Мораторий на память
«Однажды мы с моей соседкой додумались побежать ко рву, где убитые люди лежат. Подбежали к канаве, а там – куча людей... И девочка лет девяти. А среди убитых – мужчина в чёрном пальто, который лицом в землю лежал. Мы вскочили в эту яму, подошли к мужчине. В кармане его пальто лежал целый бинт и записка с фамилией. Я и теперь помню его фамилию», – дрожащим голосом рассказывала о пережитом в годы оккупации местная жительница Александра Самуиловна Журавлёва, которой в тот момент было восемнадцать лет. Человека средних лет звали Зинкевич. Его тело, как и останки тысяч других жертв войны, до сих пор лежат возле самой объездной дороги, почти у границы подступающего города.
26 ноября, в день освобождения Гомеля, самое время вспомнить о тех, кого методично уничтожал нацистский режим и постарался забыть режим советский. Героический победный пафос советской поры с его моралью «Никто не забыт, ничто не забыто» знал только образы победителей – солдата, бетонного героя с жёстким лицом и скорбную мать, не дождавшуюся сына. Этого было достаточно в советской стране. И когда в центре Гомеля на месте бывшего концлагеря для военнопленных Дулаг 121 или за городом в неожиданном месте при проведении земляных работ ковш экскаватора вдруг выворачивал залежи костных останков, то отвалы с костями оперативно вывозились в какой-нибудь загородный карьер. Странно, но такая находка, обнаруживая вопиющее злодеяние, вызывала скорее гнетущее желание скрыть память о недавнем прошлом. Может быть подобные факты подспудно оживляли в памяти не только нацистские, но и советские расстрелы? Кто их там разберёт этих штатских, кем они убиты...
Самое грустное, что в современной Беларуси принятая героика освобождения от нацизма не предусматривает реальной мемориализации мест массовых расстрелов, кроме уже определённых предыдущей эпохой. Результаты войны ревизии не подлежат, как не пребывают в тренде исследования проблемных мест истории войны, какими являются оккупация, коллаборация, партизанское и подпольное движение. Кажется, кто-то очень суровый наложил мораторий на целый пласт не просто истории, оставим её в покое, а на память вообще. Целых три гетто было уничтожено в Гомеле в годы оккупации и ни одного памятного знака на месте захоронений! Потому что захоронения неизвестны. Притом, что уже с 1944 года особая комиссия по расследованию злодеяний фашизма на территории СССР вскрыла многие погребения и примерно определила их границы. Да и вскрывать их особо не приходилось – трупы слегка присыпались в неглубоких ямах. Всё было слишком очевидно. Но прошло время и жизнь вошла в своё привычное русло, а места злодеяний по-хозяйски ввели в оборот. И вот озимыми засевают поле рядом с пригородной деревней Красное, под которым кривой извилиной проходил противотанковый ров, вырытый при приближении немцев в августе 1941. Немцев он не остановил, да и боёв на подступах к Гомелю ожесточённых не проводилось. Зато оккупанты использовали его как огромную братскую могилу. Сколько здесь лежит человек, никто не знает. После войны, когда собаки растаскивали фрагменты тел из наспех засыпанных погребений, наводя ужас на местное население, ров стали постепенно засыпать окрошкой из местного кирпичного завода. Говорят, с воздуха можно увидеть среди тёмной пашни рыжий кирпичный абрис бывшего зловещего рва.
Весной этого года несколько местных жителей с твёрдым убеждением, что пришло время действовать, поставили крест в одном из мест, где были обнаружены костные останки. И, пусть нам известна только одна фамилия из лежащих здесь советских граждан, теперь, видимо, процесс восстановления памяти не остановить.
26 ноября члены Софийской общины Преображенского братства почтили память убитых и забытых пением «Вечной памяти» и Пасхального тропаря. Это наш город, это наша земля, и нам чрезвычайно важно, чтобы эта земля не была осквернена беззаконием убийства и беззаконием беспамятства.