«Нам ли, в наш век духовного невежества, ратовать за непонятный язык?»

Православная Церковь никогда не учила об исключительности употребления того или иного языка. Православное богослужение совершается на греческом, славянском, грузинском, финском, латышском, немецком, французском, английском, японском, молдавском и на иных языках, которых перечесть затруднительно. Почему же богослужение не совершается на русском языке? Среди богословов находятся такие, которые говорят, что подобно тому, как богослужение совершается не в обычных гражданских одеждах, а в особых священных, то и язык богослужения должен быть не обыкновенным, но особым священным. При этом забывают, что фелонь, <е>питрахиль и другие священные одежды никогда в истории, не являлись обычными гражданскими одеждами. Что касается славянского языка, то было время, когда он употреблялся и на рынке, и в корчемницах. Мы не говорим, что надо совсем обрусить язык, сделать его газетным, но говорим, что нужно и должно непонятные слова заменить понятными, если нет никакого ущерба для смысла.

Из наблюдений над молящимися мы знаем, что в большинстве случаев они молятся сами по себе и почти никогда не вникают в чтения кафизм псалтыри. Что пасхальное богослужение умиляет это верно, но это не за счет славянизмов, а за счет радостных напевов и тех выражений, которые понятны. Известны переводы богослужебных книг проф. Ловягина, молитв ко причащению Свирелина, акафисты Божией Матери митрополита Филарета Киевского и других. Разве все эти переводы по качеству, по силе чувств ниже славянских?

Многие слова славянского языка не только устарели, но приобрели другой смысл на русском языке, благодаря чему происходит всегда путаница понятий. Приведем примеры: понимают ли, в большинстве своем, молящиеся такие слова, как: ручка, орати, глумление, напрасно, равнодушен, тля, работа, сад, лето и т. д.? Но возьмем к примеру новый акафист святым Гурию, Самону и Авиву. В седьмом икосе мы читаем: «Радуйтеся во вражде сущих и озлобленных умирятише преславнии». Ясно, что автор акафиста под словом «озлобленнии» подразумевает: «находящихся в злобе на ближнего», в то время как славянское значение этого слова совсем другое.

Насчет благообразия языка мы тоже не согласны. В качестве примера укажем, что светилен святой великомученице Екатерине вряд ли прочтет кто-нибудь в городском храме так, в таких выражениях, как стоит в славянской минее.

Мы со своей стороны осмелимся утверждать, что славянский язык непонятен, причем даже в самых обиходных выражениях, как, например, в Евангелии, даже для докторов богословия.

Что же можно сказать о трудных местах богослужебных книг? И будем говорить не о докторе богословия, а о рядовых прихожанах, много ли они понимают из того, что поется и читается? Конечно, такие слова, как «Велика Совета Ангел» непонятные не из-за языка, а по их глубокому смыслу, здесь русский язык не поможет для уяснения смысла. Но зачем же глубокий и трудный смысл еще более затемнять непонятными выражениями? Почему никогда народ не просит прочитать канон святому или празднику, или молебен с каноном, а просит прочитать молебен с акафистом? Потому что акафисты, как правило, составлены недавно, в них меньше глубоких мыслей, но зато они проще по языку.

Кто возражает против русского языка? Главным образом те, которые далеки от св. отцов. Бывший профессор Осипов, когда он был профессором, в частном письме писал, что «богослужение на русском языке вызовет недоверие», оно скомпрометировано обновленчеством. Но никто ведь не говорит, что надо это делать сразу. Надо дать такой текст, в котором следует убрать и заменить все непонятные и соблазнительные слова. Мы не говорим, что вместо «яко» или «ибо» надо писать «так как». Но если вместо «дщи беснуется» написать «дочь беснуется», или вместо «Ангели с человецами совокупишася» написать «соединились» или, в крайнем случае, соединишася, то этим мы только выиграем, получим бо́льшую ясность без ухудшения качества перевода.

Профессор Ловягин написал много хороших переводов наших богослужебных книг. Много переводов было сделано и епископом Феофаном Тамбовским (затворником). У него есть и перевод литургии. В житиях преподобного Серафима часто даются его наставления. Эти наставления большей частью заканчиваются молитвой, в которой нет непонятных славянских слов. Стиль слов этих молитв, понятность их могла бы служить образцом для будущих переводов богослужения на русский язык. Некоторые боятся смешения русского и славянского языка в одно целое, но этого бояться не следует. Ловягин, епископ Феофан, епископ Порфирий и другие показали каким величественным может быть русский язык в молитвенных воззваниях ко Господу.

Не славянский язык сам по себе имеет достоинства, а молитвенный дух, который вложен в молитвы. Этот дух может проникнуть в любой язык, будь то русский, будь то эфиопский. На славянском языке, так же, как и на русском, писались и нечестивые вещи, однако, ни тот, ни другой язык от этого не сделались нечистыми.

Когда на Западе латинский язык был заменен народным, то посещаемость богослужений, как говорят, возросла на 15 %.

Нам ли, в наш век духовного невежества, отсутствия церковного обучения для мирян, ратовать за непонятный язык?

Не должен ли Бог быть прославляем от «всех племен и колен и народов и языков» (Откр 7:9)?

1962–1965 гг.

Источник

Ивакин-Тревогин Георгий, прот. О переводе богослужебных книг на русский язык // Свет Христов просвещает всех: Альманах Свято-Филаретовского православно-христианского института. Выпуск 25. М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2018. С. 99–113.