«Мы просим у Господа духа братства»

Интервью духовного попечителя братства отца Георгия Кочеткова на канале «Ещёнепознер» обострило дискуссию и о покаянии, и об образе церкви, стоящем за этими тезисами. Три члена братства и оргкомитета форума «Имеющие надежду» выступили с предложением последовательно раскрыть главные темы церковного покаяния и возрождения, а именно:

тему трудной памяти в церкви;

тему литургического возрождения;

тему мирян как народа Божьего

– в надежде на развитие внутрицерковного диалога по каждому сюжету.

Третьим на «Столе» выходит текст Дмитрия Гасака, председателя Преображенского братства, посвящённый проблеме служения мирян как народа Божьего. Напоминаем, что тезисы церковного покаяния и возрождения говорят о  том, что важно «призвать всех верных христиан к личной ответственности и свободной инициативе в церковной жизни», «на приходах установить ответственное членство и выборность клира, как и в епархиях – епископов; регулярно собирать церковные соборы на всех уровнях организации церкви», а также «отказаться от стяжательства и сребролюбия и соответствующим образом пересмотреть отношение к церковной собственности и ответственности за неё».

Организация – это не то, что нужно просить у Бога

Идея христианского братства, которое не является организованной группой «воскресных христиан», но где вся жизнь братьев и сестер воцерковлена, не вчера родилась на нашей земле. В частности, её обоснованно высказывал в конце XIX – начале ХХ века известный православный подвижник, русский дворянин Николай Неплюев. Его богословие братства ценно не только своей глубиной, но и практическим опытом: известно, что он создал в своём имении христианское трудовое братство и долгие годы являлся его блюстителем. Как человек, мысливший широко и по-христиански, Николай Николаевич мечтал об объединении людей на основе христианских ценностей, чаял «всероссийского братства»: у него есть ряд трудов, где обосновывается возможность такого объединения. Естественно, что неплюевская идея встречала сопротивление, но также находила и отклик. Скажем, первый в России епископ-катехизатор Макарий (Опоцкий), продолжавший созидать братскую жизнь даже в условиях советских гонений, был вдохновлён на этот труд непосредственно Неплюевым.

От начала ХХ века нас отделяет серьёзная историческая дистанция, это нельзя недооценивать. Мы понимаем: рассчитывать на то, что все проживающие в современной России православные объединятся в одно братство, наивно. Однако всегда и во всякое время можно искать братских отношений, можно молиться не о «всероссийском», а об «общероссийском братстве» – о единении в духе братской любви, единении как в церкви, так и в обществе. Поэтому, когда мы сегодня взыскуем «общероссийского братства», когда в тезисах церковного покаяния и возрождения призываем созидать братское единство, речь не идёт об организации формального движения, какой-то структуры или институции. Организация – это не то, о чём нужно просить Бога. Если мы о чём-то и просим, обращаясь к Нему с молитвой, то это духа братства и особой благодати, которая одна даёт возможность смотреть на человека как на брата или сестру с авансом безусловного доверия и открытости.

В одной из своих статей Сергей Сергеевич Аверинцев писал, что между незнакомыми людьми, встречавшимися в храме в советское время, возникала невидимая, но очень тёплая связь, потому что один мог сказать другому: «и ты тоже», «и мы здесь вместе». Сейчас это чувство невидимой связи потеряно, недоверие и охлаждение встречаются значительно чаще, даже среди православных христиан. Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что по существу братских отношений в церкви должно быть больше и обретаются они на пути взаимной открытости. О таком единстве, солидарности в духе братства и нужно молить Господа.

Братство возникло тогда, когда только и могло возникнуть

Мирянские союзы не были бы диковиной в России, не случись с нами катастрофы в ХХ веке. Недоверие, желание оглянуться назад и по сторонам, прежде чем сделать шаг, отсутствие инициативы и ответственности – всё это сильно возросло в церковной ограде как раз за время советского пленения. Верующих людей в СССР физически уничтожали на протяжении десятилетий. Рассчитывать на то, что всё это будет преодолено в одночасье, а призвание к объединению почувствуют многие люди, не приходится. Не случайно сегодняшнее устройство церкви фактически не допускает существования неформальных объединений и союзов. Послевоенная христианская Европа постепенно и планомерно разворачивалась в сторону мирянских движений, возникавших повсеместно, – не только в Италии, но и, например, в традиционно секулярной Франции, – в ответ на трагедию двух мировых войн и угрозу коммунизма. В послевоенном СССР такое развитие церковной жизни было исключено. Преображенское братство возросло и окрепло чудом: оно возникло тогда, когда только и могло возникнуть – на излёте советского времени, чтобы сплотиться и обрести опыт жизни вместе в 90-е годы, когда уже никакие искушения не могли его разрушить. Но сколько различных инициатив за последние 20–25 лет были загублены – иногда из-за внутренних нестроений, но чаще из-за тяжёлых церковных обстоятельств, лишающих людей вдохновения и надежды. Путь братства только-только перестаёт дискредитироваться на нашей земле  и уж точно не является лёгким путём ни в Русской православной церкви, ни в современном российском обществе.

Наш принцип – сокращение дистанции между верой и жизнью

Церковные люди могут объединяться на основании разных идей и предпочтений, но не все подобные объединения имеют реальное отношение к братскому пути. Скажем, могут (и, наверное, даже должны) существовать союзы православных врачей, архитекторов, предпринимателей, журналистов и т.д. Но это скорее общественные объединения, созданные церковными людьми. Разница есть: христианское братство имеет только евангельские, а не профессиональные, национальные, культурные или политические основания. Для братства характерна идея углубления собственно церковного опыта, сокращения дистанции между верой людей и их жизнью. Оно не преследует никаких внешних по отношению к церкви целей – политических, экономических или культурных, но заботится о том, чтобы его служение не расходилось с евангельской максимой. Я не хочу сказать, что всякое братство, включая Преображенское, всегда живёт на высоте этой максимы, но высота эта для нас реальна, отражена в принципах, которым братство следует, и воспринимается как единственный ориентир.

Братство не может группироваться вокруг власти – светской или церковной, но не может и уходить в «оппозицию». Соответственно, оно ограничено в методах своей деятельности: не использует силу, не борется за власть. Оно не отстаивает церковную свободу «заодно» с либеральными принципами или церковную традицию во имя укрепления государства: и свобода, и традиция Христовой Церкви ценны для него сами по себе, поскольку имеют истоки в Евангелии.

Братство церковно во всех сторонах своей жизни

Именно поэтому братство как служащее объединение священнослужителей и мирян старается быть церковным во всех сторонах своей жизни. Например, в Преображенском братстве есть отдельный принцип церковности, который гласит, что братство не отделяется от церкви ни при каких обстоятельствах, даже если что-то в её историческом пути видится несовершенным. Люди, вступившие на путь братских отношений, в каком бы конкретном объединении христиан они не состояли, почитают церковные праздники, соблюдают посты и т. п. Интересно, что такого же принципа придерживались славянофилы и, в частности, Алексей Хомяков, строго соблюдавший правила церковного благочестия. Он, кстати, замечательно показывал, что христианин именно в силу своей принадлежности к Церкви старается быть наиболее ответственным членом общества и гражданином.

То, что имеет человек братского духа, – это не нечто отличное от того, что имеют все члены РПЦ, а просто стремление жить ещё и «сверх того». В зоне его внимания не только личное участие в богослужении, не только личная жизнь по вере, но и ответственность за путь других братьев и сестёр. Не культура, не государство, не общество, не наука, не быт, не образование имеют в его жизни определяющее значение, а Церковь, которая никогда не может становиться чем-то прикладным. Но все названное имеет ценность в свете новозаветного Откровения. Так учит нас Священное писание и святые. Поэтому братство, по сути, всегда является сугубо традиционным и консервативным движением в исконном смысле этих слов: оно укоренено в традиции и ратует за её актуализацию здесь и сейчас. В силу этих причин Преображенское братство имеет неформальный характер: положение его членов в Русской православной церкви такое же, как положение других её членов – как мирян, так и священнослужителей.

Важно отметить и то, что современное развитие канонического сознания нашей церкви ещё не дошло до того, чтобы увидеть и признать явление братств. Корпус канонических документов РПЦ в нынешнем его виде описывает далеко не все существующие и возможные формы церковной жизни. Но придёт время – и положение изменится. Нужно потерпеть. Мы пережили страшное разорение в советское время, и, конечно, прийти в себя за те 30 лет, что минули после 1000-летия крещения Руси, церковь не могла. Да и теперь церковь далеко не во всём и не всегда может свободно осуществлять своё развитие.

Катехизация взрослых – главное дело

Как может начаться возрождение братских и общинных начал в церкви? Трудный вопрос. С чего ни начни, везде есть свои опасности: выборность клира на приходах при отсутствии ответственного членства губительна, реорганизация высшего церковного управления важна, но не решает фундаментальных церковных задач, изменения в богослужении без его хорошего знания либо приводят к сбою в традиции, либо воспринимаются как покушение на святыню. И так далее. У нас нет укоренённого в Евангелии и церковной традиции соборно сплочённого народа ни на уровне прихода, ни на уровне епархий. Ему и взяться неоткуда, поскольку большевики многих верующих уничтожили, а те, кто выжил, за редчайшим исключением, никому веру не передавали. У нас мирян вере не учат (воскресные школы для детей не в счёт). Поэтому и иерархии не на кого опираться. Разумеется, вокруг иерархии много сил, как вокруг всякой власти, но по большей части это силы нецерковные, не ради интересов церкви трудящиеся. И противопоставить церковную позицию постоянным попыткам втянуть церковь в политическую и экономическую борьбу некому. Поэтому фундаментальным является научение людей основам христианской жизни и веры, то есть катехизация взрослых. Когда человек научается жить по вере, многие вещи встают на свои места, а возрождение церкви перестаёт быть структурной реформой, перерастая в движение изнутри. Другое дело, что и к этому подойти трудно, ведь фактически дело катехизации не принимается на приходах: ни священнослужителями, ни народом. А где принимается и священники или миряне начинают научать людей жизни по вере, они чаще всего сталкиваются с непониманием. Ситуация усугубляется созданием негативного имиджа церкви в СМИ, которые «раскручивают» только неприглядные стороны церковной жизни.

Когда члены прихода, хотя бы некоторые, будут научены жизни по вере и смогут практиковать её, многие принципы приходского устройства изменятся сами собой. Сегодня в приходах, как правило, нет братских отношений просто потому, что им неоткуда взяться. На приходе первичны не люди, а совершение богослужений и административно-хозяйственная деятельность. При этом богослужение будет совершаться вне зависимости от того, в какой мере готовы к нему приходящие на службу люди. Приходское устройство начинается не с собрания христиан, а базируется на представлениях о «структурной единице», которая совершает определённый порядок служб. В такой системе координат братство не принимается органически, потому что в нём люди имеют отношение к людям, а не к чему-то третьему – богослужению, храму, работе и так далее. Подчеркну: в братстве люди связаны с людьми, братство – это отношения между людьми, имеющими свободную волю по-христиански устраивать свою жизнь и по-христиански решать все возникающие проблемы. Основу для таких отношений может дать только научение христианской вере и жизни, а не структурно-организационная реформа.

Нужно иметь волю к тому, чтобы жить по-новому

Тезисы церковного покаяния и возрождения можно воспринимать только в их целостности: один, оторванный от другого, становится беспомощным. При этом очевидно, что тезисы – это не всеобъемлющий документ, он не исключает других позиций и путей. Но здесь всё нужно обсуждать. Мы, скажем, готовы обосновать как каждый тезис, так и их последовательность.

Попытки воплощения в жизнь этих тезисов, как и любое другое оживление церковной ситуации в стране, неизбежно на первом этапе столкнутся с трудностями. Когда люди начнут искать христианские, братские основы своих взаимодействий – будь то на приходе, или между приходами, или на межепархиальном уровне, – сразу возникнет масса проблем. Поскольку церковная ограда сегодня включает множество людей, не наученных вере, участникам всех жизненных процессов потребуется много такта, смирения и мужества, чтобы все трудности вынести. То есть нужно иметь крепкую волю к тому, чтобы этот период пережить. Христианская стойкость потребуется и от нашего церковного руководства на всех уровнях. Не думаю, что мы можем перейти к практическому осуществлению тезисов в ближайшее время, но к этому нужно готовиться.

Важно заранее понять, что тезисы – это не призыв к демократическим реформам в церкви, которые реализуются и «проталкиваются» политической волей. В церкви могут и должны быть элементы демократии, но церковь не есть власть народа. «Глас народа – глас Божий» – не евангельский принцип. В церкви всё сложнее и всё делается за счёт себя. Чтобы исправить нашу церковную ситуацию, нужно трудиться денно и нощно, как говорил протопр. Виталий Боровой, и трудиться не только над разработкой идей, доктрин, взглядов, а над созиданием братства вокруг себя. Жаль, что 30 лет относительно спокойной жизни, которые были отпущены нам историей, церковь потратила преимущественно на развитие своей структуры (хотя и это нужно, неверно ставить вопрос «или – или»), а не на христианское научение и воспитание людей, чтобы хоть как-то восполнить потери ХХ века. Именно поэтому сегодня, даже при всём желании иерархии, у нас нет возможности собрать рабочий Поместный собор. Просто нет необходимого количества людей, способных работать в соборных условиях. Церковь слабо собирает силы, а исторические задачи, стоящие перед ней и – конкретно – перед её руководством, требуют большого труда и ответственности.

Впрочем, всё это не значит, что нужно отчаиваться: нужно начинать делать на своём месте хотя бы что-то, понимая, что реальное оживление церкви может занять долгие годы.

Церковь может содержать себя сама

Одна из наиболее простых, как мне кажется, но горячих тем, затронутых в тезисах, – это отношение к церковному имуществу. После церковной нищеты ХХ века, которая была и здесь, и за рубежом, я не очень понимаю, почему церковь не может содержать себя сама. Даже достигая целей, которые не может не ставить крупнейшая православная церковь в мире, мы всё же должны исходить из глубины своего духовного опыта, а это для нас прежде всего опыт новомучеников и исповедников российских. Сделать вид, что его не было, – значит допустить колоссальную историческую ошибку, значит предать их страдания. Если церковь хочет влияния в обществе и государстве, то вполне понятно, что это влияние должно быть не экономическим или институциональным, а духовным и нравственным. Не все церкви пережили ХХ век так, как мы, и у нас нет морального права обесценивать жертву, завещанную нам. Важная часть этого завещания в том, чтобы созидать в первую очередь не внешние формы жизни церкви (храмы, убранство, имущество), а заботиться о людях, то есть о церкви как о союзе христиан.

Церковь не просто должна жить по средствам, по средствам должны жить все: и нефтебаза, и театр, и библиотека. Но что значит для церкви жить по средствам? Это значит довольствоваться теми ресурсами, которые имеются у неё, то есть у её членов, православных христиан, то есть у нас с вами, и не рассчитывать на другие средства, получение которых ставит её в зависимое положение. К сожалению, большинство государственных вложений делают церковь несвободной. Нужно мудро искать возможности в такую ловушку не попадать. Это цена церковной свободы. Опираться на свои средства – это должно стать принципом не только для высшего церковного управления, но и для самых мелких и бедных епархий и приходов. У иерархии есть возможность опираться на народ. Можно сказать, что у госчиновников эта возможность крайне ограничена, а вот у иерархии она ещё есть.

Другое дело, что здесь мы подходим к некоторым проблемам нашей иерархии. Опираться на народ – значит жить вместе со своим народом там, «где мой народ, к несчастью, был», как прекрасно сказано Ахматовой.

Церковь не должна была разделять с государством ответственность за советское время

Многие в церкви и обществе считают, что государство должно компенсировать церкви урон, который причинило ей в советское время. Возвращение храмов, других объектов культуры и имущества в этом смысле вполне оправданно. Моральное и материальное возмещение должно быть (и не только в отношении церкви), но не всё равно, какую позицию занимает в этом деле церковь. Мы говорили об этом с о. Павлом Адельгеймом, который хорошо помнил опыт советской жизни, и даже с некоторыми иерархами (которые на покое, конечно): если бы иерархия твёрдо стояла на позиции исповедников ХХ века, отношения с государством и обществом могли бы быть иными.

Мне представляется, что церковь не должна была разделять с государством ответственность за советское время. Возврат награбленного – это ответственность тех, кто решился на правопреемство с СССР. Церковь же, будучи ограбленной, униженной и убитой, не была соучастницей преступлений гонителей и не имеет здесь никакого «правопреемства». Судьба церковной институции непростая, тем не менее церковь могла занять единственно безукоризненную позицию, взяв ответственность за предание исповедников, определив себя как их наследницу. Это принципиальный выбор. Другое дело, что для этого надо было совершить нравственный подвиг: покаяться в сотрудничестве с советскими властями. И сделать это нужно было не только епископам, но и некоторым священникам, и даже мирянам, занимавшим церковные посты в советское время. Но иерархам как старшим в церкви, конечно, в первую очередь. На них тут же вылился бы ушат компромата, государство почувствовало бы себя обиженным, но народ бы их принял. А уж каким образом потом наши постсоветские власти искупали бы советские грехи – это было бы уже их ответственностью. Большая историческая неудача нашей церкви в том, что этого не произошло. Мы пошли долгим окольным путём, и вот уже церковь выглядит и просительницей, и стяжательницей, а государство – «щедрым жертвователем»… Горько от этой неправды.

Теперь бороться с имиджем «сребролюбивой» церкви гораздо сложнее. Хотя в отдельных приходах перестают взимать фиксированную плату за свечи и требы, но торговля в храмах продолжается. Здесь вновь уместно вспомнить архим. Сергия (Савельева), который, будучи настоятелем храма Покрова Божией Матери в Медведкове, вынес из храма свечной ящик и сжёг его во дворе. Он вынес из храма само начало торговли, поступил прямо по-евангельски. Конечно, кто-то спросит: а как он жалование причту платил, что в епархию перечислял? Они с прихожанами иначе эти вопросы решили. Конечно же, и он, и его община жили очень скромно. Но все работали и с голоду не умерли, да и приход существует до сих пор (хотя память об о. Сергии хранят едва-едва). В общем, всё возможно верующему, только проблемы нужно решать по-евангельски, хотя бы на простом приходском уровне, понимая, что задача это непростая, конечно.

Жить по средствам – это ещё и та первичная мера, которая отвадит от церкви стяжателей, которых немало. Ведь сейчас открыто, без стеснения говорится, что с приходом нужно работать так, чтобы он выдавал круглую сумму. О «достойном» заработке учат как о существенной стороне служения священника. И напротив, если священник или община не спешат восстанавливать храм до золотого блеска (всеми правдами и неправдами находя деньги на его возрождение) – это ставится им в прямую вину. В глазах церковного руководства хорош лишь тот, кто строит, золотит купола и собирает пожертвования «за себя и за того парня». А тот, кто тратит время и силы на проповедь Христа, на собирание народа Божьего, общины, – никудышный пастырь. С такой системой ценностей церкви трудно вести евангельскую жизнь. Не случайно наша церковь редко возвышает голос в защиту социальной справедливости, беднейших людей. К сожалению, в вопросе честного использования финансов РПЦ не имеет большого авторитета.

Осознание проблем может побудить к действию

В братских молитвах есть такие слова: «церковь в параличе, почти при смерти». Первая часть известна, она принадлежит Достоевскому и много раз повторена церковными писателями и деятелями. Вторая часть добавлена в братстве. Зачем? Услышав эти слова, многие задумываются, просыпаются от благостной успокоенности, пытаются понять, согласны они с ними или нет и как можно охарактеризовать нынешнее положение нашей церкви. Конечно, далеко не все склонны таким образом оценивать церковную жизнь, это естественно. Журналисту, стороннему комментатору никакого труда не доставит сказать о церкви ещё резче, но он ни за что в ней не отвечает, и поэтому в его словах мало правды. А вот соглашаться с Достоевским и продолжать действовать внутри церковной ограды, оставаться в церкви и способствовать ее возрождению – серьёзный духовный выбор и труд. Такое познание земного бытия церкви ещё нужно суметь вынести. Снова вспомним о. Павла Адельгейма. Он хорошо понимал церковные реалии, но его они не пугали: и в советское, и в постсоветское время осознание церковных болезней было для него поводом к действию в области как богослужения, так и образования, и социальной сферы. При этом в ситуации архиерейского произвола (то есть в абсолютно безвыходной для приходского священника ситуации) он боролся за правду в церкви, и боролся бескомпромиссно. Именно такая позиция, такое служение стали причиной его гибели, а не нелепая случайность, как чаще всего говорят. О. Павел – подлинный свидетель, он мученик не по случайности.

«Церковь в параличе»… Кто-то спросит: почему? Структура РПЦ выросла, православие признано, президент крестится на экранах, храмы восстанавливаются и строятся новые. Но по-прежнему остро стоит вопрос: в какой мере церковь выполняет своё евангельское призвание? По самому большому – по Божьему счёту? Не случайно же катехизация не принимается на приходах: священнослужители отказываются научать народ вере, отказываются разделить с людьми веру и жизненный путь. А церковная миссия, проповедь Христа вновь превратилась с борьбу миссионерских отделов с различными неправославными религиозными группами. Вот только два момента, но сколько в них горечи!

Церковное жизненное пространство сузилось, и у нас очень мало возможностей говорить об этих вещах. Время для дискуссий, тем более открытых, неблагоприятное. И всё же мы дерзнули опубликовать тезисы. Перед этим показали их разным людям, в том числе священнослужителям, постарались учесть критику. Всё это потому, что мы ищем общего взгляда на современное положение в церкви. Это необходимо, поскольку слишком велика разрозненность и закрытость людей в церкви. Порой кажется, что даже в обществе свободы больше, но ведь так не должно быть! Общий взгляд, которого мы взыскуем, должен быть ответственным взглядом изнутри церкви. Именно такой взгляд предложил ещё Алексей Хомяков, с него началась оригинальная русская богословская мысль. Важно, чтобы никто не впадал в уныние, не терял веру в Церковь, но, видя трезвенно многие трудности, начинал их исправление с самого себя, будучи в единстве со своими братьями и сёстрами.