Мы начинаем умирать, не успев родиться
О феномене жизни и смерти мы беседуем с преподавателем биоэтики и концепций происхождения жизни и человека в Свято-Филаретовском институте Галиной Леонидовной Муравник
Ладонь и пальцы
– Принято считать, что наука и богословие, если и не противоречат друг другу, то по крайней мере, движутся параллельными путями. Существуют ли примеры современных научных открытий, которые, на Ваш взгляд, были бы интересны богословам?
Галина Муравник: Начну с примера. Когда человек проходит стадию эмбрионального развития, у него сразу закладывается ладонь как сплошная пластина. И потом клетки, которые находятся между пальцами, сами себя убивают, начинает работать программа апоптоза, то есть программированной смерти (греч. – «опадание листьев»): лишние клетки погибают и остаются пять пальчиков. Если этот процесс нарушается, то рождаются люди со сросшимися пальцами.
За открытие генов апоптоза в свое время дали Нобелевскую премию. Когда с этими генами стали работать, стали их изучать, оказалось, что они программируют самоуничтожение. И они есть у всех, начиная от бактерии и заканчивая человеком. То есть смерть – это универсальный феномен, который запрограммирован на генетическом уровне.
И это должно быть усвоено богословами на новом этапе. Теперь по-новому встает проблема смерти в мире до грехопадения, потому что, извините, это медицинский факт, что смерть была в мире задолго до появления человека. У нас все недра наполнены вымершими существами, а теперь открыт и ген апоптоза.
– А от апоптоза зависит именно внешний вид человека, его тело?
Галина Муравник: Не только. Например, у нас в эмбриогенезе, то есть пока развивается зародыш, закладывается огромное количество нейронов, клеток мозга, и между ними идет самая настоящая дарвиновская борьба за существование, естественный отбор. От клетки растут нервные отростки, аксоны, они прорастают к тем тканям и органам, которые должны иннервировать. Они борются, кто быстрее займет свое «рабочее место». Кто победил, тот и остается. Кто не успел, тот апоптозом устраняется. У нас идет уменьшение числа нейронов, но зато отбираются и всю жизнь функционируют самые сильные, самые эффективные. И таких апоптозных процессов огромное количество: апоптозом отслеживаются и уничтожаются старые клетки, больные, блуждающие, а также раковые клетки, которые постоянно образуются в организме. Если этот процесс нарушается, вот вам онкология. Таким образом, как ни парадоксально, но феномен смерти, апоптоз, служит жизни. И этот научный факт должен быть осмыслен современным богословием.
– Видимо, это нужно как-то заново осмыслять – ведь такие проблемы не стояли перед святыми отцами в первые века христианства.
Галина Муравник: Богословие все-таки не должно находиться в интеллектуальном гетто, оно должно развиваться. Как-то я участвовала в одном очень серьезном научном форуме, на котором было несколько священников. И один из них сказал, что «у католиков богословие развивается, а у нас нет: у нас богословие верно традиции, и мы стоим на ней твердо, у нас нет догматического развития». Я не могла промолчать и, когда мне дали микрофон, сказала: «Вы знаете, мне кажется, что вы сказали страшные вещи. Это просто смерть для христианства, для нашей церкви, если она останется на уровне отцов III века. Мы же не говорим, что их надо отменить и забыть, но не двигаться дальше — невозможно».
Вечная жизнь или искушение бессмертием
– После того, как ген смерти обнаружен, ученые наверняка захотят его как-то победить?
Галина Муравник: Да, сейчас ведутся работы, которые ставят целью отменить апоптоз или притормозить его. Вечная молодость, вечная жизнь... Я считаю, что это очень серьезное новое искушение, и именно богословие должно об этом громко заявить. Мы должны понимать, что это две стороны медали: теоретически человек будет дольше жить, но на самом деле он будет умирать от онкологии или других дегенеративных заболеваний. Ученые видят, конечно, только научную сторону этой проблемы, они даже соревнуются, кто раньше создаст эликсир бессмертия.
Кстати, мне довелось однажды говорить об этом с нашим выдающимся ученым Владимиром Скулачевым, который занимается апоптозом, и, скорее всего, лишь по политическим мотивам не получил Нобелевскую премию. Однажды он читал лекцию в МГУ (он возглавляет факультет биоинформатики), и я потом подошла с ним побеседовать. Это был 2000 год. Незадолго до этого я опубликовала статью в «Новом мире» под названием «''Ибо прах ты и в прах возвратишься''. Размышление генетика о феномене смерти в мире до грехопадения». И там у меня была некая богословская рецепция по поводу описания его же работ по апоптозу, что это новое, а на самом деле хорошо забытое старое искушение – искушение бессмертием, которое еще змей человеку нашептывал: «Нет, не умрете, но будете как боги».
И он мне ответил: «Я понимаю Вашу позицию, но знаете, я думаю, когда мы создадим этот эликсир бессмертия, то ваши же первоиерархи бегом к нам побегут в очередь за этим эликсиром». Я ему говорю: «А когда вы планируете его создать?» Он немного задумался и говорит: «Думаю, лет через пятьдесят». Я ответила: «Как жалко, ни я, ни Вы уже не доживем до этого времени, а то бы я с Вами поспорила, просто пари бы держала, что этого не будет».
– То есть Вы хотите сказать, что и науке должны быть интересны богословские взгляды, скажем, на те же проблемы жизни и смерти?
Галина Муравник: Конечно, богословие очень много может дать науке и вообще человечеству, показывая, в какую сторону нам двигаться: для достижения этого так называемого мифического бессмертия или все-таки бессмертие нам оставлено, но не в этом бренном теле, а бессмертие духа? Надо все-таки думать о том, с чем мы отойдем в вечность, с какими дарами Духа, как мы себя будем воспитывать всю жизнь, чтобы потом предстать перед Богом. Поэтому обеим сторонам, и богословию, и науке нужно диалог. Я за этот диалог.
С чего начинается диалог
– Но ведь это очень трудно. Какие главные проблемы Вы назвали бы в диалоге между учеными и богословами конкретно в области биоэтики?
Галина Муравник: Главная проблема в том, чтобы этот диалог все-таки осуществлялся, потому что не секрет, что многие светские ученые относятся к церкви свысока, считают церковь собранием неадекватных людей: «Что с ними говорить? Мы же не психиатры». Поэтому самое главное – в принципе наладить этот диалог.
А почему он идет с таким трудом? Потому что у нас нет общего языка: даже в каждой науке – свой язык. Часто ученые из одной области не понимают ученых из другой из-за разницы в терминологии. А у богословия свой язык, свой понятийный аппарат. Поэтому когда богословы и ученые говорят об одном и том же, но каждый на своем языке – они друг друга не понимают. Поэтому и должен быть некий общий язык. Говорят, что его роль может играть язык философии, которая может быть таким посредником.
– Нужен именно общий язык с общей терминологией, или достаточно найти переводчика — человека, который говорил бы и на языке церкви, и на языке науки?
Галина Муравник: Все-таки тут нужен общий язык и общий методологический аппарат, позволяющий рассматривать те или иные проблемы. Честная наука осознает границы своей применимости: мы движемся куда-то и хотим познать истину, но она как горизонт - мы к ней идем, а она все время удаляется от нас. Думаю, в этом нет для науки ничего обидного: горизонт удаляется, наука его не достигает, потому что невозможно вычерпать чайной ложечкой океан. Наука по определению не может сказать свое последнее слово, поставить какую-то точку.
Поэтому, как мне кажется, нужен какой-то общий концептуальный, методический аппарат, который позволил бы рассматривать те проблемы, которые находятся на стыке, то есть, с одной стороны, принадлежат научному дискурсу, а с другой стороны, попадают в поле зрения интересов богословия.
– Что Вы назвали бы в первую очередь — какого рода темы, вопросы?
Галина Муравник: В первую очередь это проблемы происхождения Вселенной - творения материального мира, происхождения животных, проблема эволюции, проблема появления человека и сознания, проблемы биоэтики. Все эти проблемы должны рассматриваться именно в диалоге. Здесь союз науки и богословия может принести плоды.
Потому что наука без богословия – это огромное море теорий, гипотез, подходов, концепций, данных, сведений. Они накапливаются – как в этом сориентироваться? Для меня критерием является возможность каким-то образом гармонизовать это с библейским учением в соответствующей области. Если это получается, я понимаю: значит, наука движется в нужном направлении. Если же все эти данные стоят «перпендикулярно» вере, значит, что-то с этой гипотезой не так. Богословие дает науке некий критерий истинности, какой-то компас, вектор.
Правила игры
– Вы не раз участвовали в форумах с участием одновременно и ученых, и представителей церкви. Что еще нужно для того, чтобы такой диалог состоялся?
Галина Муравник: Еще должны быть выработаны какие-то общие «правила игры»: часто или богословы вторгаются в научную область, в которой они не являются специалистами, или ученые начинают богословствовать. Даже если у батюшки есть какое-то, скажем, техническое образование, он не может строго профессионально рассуждать о вопросах эволюции или происхождения человека, опираясь на материал, о котором где-то услышал или прочитал в Интернете. Он не является специалистом в данной области и зачастую не может оценить научный уровень этого материала. Но он доверяет этому материалу: ну, раз написано в интернете или в какой-то книге, наверное, это так, особенно если под этим текстом стоит какой-нибудь титул или на книге написано, что она издана «по благословению...» какого-либо церковного иерарха (который тоже не имеет специального образования. И не может быть экспертом по данной научной проблеме). И ученые ровно этим же самым грешат. Когда ученые начинают богословствовать, это выглядит беспомощным.
Поэтому, с одной стороны, нужно оставаться в области своей профессиональной компетенции, с другой – если ты вторгаешься в другую область, нужно делать это очень осторожно. Лучше всего, когда, допустим, священник имеет серьезное естественнонаучное образование и на этом поле пытается что-то делать дальше – писать, размышлять, выступать, обсуждать и т.д. Но такие случаи – редки, уникальны и единичны.
– В этом и проблема. Что же делать остальным?
Галина Муравник: В любом случае и со стороны ученых, и со стороны представителей церкви нужна добрая воля и желание участвовать в этом диалоге и при этом не думать: «Все равно это ни к чему не приведет, и мы только будем стоять в позе умолчания: церковь сама по себе, наука сама по себе - жили ведь столько лет в параллельных мирах, абсолютно не пересекающихся! Пусть они сами по себе живут, а мы сами по себе - и никто никому не нужен. Только не будем анафематствовать и отлучать, как это было в истории церкви». Мне кажется, что такая позиция в наш век науки очень непродуктивна.
