой, почти каучуковой, и она, хоть и болезненно, но приспособилась все-таки, приноровилась, притерлась к новым обстоятельствам. Время летело быстро. Уже начало казаться, что счастья никогда и не было, а было всегда это серое, тревожное, болезненное ожидание перемен. Где-то здесь, за ближайшим поворотом».

В 1942 году Булат восемнадцатилетним добровольцем отправился на войну, полной мерой хлебнув советской армейской неразберихи первых военных лет; ему досталась муштра, но почти не досталось фронтовой солидарности и свободы – того немногого, о чем ветераны с тоской вспоминают и поныне. Война повернулась к нему самой безрадостной и абсурдной стороной. Но и в немногие свои дни на передовой он успел получить такое же абсурдное ранение в ногу – от самолета-разведчика, лениво постреливавшего в минометчиков со своей «Рамы». После этого он полежал в госпитале и еще два года его перемещали по переформированиям, но он так и не доехал до фронта.

«Я увидел, что война – это суровое и жестокое единоборство, и радость наших побед постоянно перемежалась с горечью потерь, очевидцем которых я был, и потом, когда я все это осознал, во мне выработалась не умозрительная, а органическая ненависть к войне. И это отложило отпечаток на всю жизнь, и литературную тоже. Все мои стихи и песни не столько о войне, сколько против нее. Я рассказывал о том, что случилось со мной, с моими друзьями», – писал Булат Шалвович.

После войны Окуджава поступил на филфак Тбилисского университета. Профессия нарасхват в стране, поднимающейся в который раз из руин. Но он – сын врагов народа – был послан учителем литературы в самую глухую калужскую деревню Шамордино, затем работал в Калуге. Здесь в Калуге в 1956 году вышел его первый поэтический сборник «Лирика». В 1955 году вернулась из лагеря мать Окуджавы, а еще через год его родителей реабилитировали.

Песни Окуджавы мгновенно обрели фантастическую популярность. «Когда во всех концах державы, магнитной лентой шелестя, возникли песни Окуджавы, страна влюбилась в них…» – очень точно написал поэт и сценарист Юрий Ряшенцев. В 1961 году на концерте в Петербурге из-за небывалого наплыва зрителей у входа дежурила конная милиция.

Люди XX века, те, которые пережили ГУЛАГ, застой, собирались и его слушали. Это был человеческий отклик, который будил своим даром Окуджава. Можно сказать, это был Божий дар.

Булат Окуждава не был верующим человеком, он всегда себя позиционировал как атеиста. Его жена Ольга Арцимович приезжала однажды к архимандриту Иоанну (Крестьянкину) и говорила об этой проблеме, так как она ее все время мучила. Отец Иоанн ей сказал: «Не волнуйся, ты покрестишь его сама». Так и произошло. Перед смертью Булат Окуджава попросил свою жену его крестить. Ольга сначала хотела вызвать священника, но увидев, что он умирает, крестила его сама. Булат Окуджава принял в крещении имя Иоанн. Отпевание проходило в Московском храме святых бессребреников Космы и Дамиана в Столешниковом переулке. Его отпевал отец Георгий Чистяков.

Организаторы вечера памяти Булата Окуджавы члены Преображенского братства в Рязани.