Молитва должна стать жизнью верующего
Проект документа «Церковнославянский язык в жизни Русской Православной Церкви XXI века» был открыт для обсуждения и на странице Межсоборного присутствия РПЦ в Живом журнале.
Дискуссия здесь носила достаточно спокойный характер, были и оценочные выступления, и конкретные предложения по изменению и доработке текста документа. Поскольку в ЖЖ выступающие пишут под своими «никами», а не реальными именами (хотя в большинстве случаев установить авторство нетрудно), в данном обзоре мы «ники» опустим.
Надо сказать, что в целом документ оценивается как попытка сохранить status quo церковнославянского языка в РПЦ. Противники любых изменений восприняли его достаточно благожелательно, а многими, кто ожидал от него возможности сделать богослужение более понятным, русифицировать его или даже перевести на русский язык, он был воспринят как «неожиданно реакционный». Некоторые, правда, приветствовали предложенные замены в лексическом составе языка и «устранение чрезмерного подражания греческому синтаксису, усложняющее понимание текста» словами «наконец-то!», однако дальнейшее обсуждение показало, что оснований для оптимизма совсем немного. Практически сразу прозвучало несколько важных вопросов к тексту документа. Например, остались непроясненными следующие моменты: если «сфера употребления русского языка жестко ограничена проповедью, означает ли это, что вопрос о богослужебном употреблении Синодального перевода Библии (особенно в отношении литургических чтений и Псалтири) решен отрицательно?» Подразумевается ли, «что богослужение может совершаться в том числе и на русском языке, как на вполне подпадающем под определение "национальный язык"»? Говорилось, что «в этой части проект документа носит ярко компромиссный характер... В частности, не расшифровано понятие национального языка. В одном из вариантов словоупотребления под национальными языками подразумеваются языки народов России, за исключением русского языка как основного. Необходимо ясно указать, что принципиальная возможность служения на русском языке не отвергается. Или же указать, что отвергается. Но нынешняя "дипломатическая" формулировка представляется неприемлемой». Этот 4 пункт документа, наверное, вызвал наиболее активное обсуждение. Предлагали написать, что «решение об использовании национального языка принимается простым большинством голосов приходским собранием». Также прозвучало предложение уточнить, чтобы исключить двусмысленность, формулировку: «В Русской Православной Церкви, с благословения Священноначалия, употребляются богослужебные тексты и на национальных языках», прибавив: «не исключая и русский литературный язык, если в этом есть пастырская необходимость». При этом указывается на необходимость «в любом случае внятно сказать, что ни догматических, ни канонических препятствий совершать богослужение на русском или каком-либо ином языке нет. Это должно быть четкой церковной позицией», – что поддерживает другой автор: «Согласен. Иначе неизбежно священным и непреложным объявляется нечто историческое и преходящее. Что-то вроде "без дательного самостоятельного нет спасения"».
Мнения
Далее приведу несколько цитат из полемики. Пожелания ничего не менять остаются в явном меньшинстве. «Редакторская работа с богослужебными текстами может иметь взрывоопасный эффект при непродуманном подходе. Уроки и последствия книжной справы XVII века и методы ее проведения должны быть учтены при осуществлении деятельности в богослужебной сфере. Некая архаичность форм и языка богослужения вполне могут быть компенсированы миссионерскими усилиями по приобщению новообращенных к литургическому богатству Церкви» (почему только до сих пор не компенсированы?) «Замечательный документ. Подписываюсь под каждым словом. Ничего менять не надо». «Позиция "выплеснуть с водой и младенца" приводит к мысли, скорее, о сохранении языка, нежели о его модернизации». Встречаются и те, кто не любит и не знает русского языка: «Служебный язык всё же отражает определённое состояние сознания, систему взглядов. А в современном языке (да и сознании) попросту отсутствуют те смыслы, которые передаёт служебный текст. Проще говоря, аналогов – нет». Высказывались и опасения: «Очевидно, что любая структура, будучи созданной под конкретные цели, со временем начинает доказывать "полезность" своего существования, придумывая задачи и проблемы, чтобы их затем самоотверженно решать. Если литургическая комиссия или, по сути, комиссия по исправлению книг будет организована и станет постоянно действующим органом, то через 10 лет мы можем не узнать нашего богослужения. ...При отсутствии согласия по такому важному вопросу лучшим выходом станет сохранение существующего status quo».
В блоге содержится довольно много замечаний и вопросов к самому документу: «В документе, посвященном *языку*, хотелось бы видеть более точное использование лингвистических терминов. ...Надо сознавать различие между языком и текстами. "Опыт святых подвижников, обращавшихся к Богу словами церковнославянских молитв" нашел отражение в *текстах*; но какое отражение он нашел (и нашел ли) в *языке* (т.е. в новой лексике, фразеологии, особенностях синтаксиса, стилистики и проч.) – это вопрос». «Равноапостольные Кирилл и Мефодий, как известно, переводили не на церковнославянский, сложившийся не раньше XI века, а на старославянский язык, который существенным образом отличается от церковнославянского по своей грамматике и орфографии... В документе такого масштаба следовало бы точнее формулировать подобные положения». «Если речь идет именно о замене "полностью малопонятных церковнославянских слов, а также тех слов, которые в современном русском языке имеют принципиально иное значение по сравнению с церковнославянским", то как это согласуется со следующим утверждением: "Эквиваленты для них следует находить по преимуществу не в русском литературном, а в церковнославянском языке"? Если церковнославянское слово непонятно (видимо, так следует понимать "полностью малопонятно") и его надо заменить, менять явно придется на другое слово, т.е. слово из близкородственного, но другого языка. Полных соответствий в языке, как правило, нет, а всегда ли можно подставить синоним, а не точное соответствие, – большой вопрос. Тем более что выше к полученным текстам ставилось требование "точно передавать смысл оригинала", а синонимы неизбежно будут этот смысл в большей или меньшей степени искажать. Кроме того, сформулированная таким образом задача осложняется тем, что практически половина лексического состава русского и церковнославянского языков совпадает. Предложение "устранить чрезмерное подражание греческому синтаксису, усложняющее понимание текста" необходимо влечет за собой постепенный отказ от церковнославянского языка как такового, поскольку тот изначально калькирует греческий синтаксис и без него просто теряет свою идентичность». «Какова процедура получения благословения Священноначалия и кто будет в праве о нем ходатайствовать? – спрашивает еще один автор. – Какова процедура утверждения этих богослужебных текстов... Если не прописать процедуру, то не один документ не будет работать».
Отмечалось, что «вопрос о церковнославянском и национальном языках обсуждался на Поместном соборе Православной Российской Церкви 1917-18 гг. Как известно, был принят проект документа, освещающий этот вопрос. (А по моему личному мнению, он должен быть положен в основу постановления.) Вообще, представляется странной и вредной сложившаяся практика игнорировать решения Собора 1917-18 гг. ...Эти постановления могут быть приняты как руководство к действию, они могут быть подвергнуты корректировке, их исполнение может быть ограничено или отложено - но игнорировать их невозможно». Далее автор цитирует полностью текст проекта постановления Собора 1917-18 гг.
Среди прочих рассуждений хотелось бы отметить следующие: «Понимание темы молитвословия не является достаточным для осознанной, разумной молитвы. Я служу в селах 16 лет. Эти люди плохо понимают даже по-русски. И плачут на исповеди, осознавая, что произнесение в молитве слов, которых они сами не понимают, является ложью, грехом. Эти люди не в состоянии изучать ЦС, т.к. они не способны к этому, ни в силу интеллектуального развития, ни в силу образования, ни по причине занятости добыванием пропитания. Они не важны для Церкви? Даже 100% понимание текста не может быть оправданием ЦС богослужения. Одним из важных условий того, чтобы молитва стала жизнью верующего, а не частью жизни, является обращение к Богу на том языке, на котором человек думает, говорит, живет. Это очевидно для любого адекватно мыслящего церковного человека».
«Вообще весь Апостол – прекрасный образец подлинного церковнославянского языка. И он совершенно непонятен – не только со слуха, но и при чтении неспециалистом. Мне, кстати, всегда неясна цель этого чтения за литургией. Изобразить благовестие или благовествовать? Если благовествовать, то, да, пойти на значительное упрощение языка. Либо рекомендовать читать на церковнославянском, а затем на русском. Именно рекомендовать, а не разрешать в исключительных случаях».
«Документ в таком виде... старается удовлетворить самым разным пожеланиям самых разных людей, а в результате не удовлетворяет практически никого: те, кто не хотят перемен, видят тут призыв к переменам, а те, кто их хотят – отказ от них. ...Стоит заняться исправлением явных ошибок и невнятиц в тексте, но искусственное сближение с современным русским просто ни к чему. Параллельно и совершенно отдельно следует заниматься осторожным и вдумчивым усвоением и, по мере востребованности, расширением опыта богослужения на современных языках, включая и русский. Ставить вопрос "русский ИЛИ церковнославянский" – очевидная нелепость, которая приводит к лишним и очень горячим спорам».
«Современный русский литературный язык засоряется жаргонизмами, иностранными словами и "новоязом" типа интернет-албанского – спасать и сохранять надо именно этот язык, поддерживая и пропагандируя культуру речи, русскую классическую литературу – чему изучение ЦСЯ может помочь, но не сможет его заменить. Грамотная, богатая, развитая речь должна быть нормой церковной жизни, а это невозможно без близости языка богослужения и литературного русского языка. Ссылки на "сохранение кирилло-мефодиевских традиций" кажутся спекуляцией, поскольку Святые братья-просветители и не заявляли целей создания единого для всех славян универсального и неизменного литературного языка на все века. ...Кирилло-мефодиевское наследие заключается не в слепом повторении и воспроизводстве однажды созданных форм, но в умении творить формы следуя Духу, чем и руководствовались и Учители словенские и равноапостольные Стефан, Иннокентий и Николай в свое время. В этой связи сказать, что русский язык менее "духовен", чем славянский означает зачеркнуть всю церковную проповедь, катехизацию и миссионерство, отеческие труды 18 – 20 вв... Составленный Свт. Афанасием Ковровским чин "Молебного пения об Отечестве" (1941) фактически написан на русском языке и это несколько режет слух, но ведь молитва и должна производить такое действие, а если представить его на ЦСЯ – вся идея, вложенная в текст "скруглится" за обтекаемыми славянизмами, потеряет свою пронзительность, соленость – и зачем тогда она нужна? Исправление текстов нужно, иначе катехизация так и останется введением в славянское языкознание, а не в Царство Небесное».
«Встречается мнение, что церковно-славянский это ангельский язык и что особые вибрации его звуков преподают благодать. Тут видна простая безграмотность. Люди забывают или не знают о благодати Святого Духа. И таким образом воздают честь языку а не Богу. Думаю, нужно также разъяснять, что благодать преподается Богом и что в храме при молитве Господь через любой язык преподаст и откровения и благодать. ...Непонятность текста поощряет не имеющие под собой оснований догадки. Думаю нужно здравое учение о церковно-славянском языке, и в связи с учением о молитве. Почему-то получается, что в документе церковно-славянский на первом плане, а молитва на втором. Думаю, нужно поставить молитву на первый и, исходя из того, какой бывает молитва, подумать про различные языковые средства».
Предложения
В блоге есть и развернутые предложения, есть и простые пожелания: «Чтецов специально обучать, как учат дикторов на телевидении», поскольку «часто в храмах читают так, что хоть перейди они на китайский, никто из прихожан и не заметит». Или: «Указать на недопустимость использования при написании на ЦСЯ элементов несвойственной ему орфографии» (речь идет о церковнославянских текстах, записанных так называемым «гражданским» алфавитом). Встречаются даже почти экзотические: «Желательным было бы иметь два варианта русского богослужебного языка. Один более литературный, «интеллигентский» (вроде CФИ), другой упрощенный, для села и провинции. Даже если при этом утеряется часть смысловых оттенков сложной византийской гимнографии, мы сможем дать людям несоизмеримо больше».
В числе наиболее разумных стоит отметить несколько предложений. Например, неоднократно указывалась необходимость исторической преамбулы: «Показать, что богослужебный язык русской церкви изменялся, находясь в живом взаимодействии с русским языком, претерпевал значительные и не всегда положительные изменения в результате справ и поновлений – стратегически важная задача. Это поможет уйти от рассуждений о священном языке и порождаемых этими рассуждениями соблазнов». «НЕОБХОДИМО: Приложив максимум сил, рассмотреть уже имеющиеся переводы богослужения (дореволюционные, иеромонаха Амвросия (Тимрота), СФИ, Юнгерова, Аверинцева и др.) и найти общецерковный вариант перевода богослужения на современный русский язык. Можно благословить какой-либо из имеющихся переводов (один или несколько) как временный вариант до выработки общецерковного... необходимо дать возможность приходам самим определяться, на каком языке совершать богослужение. В монастырях рекомендовать ЦС богослужение, учитывая то, что насельники монастырей имеют время и возможности для изучения ЦС. Этим можно удовлетворить и тех, кто считает, что в призвание Церкви входит сохранение "культурных ценностей"».
Таким образом, очевидно, что документ затрагивает достаточно актуальный и животрепещущий вопрос богослужебного языка, но, судя по всему, нуждается в доработке.
В цитатах везде сохранена орфография и пунктуация оригинала (прим. ред.).