Настоящее и будущее церкви в пророческом видении матери Марии

Доклад Лидии Крошкиной на международной конференции «Духовное наследие матери Марии (Скобцовой). Настоящее и будущее Церкви».

В книге жизни записаны
не только подвиги Господних угодников,
не только трудные пути отдельных людей.
Обозначил Господь и пути народов Своих,
и пути Церквей своих. Есть в книге жизни
знак для каждого времени, и каждому сроку
уготована своя печать.

Мать Мария

Вступление

Благодарю отца Георгия за возможность проводить нашу конференцию в братском доме. Это не случайность, можно даже сказать, что это некоторый знак, несмотря на все объективные трудности. Мать Мария родилась сто двадцать лет назад в самое начало переломной эпохи рубежа веков. Это время удивительно соотносится с тем, что произошло спустя 100 лет после ее рождения и чему мы все были свидетели в 1991 году, все помнят это переломное время. Теперь прошло 20 лет – срок одного поколения после того, как для нашей церкви открылись новые возможности, теперь мы имеем возможность подводить первые итоги того будущего церкви, о котором писала мать Мария.

В образе матери Марии исполнилось пророчество Н.А. Бердяева о том, что женщины будут играть большую роль в религиозном пробуждении и возрождении новой эпохи [1]. Мать Мария для ХХ века – знаковая фигура, своего рода знамение времени, пророческое по своей природе. А пророчество, как известно, по своей сути есть творчество в чистом виде, характерный признак которого наряду с возвещением воли Божьей – новизна.

«Новое» – это одно из ключевых понятий духовного творчества матери Марии. Эпиграф сегодняшней конференции «Мы сейчас все стоим в начале некой новой церковной эпохи» [2] звучит как будто бы и для нас. Мы знаем, что в этом предчувствии мать Мария была не одинока. Мать Мария не только являет нам новый взгляд на церковь, но и сама является, как было сказано в предыдущем докладе, ее новым камнем и одновременно новым зодчим, а также ее «новой душой» [3]. Ухватить новизну ее видения настоящего и будущего церкви наша задача сегодня.

Необходимо оговориться сразу, что доклад не претендует на полноту раскрытия пророческого видения церкви матерью Марией. Это скорее попытка его реконструировать, разгадать, осторожно интерпретировать и соотнести с тем, что мы видим сегодня. Сложность заключается в том, что любое пророческое слово как плод богооткровенного опыта несовершенно, прежде всего, потому что оно – человеческое, оно всегда при попытке поведать, излить тайны духа и того, что было послано Богом, являет свою крайнюю немощь. Наша задача сложна вдвойне: мы должны через немощную речь поведать то, что уже умалено через «немощствующее» слово [4]. Но отказ от этого выражения, по утверждению Н.А. Бердяева, будет означать «отказ и от мысли и от общения с ближними» [5]. Цель нашей конференции как раз вхождение в мысль и в общение с матерью Марией и ее духовным творчеством.

Увидеть, почувствовать новизну нашей церковной эпохи возможно только определив ее отличие от предыдущей. Именно это, по мнению матери Марии, «дает нам возможность видеть то новое, чего сейчас от нас требует Церковь, и то, от чего мы должны сейчас освободиться» [6]. Мать Мария последовательно и внимательно рассматривает эти отличия, прозревая в прошлом те зерна, на основе которых прорастало новое возрождение церкви.

Прошлое церкви

Первый образ прошлого и настоящего церкви мне бы хотелось привести из одного стихотворения матери Марии (стихи ее многие ругают за необработанность и неотточенность, и действительно поэтическое творчество было в каком-то смысле периферией для матери Марии, но именно в поэзии напрямую мы можем найти выражение ее молитвенного опыта, ее мистических прозрений, сомнений). Итак, первый образ, в котором мы видим церковь как мертвую невесту Христову. Образ этот шокирует и даже пугает. Приведу финальные строки:

Вихри, и смерчи, и вести
О мертвой Христовой невесте,
Об отнятой части и чести.
Туго подвязана челюсть,
На каждом глазу пятак,
Были – соблазны, прелесть…
Есть – мрак…

Здесь, бесспорно, звучит именно голос пророка, предельный и максималистский в своей оценке. Всё прошлое церкви одним мазком: «соблазны, прелесть». Такой однозначности мы не видим в других, например, в богословских сочинениях матери Марии. Вспомним, например, статью «Оправдание фарисейства» (1938 г.), в которой она рассматривает историю церкви как «чередование мучительных и трагических подъемов» с эпохами «мерцания, блюдения огня, консервирования уже потухающих порывов» [7]. Более того, мать Мария оправдывает фарисейские эпохи, потому что они сохраняют, проносят христианские сокровища «через теснины мертвых и самодовольных эпох», в которых «есть свои праведники» [8]. Тем самым, мы видим, как несправедливы нападки на мать Марию за то, что она не видит, не почитает святости в церкви (об этом мы только что слышали в предыдущем докладе, в котором говорилось о полемике с о. Сергием Четвериковым).

Кстати, о святости. Мать Мария известна и как автор житий и житийных рассказов. Знаменателен ее подход к агиографии: он не исторический, не богословский, не литературный, как утверждал Федотов, а пророческий. Как и в поэзии, в житиях мы тоже можем слышать ее пророческий голос о церкви. Более того, ее жития возможно толковать экклезиологически, когда в жизни святого мы усматриваем историю церкви. Например, в житии Иоанникия Великого, мы видим не только различные этапы восхождения человека и человеческого духа, но и духовные этапы жизни церкви. Как раз с этим житием связан еще один пророческий образ церкви в истории – образ страдающей и беснующейся монахини, слабой невесты Христовой. Прислушаемся: «…одна из сестер <…>, дотоле самая прилежная в молитве и самая послушная в труде, подпала диавольскому искушению и томилась в непосильной борьбе с самим многовластным врагом человеческим. / Духи уныния, гнева, блуда и гордости ополчились на нее и готовы были побороть волю слабой невесты Христовой. И так сильно было борение, что тело несчастной били жестокие судороги, а около уст клубилась кровавая пена, и глаза как бы ослепли от налившей их крови, язык же извергал немолчно самую страшную хулу на Создателя» [9]. Важно заметить, что этот образ никак не соотносится с его прототипом из древнего жития. Он выражен совершенно иначе и композиционно, и стилистически, и содержательно. Предельно обобщенный символический язык нам подсказывает, что здесь речь идет о чем-то большем. В образе «слабой невесты Христовой» проглядывает образ исторической церкви или христиан. Но как возможно понять и принять церковь как бесноватую? Интересно, что спустя десять лет в «Типах религиозной жизни» мать Мария дает нам ответ о причине беснования. Она – в «самоотравлении духовными богатствами» [10], в извращении пути. Мы видим, как главный герой жития, Иоанникий, преодолевает этот искус, и, отозвавшись на Божий призыв идти в мир, оказывается способным восставить монахиню от ее страшного недуга. А средство исцеления все то же, евангельское: взятие тяжести чужого греха на себя. Оно ведет к новому испытанию: к богооставленности, которую мать Мария описывает как духовную смерть. Иоанникию кажется, что Бог отступил не только от него, но и от Своего первозданного мира. Земля, как и сердце отшельника, становится «горькой пустыней» и «местожительством лукавого». Он полностью несет на себе последствия чужого греха – в него вселяется дьявол, мир меркнет, вместо прежних добродетелей в сердце отшельника проникают плотские страсти, дух уныния и гордости. Нечто подобное произойдет с Анной (из одноименной мистерии), которая взяв на себя грех Скитальца, испытывает состояние богооставленности, ужаса и страха смертного. Итак, мы снова увидели образ прошлого церкви как соблазна и прелести.

В своих статьях (например, в статье «Настоящее и будущее церкви»), размышляя о судьбе церкви, мать Мария отмечала что, несмотря на незыблемость нашей веры в то, что врата ада Церковь не одолеют, человеческое вмешательство порождало в истории два явления, которые искажали и искажают ее путь. Это гонения и покровительство церкви – два бича Божьих. Особенно мать Мария обрушивается на покровительство со стороны государства, которое «медленно внедряет в церковную жизнь нецерковные понятия, подменяет лик Христов» [11]. Это приводит к «отравленности церковного организма», к его «костенению» [12], к умалению «внутренней жизни и подвига» [13], к тому, что «количество язычества затопило христианское качество» [14]. Интересно (лично я об этом задумалась впервые), что в положении церкви в Советской России оба бича как бы сходятся. Да, это эпоха гонений, которая, с одной стороны, «выявляет святость церкви», «очищает церковную жизнь» от вялости и безразличия, с другой – «уничтожает возможность проповеди и научения» [15], порождая комплекс закрытости и безответственности. Но одновременно Советские годы являются и временем покровительства, пусть и извращенного, выраженного в том, что советская власть сегодня церковь гонит, а завтра может к ней благоволить.

Но главный соблазн в истории церкви мать Мария видит не во внешней, а внутренней жизни. Заключается он в том, что христианство становится религией личного спасения. Объединение «Православное дело» идеологически противостоит именно такому пониманию православия: «нам чужда религия личного спасения, как центральной задачи христианства, нам ясно, что Христос пришел спасти всех и среди всех лично каждого, <…> нам ясно, что церковь не является самодовлеющим коллективом, а свободным союзом, основанным на любви» [16]. Мать Мария все время и своей жизнью, и словом проповеди, и творчеством, и особенно мученической гибелью, убеждает нас в том, что церковь должна повернуться к миру, и в этом ее перспектива новой возрожденной жизни.

Настоящее церкви

Как видит мать Мария настоящее церкви? В процитированном стихотворении настоящее церкви – мрак. Мы знаем из Священного Писания, что мрак, мрак Божий – это состояние переходное. Мать Мария – дитя переходной эпохи – рубежа XIX и XX веков, – кризисного и одновременно творческого периода русской истории, разразившегося полной гибелью старого мира. Как только эти годы ни называли: «испепеляющие», «страшные» (А. Блок), «умирающие» (Н. Оцуп), «сумасшедшие» (мать Мария). Н.А. Бердяев называл их «сумерками ночи», т.е. как временем переходным, на исходе которого возможно и погружение в новый смысл, но и в полную тьму. Двойственность этого образа мрака мы наблюдаем и в видении матери Марии настоящего церкви.

Мать Мария свидетельствует о парадоксе эпохи, который заключается в том, что безбожное, материалистическое, гибельное время – «время по преимуществу христианское» [17], потому что оно ставит человека пред лицом жизни и смерти, обнажает смыслы до самого дна. Когда «человечество на Голгофе» [18], тогда все иллюзии сгорают. Впрочем, не все. После принятия монашества мать Мария посещает монастыри Прибалтики, где она наблюдает полное нечувствие к происходящему. Церковь живет за высокими стенами, не замечая, что оказалась пред лицом антицеркви [19] (так она называла коммунизм), не слыша открытый вызов язычества против христианства. «Христианин, – пишет она, – меня смущает больше всех других участников мировой исторической трагедии» [20].

Итак, настоящее церкви для матери Марии – это мрак, это власть тьмы, в которой самое трудное, но с другой стороны самое естественное – различить знамение времени, ощутить «религиозную катастрофу, нависшую над миром» [21]. Церковь по образу Христа и его святых, по видению матери Марии, должна изменить свой взгляд на мир, осознать свой двенадцатый час, вместе с человечеством взойти на Голгофу, пройти через ад, смерть и воскреснуть. «Православное распятое христианство, – пишет она в статье «Прозрение в войне», – ждет своей Пасхи, ждет своего воскресения в силе и в духе» [22].

Будущее Церкви

Мать Мария пророчески вглядывается в будущее. Прошлое и будущее, начало и конец как бы сходятся в ее видении. Она прозревает, с одной стороны церковь в первозданном виде (образ великой киновии и единодушных братьев в «Жатве духа»), которая, несмотря на все искажения ее пути, продолжала жить в святых, пророках, мучениках, юродивых, с другой стороны видит духовным оком церковь будущего (братство как «подлинно живой» соборный организм, осуществляющий «внехрамовую литургию», «проецируемую из церкви в мир» [23]). Но, как это всегда бывает в пророчествах, образ будущего раздваивается, потому что зависит от человеческой воли, от человеческого выбора. Из статьи «Картина мира»: «или через покаяние и очищение, безбожное человечество вернется в Отчий дом и засияет эпоха подлинного христианского возрождения, и оно почувствует себя богочеловечеством, или же на долгие века мы обречены власти зверя, человекобога, новой и страшной идолопоклоннической религии. Третьего не дано. Но вероятнее, что осуществится второе» [24]. Вопрос для нас: что это за возможная идолопоклонническая религия будущего? Не будет ли она рядится в одежды христианства?

Но, вглядываясь в будущее, мать Мария предлагает одновременно созидать эту новую жизнь церкви. Такую возможность она видит в эмигрантской среде, свободной и от гонений и от покровительства государства. Мать Мария всеми силами и средствами пытается собирать этот пусть малый, но соборный и свободный церковный организм. Она убеждена, что при определенном напряжении он способен взять на себя функцию жизни всего тела (образ здорового капиллярного сосуда). «Мы здесь являемся некой лабораторией для России» [25], – говорила она, призывая молитвой окружить все пути русского творческого духа. Она формулирует принципы собирания и жизни нового церковного организма, которые удивительно совпадают с принципами Преображенского братства: принцип служения или «духовной мобилизации» [26], принцип духовного различения («в духовной жизни нет случая и нет удачных и неудачных эпох, а есть знаки, которые надо понимать» [27]), принцип свободного трудничества («свободное трудничество – вот основа наших путей во Христе» [28], «мы призваны к великой свободе» [29] «мы должны принять ее как тяжелый дар» [30]), принцип ответственности («на нас лежит ответственность за религиозное свободное творчество русского православия» [31]), принцип борьбы за церковь и непримиримости ко злу («мы должны быть терпимы к людям, но безусловно нетерпимы к ложным идеям», «терпимость к ним есть предательство веры», «мы не имеем права служить чужому пониманию православия» [32]), и, главное, – принцип соборности и личностности, который стоит во главе угла новой церковной парадигмы и выражается во всяком духовном делании: в новом общении, новом священном служении, новой молитве, новом послушании, новом типе милосердия и благотворительности, новой аскетике, новом творчестве. «Наши усилия должны создавать из всякого общего дела некий монастырь, некий духовный организм, некий малый орден, некое братство. Если это не так, то это значит, что мы не поняли и не приняли самого основного, что есть в <…> Церкви» [33].

Достижение такого будущего церкви, которое мать Мария так ярко охарактеризовала в статье «Объединение Православное Дело II» [34], и которое до боли что-то напоминает в нашей жизни, требует нескольких совершенно определенных условий, которые удивительно соотносятся с принципами борьбы за церковь в так называемой «герасимовской» статье отца Георгия Кочеткова «Вхождение в Церковь и исповедание Церкви в церкви», изданной в Вестнике РХД в 1979 году, когда он будучи мирянином, уж точно не читал работ матери Марии. Все это говорит о том, что Божий замысел и откровение действует в церкви непрямыми путями (через передачу того или иного опыта), а непосредственно.

Но перейдем, наконец, к нашему дню. Мы видим некоторые неисполнения пророчеств матери Марии. Например, о том, что синодальный период «кончился безвозвратно» и «несомненно умирает» [35]. Напротив, последние два десятилетия мы наблюдаем его как бы возрождение и даже расцвет. Жизнь строится так, будто не было ХХ века, история как бы обращается вспять. Церковь снова идет на сращение с государством, ищет его покровительства и поддержки. Впрочем, внутренне, очевидно, мать Мария была права, и синодальный тип церкви ничего не может по сути предложить нашей эпохе. Возможно, с этим связаны современные реорганизации епархий, напоминающие то ли закрепление позиций, то ли агонию синодального типа? И совершенно знаково воспринимаются последние, самые свежие заявления патриарха Кирилла об общине, устроение которой «является сегодня одной из главных задач».

Мать Мария еще в конце тридцатых совершенно безошибочно предсказала, что ждет русскую церковь после прекращения гонений. Основную проблему она видела в психологии советского человека, в его догматическом, неантиномичном сознании, что приведет и привело, мы знаем, к ересемании и гонениям на всех, «кто отстаивает свободу в церкви», в число которых посмертно попала и сама мать Мария. Она предрекает «на долгие годы замирание свободы» [36] и не обещает общественного или церковного признания новому церковному ростку, жизнь которого возможно только при условии «небывалого стояния в свободе» [37]. Это будет только в одном случае: если снова, чудесным образом или по молитвам матери Марии и других подвижников [38], Бог даст добровольцев, которые будут готовы не только оставить любимый дом, привычное дело и даже призвание, как это делает воин идущий на войну, но захотят мобилизовать все свои духовные силы и возможности. «И от того, будут ли эти добровольцы, и <…> каково будет их напряжение, и <…> степень их жертвенности, – предвидела мать Мария, – <…> зависит судьба человечества» [39].

И последний вопрос: что имела в виду мать Мария, когда говорила об альтернативе церкви соборно-личной? Действительно, может быть, есть и другие пути жизни? В мистерии «Анна» мать Мария показывает эти другие пути, она сталкивает различные типы церкви в диалоге двух монахинь – Павлы и Анны, образы которых отражают две церковные традиции – иоаннову (харизматическую) и павлову (институциональную). И здесь, как всякий пророк, она совершенно категорична. Воплощение соборных и богочеловеческих начал в церкви – это для нее «единственный путь жизни, вне его – смерть» [40]. «Все остальное – уступка миру сему» [41]. В качестве обоснования такой категоричности мать Мария приводит одно – время, современную ей эпоху. Время настало. Мать Мария не призывает осуждать тех, кто идет другими путями, но утверждает, что молчать о них нельзя. «Может быть, раньше было можно, – утверждает она, – а теперь нельзя. Приходят такие страшные сроки, мир так изнемогает от своих струпьев и ран, так взывает в тайниках своей души к христианству и одновременно так далек от христианства, что христианство не может, не смеет явить ему свой лик в искажении…» [42].

И в заключении вспомним эпиграф конференции, который провиденциальным образом не отразился в программе: «Мы сейчас все стоим в начале некой новой церковной эпохи» [43]. Мать Мария видела свою миссию и миссию «Православного Дела» в том, чтобы показать, что свободная церковь есть, чтобы принести в Россию «новый дух – свободный, творческий, дерзновенный» [44]. Наше время – это уже не начало новой эпохи, мы скорее находимся в точке ее развития и зрелого воплощения харизмы возрождения церкви и всех служений в ней.