Молитва памяти в Мангейме

День памяти жертв политических репрессий 30 октября, установленный в России ещё в 1991 году, как одна из официальных дат в календаре, превратился в последние годы в истинно народную акцию, получившую поддержку Русской Православной Церкви. В этот день вся страна вспоминает наших соотечественников, попавших в жернова массовых репрессий: арестов, ссылок и расстрелов. Трудно найти в России семью, которая не пострадала бы от бесчеловечного режима. Были репрессированы даже целые народы: российские немцы, чеченцы, калмыки, ингуши, карачаевцы. 30 октября при поддержке Синодального отдела РПЦ проходит акция «Молитва памяти» — молитвенное чтение имён погибших в годы репрессий. В своём слове после Литургии на Бутовском полигоне, месте расстрела 20 тысяч ни в чём не повинных людей, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл сказал о важности молитвенного поминовения подвига новомучеников и исповедников российских, а вместе с ними и всех жертв, погибших в нашей стране в годы репрессий, даже тех, кто, будучи гонителем Церкви, затем был уничтожен. «Мы сегодня молимся за всех и всех оплакиваем», сказал он.

Призыв Патриарха был услышан не только в России, но и в Германии. По благословению и при активном участии о. Сергия, настоятеля храма Святого благоверного князя Александра Невского (РПЦЗ), акция «Молитва памяти» прошла в г. Мангейм. 2 ноября 2019 г. в храме была совершена панихида по всем жертвам, погибшим в ходе политических репрессий, были вознесены молитвы о безвинно убиенных священнослужителях и мирянах. А 3 ноября состоялось поминальное чтение имён людей, погибших и пострадавших в годы советской власти. Возвращение памяти о них — это наш долг перед ними. В акции приняли участие более 80 человек. После молитвы прихожане читали имена своих родственников, ставших жертвами репрессий:

Машутин Александр, протоиерей, 50 лет. Арестован в 1935 году, замучен досмерти во время следствия: истязали, вывернули руки и ноги. Канонизирован в сонме новомучеников Российских.

Яхонтов Виктор, священник, 75 лет. Расстрелян в числе 20 священников Казанской епархии, расстрелянных в 1918 году без суда и следствия.

Гросс Иосиф, крестьянин, 51 год, отец 13 детей. Расстрелян в 1937 году решением «тройки» НКВД без предъявления статьи Уголовного Кодекса. После ареста в том же году его жены, Гросс Розы, из 13 их детей в живых осталось только пятеро. Реабилитирован.

Стрельцов Николай, рабочий, 50 лет. Расстрелян в 1937 году. Реабилитирован.

Бологовский Иван, колхозник, 35 лет. Арестован НКВД в 1937 году. Пропал без вести. Его жена, Бологовская Бригитта зимой 1937 года была выслана в Сибирь с 4 малолетними детьми.

Зиновьев Парамон, бухгалтер, 51 год. Расстрелян в 1937 году. Реабилитирован.

Архангельский Вячеслав, священник, 1886 г. р., арестован по ложному доносу в 1926 году, отбыл три года в тюрьме, тяжелобольным выслан в Среднюю Азию, вскоре умер в ссылке.

Ильинский Вячеслав, 35 лет, инженер. Расстрелян в 1941 году. Реабилитирован.

Рудольский Владимир, священник, 1887 г. р., арестован НКВД, 8 лет лагерей.

Марков Илия, лётчик, командир эскадрильи, 37 лет. Арестован НКВД в 1942 году, пропал без вести.

Дед Василий, фамилия неизвестна. Арестован и погиб в 1921 году за «укрытие» крынки собственного зерна.

Александр Гартфельдер, российский немец, мобилизован в Трудовую армию, расстрелян.

Прихожане слушают имена погибших затаив дыхание, на глазах у многих слёзы. В числе пострадавших от репрессий —  имена российских немцев, сначала высланных с конфискацией имущества в Сибирь и Казахстан, а потом мобилизованных в так называемую «Трудовую армию», а фактически лагеря НКВД в тайге и шахтах. Там, начиная с 1941 года, оказались все немцы- мужчины от 15 до 55 лет, и все российские немки-женщины от 16 до 50 лет, если у них не было детей младше 3 лет. Судьба детей старше 3 лет никого не интересовала, поэтому в сибирских сёлах и казахских аулах оказались тысячи немецких детей без родителей, без крова над головой, без одежды и продуктов. И если многие из них всё же выжили, то только благодаря милосердию и великодушию простых людей — русских и казахов.

О масштабе чудовищных гонений на Русскую Православную Церковь свидетельствует прочитанный в конце акции список из имён иерархов РПЦ: епископов, архиепископов, митрополитов, расстрелянных в Томске и Томской области только в 1937-38 годах:

Архиепископ Прокопий (Титов), 60 лет, епископ Одесский и Херсонский, настоятель Александро-Невской Лавры. Расстрелян в 1937 году. Причислен к лику святых.

Епископ Иосаф (Жевахов), 63 года. Расстрелян в 1937 году. Причислен к лику святых.

Архиепископ Андрей (Ухтомский, князь) 65 лет, Расстрелян в 1937 году. Прославлен в лике Новомучеников и Исповедников Российских.

И так 40 имён иерархов РПЦ, отдавших жизнь за веру и Христа.

Вечная память всем без вины погибшим!

Акция «Возвращение имён» в приходе была завершена минутой молчания. Наше участие в «Молитве памяти» — это не только наш долг перед памятью родных и близких, безвинно пострадавших, это и шаг к возрождению сострадания, милосердия и покаяния в нашем народе, ведь пророк земли русской Федор Достоевский сказал: «Все за всех виноваты!»

А в заключение хочется привести стихотворение поэта Юрия Левитанского, которое как раз об этом — о нашей памяти и беспамятстве.

Кто-то верно заметил,
что после Освенцима
невозможно писать стихи.
Ну а мы —
после Потьмы и тьмы Колымы,
всех этапов и всех пересылок,
лубянок, бутырок
(выстрел в затылок!
выстрел в затылок!
выстрел в затылок!) —
как же мы пишем,
будто не слышим,
словно бы связаны
неким всеобщим обетом —
не помнить об этом.

Я смотрю, как опять у меня под окном
раскрываются первые листья.
Я хочу написать, как опять совершается
вечное чудо творенья.
И рождается звук, и сама по себе
возникает мелодия стихотворенья.

Но внезапно становится так неуютно и зябко
в привычном расхожем удобном знакомом размере,
и так явственно слышится —
приговорен к высшей мере! —
так что рушится к черту размер
и такая хорошая рифма опять пропадает,
и зуб на зуб не попадает,
я смолкаю, немею,
не хочу! — я шепчу —
не хочу, не могу, не умею —
не умею писать о расстреле!

Я хочу написать о раскрывшихся листьях в апреле.
Что же делать — ну да, ну конечно,
пока мы живем — мы живем…

Но опять —
истязали! пытали! зарыли живьем! —
так и будет ломать мои строки,
ломать и корежить меня
до последнего дня
эта смертная мука моя
и моя западня —
до последнего дня,
до последнего дня!..

Ну а листья, им что, они смотрят вокруг,
широко раскрывая глаза, —
как свободно и весело майская дышит гроза,
и звенит освежающий дождик, такой молодой,
над Отечеством нашим,
над нашей печалью,
над нашей бедой.