Доклад протопресв. Виталия Борового «Миряне и церковь» на конференции «Миряне в церкви», Москва, август 1995.
Начну с того, что прошу у вас прощения, что я вчера не мог быть, так как был занят в Отделе внешних церковных сношений. Я видел, что у вас есть специальные темы по отдельным аспектам служения мирян в Церкви. Но я хотел бы коснуться, может быть, основ, или, я бы сформулировал, роли и значения мирян в Церкви. Общепринято говорить о служении мирян в Церкви. Это звучит как-то так церковнопомазано, благочестиво. И книга о. Николая Афанасьева – о служении мирян, где он довольно пространно говорит о служении мирян как особом чине, как бы о посвящении. Я не буду касаться этих чисто богословских и канонических вопросов, потому что при всей их важности они звучат в какой-то степени абстрактно. А между тем, в текущей нашей жизни, во время того хаоса, в котором мы живем, – разрыва всех социальных связей и практически паралича власти – значение и роль мирян в церкви необычайно важны, потому что церковь переживает сейчас очень трудное время.
Я рискую навлечь на себя негодование, если скажу, что, как мне кажется (может быть, я ошибаюсь, хотя сомневаюсь, что ошибаюсь, думаю, я прав), положение церкви сейчас хуже и тяжелее, чем в советское время.
Тут на меня должны обрушиться все. Это правильно. Да, были преследования, ничего нельзя было. И не дай Бог нам вернуться к этому. Я не тот человек, который испытывает ностальгию по прошлому, было бы вообще странно для церковного человека испытывать ностальгию. Есть у нас большой сегмент общества, где испытывают ностальгию, но не мы, церковные. Вместе с тем, я должен сказать, что тогда было ясно, чего нельзя. А нельзя было всё. И было понятно, что надо изощряться и честными и, скажем, не совсем честными способами что-то делать, чтобы обойти все эти препятствия и запрещения: где-то ; пойти на уступки, где-то примазаться к какой-то человеческой слабости людей из контролирующих или правительственных органов с тем, чтобы чего-то достичь.
Теперь – полная свобода. Но вместе с тем это свобода бурного моря, даже океана, который бушует, и волны невероятных размеров и форм с разных сторон обрушиваются на церковь. И поэтому сейчас такое трудное положение церкви.
Трудно еще и по другой причине. В то время мы имели одно преимущество, может быть, даже немножко как бы жульническое преимущество, но все-таки мы его имели. Мы могли сказать: «Мы ничего не можем». На Западе говорили: «А у вас этого нет, у вас этого нет из того, что в церкви должно быть». Мы, может быть, во многом виновны, что этого нет, но смотрели невинными глазами и отвечали: «А у нас это нельзя. Поживите такой жизнью – и увидите, что и у вас этого не будет». Теперь, друзья мои, этого не скажешь. Теперь мы отвечаем за все, что происходит с церковью. Отвечают все, начиная с иерархии, от самого высокого священноначалия, всякого рода духовенства, и кончая мирянами, особенно, простите, женщинами, которые как были, так и есть – наша основа. Вот теперь ответственность большая, и никакого оправдания нам всем сейчас нет.
Я не стану говорить о трудностях нашей жизни, вы знаете это лучше меня. Начну с простых вещей. Церковь – это такая уважаемая, многовековая, тысячелетняя организация, она так много знает, что иногда забывает самые простые вещи и уже не видит того, что происходит. А между тем, что такое церковь? Церковь и есть миряне. Конечно, тут меня могут и обличить: «Как так миряне? А духовенство, а иерархия где?» Нет, я это помню, тем более что я и сам священник. Когда человек скажет «церковь», то ему уже не надо ничего остального говорить, в этом слове уже заключается священство. Священство – в смысле «епископэ», священство – в смысле служения литургического и служения социального, все в этом заключается. Так что когда скажешь «Церковь», ты и говоришь о епископате и священстве. Но, вместе с тем, сам по себе епископат, само по себе священство в конце концов не слишком много значат. Без епископа нет церкви – верно. Но и епископ без церкви – в воздухе. Есть община, состоящая из мирян, и она должна иметь епископа, который (из мирян же избран раньше) рукополагает, поставляет священников для этой общины. И нет другого. Значит, в конце концов, церковь и есть эта община, потому что там, конечно, – и священник, и епископ. Но в нашей церкви есть титулярные епископы, в Католической церкви, пожалуй, их даже больше, чем у нас: там их сотни, но у нас, в Москве, уже тоже десятки титулярных епископов, не имеющих церкви и прихода, а только имеющих имя по названию какого-то города.
Так вот, миряне-то и есть церковь. В чем же их роль? Во-первых, каждая община, каждая церковь собирается на свои собрания. Простите меня за это ужасное выражение. В Гомеле в свое время я объяснял людям, которые приходили, что такое Крещение, а люди были неверующие, в основном партийные, и вот я им, чтобы было доходчиво, говорил, что древние христиане собирались в воскресенье на свое собрание так, как партия собирается: все члены партии обязаны присутствовать. Еще раз простите, что я употребляю такие страшные слова в связи с церковью, но это – факт. Да, собирались на свои собрания. А что такое наше собрание – литургическое, евхаристическое, воскресное, праздничное? Люди приходят, священник служит или епископ предстоятельствует на службе, люди уходят. Вот и все. А между тем, ведь службу совершает община, верующие. Миряне совершают службу. Община приносит свою бескровную жертву Господу. Ее молитвы возносятся Господу. Конечно, община без священника, канонически поставленного и благословленного епископом, сама не может совершать службу, но возьмите Служебник и посмотрите: вы не найдете там ни одной молитвы, которую служащий священник или епископ читает от себя. Ни диакон, ни священник, ни епископ, если он предстоятельствует на службе (а если даже нет епископа, то все равно – священник по благословению епископа, так что все равно епископ здесь духовно присутствует, есть же антиминс), ни единой литургической молитвы от себя Богу не возносят. Есть только одна молитва, как вы знаете, – о прощении: предстоятель просит Господа о прощении его грехов, ведь он предстоятельствует, а человек он грешный. Остальное все возносится к Богу общиной. Второе. Раньше участвовала в службе вся община. Сейчас община у нас пассивна. Конечно, я не сторонник революции в церкви. Какие-то радикальные изменения, нововведения, модерн в церкви – это вредно, особенно сейчас. Но вместе с тем священноначалие, церковь, духовенство должны понимать, что надо думать, заботиться, проявлять свое «епископэ», чтобы активизировать участие мирян в богослужении, раз это они приносят жертву, общиной приносят, от церкви. Раньше было общее пение, теперь мы развратились до такой степени, что нам надо, чтобы выступали артисты или певчие, а они чтобы за это получали деньги, приходили и просили побольше этих денег и уходили со службы, духовно в ней практически не участвуя. Если уж необходимо иметь профессионалов, а большинству, может быть, и нужно красивое, впечатляющее пение, тогда хотя бы надо иметь какой-то второй хор, из народа. В древней церкви без «аминь» не могло быть службы: каждую молитву подтверждал народ.
Дальше. Я хочу еще сказать об участии народа в службе. Это задача, которую нам предстоит решать, – увеличивать это участие. Упаси нас Боже от обновленчества, упаси нас Боже от этого несчастья! Но вместе с тем надо сделать так, чтобы народ не безмолвствовал, а активно участвовал и понимал, что происходит. Я не сторонник эскимосского, зулусского или других языков. Пусть даже ангельский язык будет, но этот язык должен быть понятен народу. Это очень важно. Я думаю, что надо было бы в будущем (об этом священноначалие будет заботиться, мы сами по себе не должны этого предпринимать) сделать отдельный перевод или дать пояснительный текст к Молитвеннику и Служебнику, чтобы верующие, народ, слушая все на любимом для всех славянском языке, который является для нас небесной музыкой, все-таки понимал это, время от времени заглядывая туда, в книжку. Тогда миряне будут действительно основой церкви и смогут принимать активное участие в богослужении.
Далее, если это – собрание, то собрание не только литургическое, это собрание общины, прихода. Может быть, нам со временем надо будет прийти (как на Западе) к тому, чтобы при церкви или под церковью было какое-то помещение, где бы верующие могли собраться после службы, обсудить свои дела вместе со своим священником, вместе со своим приходским советом и т.д. Общие дела должны решаться сообща. А что у нас? Приходят в храм,чтобы, извините, перекреститься, поклоны положить, помолиться, очистить, вроде, свою душу и уйти. И дальше человек никакого отношения к церкви и к церковной жизни не имеет. Это ненормальное явление. Нам надо оживить эту жизнь, в нее должны быть вовлечены все участники богослужебного собрания. А если они вовлечены, значит, будут принимать участие в церковной жизни, в жизни приходов и после этой службы, от воскресенья! до следующего воскресенья, от праздника до следующего праздника. Вот этого, к сожалению, у нас нет. На Западе очень популярна (и это взято от православных) так называемая литургия после литургии. Литургия, как вы знаете, – служба общественная. Пришел человек, участвовал в этой общественной службе, однако его служение этим не окончилось. Он продолжает свое христианское служение до следующей встречи, и продолжает он его не как индивидуум, а вместе со своими собратьями, со своим приходом. Это должны быть какие-то обсуждения, обязанности, помощь церкви и друг другу. Вот меня вез сюда очень милый человек. Он мне сказал одну замечательную фразу. Я подумал, что его надо поставить сюда, пусть он скажет нам это. Он сказал, что раньше работал таксистом, а теперь он в общине, и испытывает внутреннее, духовное удовлетворение. И в этой общине (а это в каждой общине должно быть) он, как и другие члены общины, чувствует ответственность, ответственность за других. Вот это как раз и нужно нам в церкви. Это – настоящий мирянин.
У немецкого историка Гарнака есть книга: «Миссия и распространение христианства в первые три века». Гарнак – великий, я бы даже сказал, величайший церковный историк. Хотя как богослов он большой либерал и, между прочим, очень критически относился к православию, историк он был великолепный. Когда-то его книга произвела на меня (я был студентом) ошеломляющее впечатление, до сих пор живу под ее влиянием. Так вот в этой книге четко показано, почему христиане, малограмотные, малокультурные по сравнению с интеллигенцией того времени, по социальному положению – низы, в основном городской пролетариат и ремесленники, победили в Римской империи. Христианство, запрещенное правительством, не имеющее права на существование, преследуемое, небогатое, лишенное всяких человеческих возможностей победить, победило этих культурных и ученых, сильных и могущественных. В конце концов те сдались и признали христианство. Христианство сделалось господствующим (правда, от этого оно потом и испортилось). Так вот почему? Там показано, почему. Потому что община была такая, что люди чувствовали связь и ответственность друг за друга. Все знали, что в этой общине нужно быть активным членом, иначе выгонят: 2-3 раза не пришел на собрание – выгнали. Выполнять, извините меня, я опять страшное слово скажу, партийное поручение – это значит выполнять то, что решено на собрании, и нести свою долю служения, быть активным в таком смысле, что неработающий – не ест. (Это тоже христианская правильная максима, которая перешла к другим и, к сожалению, употреблялась уже против христиан.) Но зато человек знал, что его не оставят, что бы с ним ни случилось: болезнь, арест, ссылка в шахты... Его не оставят, его в другом конце мира найдет община через своих посредников, и взятки даст властям, чтобы ему помочь, и поддержит его, и семья не пропадет, о ней позаботятся. И члены семьи, которые не могут работать, дети, инвалиды, вдовы, больные будут на полном содержании общины. Вот этим христиане тогда и взяли. Конечно, история никогда не может повторяться полностью, но мы должны подумать сейчас, вся Русская церковь должна подумать, как наши приходы превращать в общины, спаянные чувством ответственности друг за друга, где главное служение несут миряне. Ведь священник служит в церкви, выполняет всякие требы и т.п., он очень перегружен. Вот это – третий важный элемент мирянского служения.
Мы недавно праздновали 1000-летие Крещения Руси. Это великолепно: мы и себя утешили, и всему миру в глаза пыль пустили этими торжествами. А ведь, в сущности говоря, христианизацию Руси надо начинать сначала. Если у нас есть миллионы крещеных, это не значит, что миллионы – сознательно верующие.
Хорошо, что нам возвращают храмы: без церкви же не бывает Церкви. Какая Церковь, если нет службы? Надо, конечно, открывать храмы, монастыри, семинарии, надо их восстанавливать, если они разрушены. Это первая задача, основная. Где нет службы, там нет и Церкви. Наше священноначалие, наш епископат справляется с этим великолепно. Начиная со Святейшего, день и ночь заботятся об этом. И митрополиты, и епископы заботятся, чтобы в храмах были священники. Вот уже завтра в храме Христа Спасителя будет настоящая служба (в Преображенском храме). Будет служить Святейший. Великолепно!
Но, друзья мои, далеко мы так не уедем. Ведь возникнет вопрос, а кто будет в этих храмах, в этих монастырях, которые мы так любовно открываем, восстанавливаем и заботимся о них? Будет тот контингент, который был у нас всегда? Да, он будет. Эти люди – в основном старшее поколение, и в основном (говорю с большим реверансом в сторону женщин) – женщины. Они и выдержали, сохранили церковь. Не духовенство спасло церковь. Духовенство жертвенно, ценою жизни служило церкви. Это хорошо. Честь и слава! Мученики, исповедники... Но ведь не они спасли церковь. Спасла церковь вот эта железная гвардия, которая испытывала необходимость молиться и быть на службе. Они будут и до конца. На них можно рассчитывать. Они часто малообразованны. Простите, но если поговорить с ними о вере, то можно прийти в ужас. Я, помню, ужасался когда-то, став священником в Гомеле. Это было удручающее впечатление. Я богослов, какой ни есть, но все-таки богослов. А уж историк церкви я, простите, и был, и есть, настоящий, хороший, знающий, если уж так говорить. И когда я столкнулся со своими прихожанами, то пришел в ужас; А потом, когда меня назначили настоятелем здесь, в Москвё, я плакал и просил, чтобы меня не назначали, говорил, что я профессор, меня не надо, не надо. Меня заставили: Москва слезам не верит. Ну, и я понял, что я – ничтожество перед этими бабками, простите меня, которые приходят и говорят всякие ужасы о том, что им явилась Божья Матерь сегодня, и Сам Господь Иисус Христос с ними беседовал и велел передать то-то и то-то, – ну явная благочестивая чепуха. Но я – ничтожество по сравнению с ними, со всеми моими большими или малыми богословскими знаниями и со всем моим солидным знанием церковной истории. Почему? Потому, что они ведь искренне так думают, они так преданы церкви. А если они суеверны, так мы в этом виновны: их не обучили. Они сами приходят и молятся, и святость их во много раз важнее нашей так называемой ученой и чиновной святости. И духовенство в церкви выполняло и до сих пор выполняет свое служение: оно удовлетворяет их духовные потребности. И надо уважать эту старую гвардию, не надо каких-то новых экспериментов, им непонятных, от которых они бы ужасались. Им надо служить преданно. Но надо же чувствовать и ответственность за будущее! А следующее поколение? Их дети? А их внуки, которые ничего не знают о вере, которые языка совсем не понимают? И старики многого не понимают, но они все-таки знают, кто такие Божья Матерь, Христос и т.д. А
молодые ведь и этого не понимают. Кто за них будет ответствовать? Кто их приведет в эти церкви, которые мы открываем? И дальше. Есть тысячи, десятки тысяч всяких миссионеров. Это саранча, несчастье, но, простите, в этом мы виновны! Потому что, если бы мы могли сами свидетельствовать о Христе, не было бы нужды им являться. Но эти миссионеры говорят на доступном, понятном языке и доступными, понятными образами. Говорят о Господе Иисусе Христе, о Его Евангелии, об апостолах. И постепенно, начиная со свидетельства об Иисусе Христе, уводят людей потом в свою конфессию. Вначале человек уверовал во Христа по его проповеди, а кончается тем, что он становится мормоном, или мунистом, или Бог знает кем. Так кто же ответственный за это? За это ответственны мы! Железное поколение исповедников будет и дальше в этой церкви. Ну а следующее? А за следующее отвечаем мы. За тех, кого уже увели и уведут туда насовсем, мы отвечаем. И вот здесь я опять возвращаюсь к мирянам. Простите, духовенство не может справиться с этим. Духовенство нагружено богослужением (я уж не говорю вам, что оно даже к этому не подготовлено). Но допустим, что оно очень знающее. Одно время я был «белой костью», т.е. настоятелем собора, у меня несчастные священники были требоисправителями: акафисты, молебны служили, а я приходил уже, так сказать, поучаствовать. В конце концов у них уже не были понятны молитвы: брм-брм-брам – и все. И я, если бы их место, может быть, вообще ничего не смог бы сказать, не могут вести образование людей. Они должны быть только руководителями, и церковь должна наладить образовательные процессы силами тех педагогов, которые имеют какие-то знания. Миряне в основном вы, женщины. Это ваше служение. И служение это – важнейшее, более важное, чем служение даже того, кто стоит и говорит: «Благословен Бог наш», «Миром Господу помолимся», «Подай, Господи» (а в душе думает: «И побольше подай, Господи»). Здесь важно служение мирянское, особенно женское. Я вот слышал, что будет у вас доклад о служении женщин. А женщины и есть мирянки, настоящие мирянки. И мы должны будем, но только не революционным путем, а соборным постановлением восстановить со временем чин диаконисс. И были в церкви когда-то, миссионеры из женщин. Женщины в этом отношении более доходчивы, чем мужчины, надо только подготовить их, и они будут выполнять по-настоящему роль тех равно-апостольных, которых у нас лишь несколько. А нам надо не несколько, а тысячи и десятки тысяч равноапостольных женщин. Да, это серьезная вещь. В Католической церкви в этом отношении правильно думают. Не зря же это называется – «апостолат мирян». Апостолами являются миряне, не в смысле «продолжатели апостольского служения» (упаси, Господи!), но в смысле обучения и распространения христианства.
Я наговорил уже довольно много, а еще две больные темы хочу поднять. Первое – об участии мирян в управлении приходом, в управлении епархией, в управлении церковью. Если миряне должны активно принимать участие в жизни прихода, в жизни епархии и так далее, то ясное дело – надо, чтобы они были и советниками, и помощниками епископов, а значит, чтобы они соучаствовали в управлении. Помните Собор 1917-1918 гг.? Кроме собора епископов, Священного синода, в него входило Высшее церковное управление. И там, в Высшем церковном управлении, были миряне, в том числе женщины, и это нормально. Вот со временем нам надо идти в этом направлении, – чтобы миряне активно участвовали в жизни, а значит, и в управлении церковью.
И еще очень болезненный вопрос. Вот один мой знакомый спрашивает: «А Вы следите за прессой, за телевидением?» – «Да, слежу, и очень внимательно». – «А Вы читали про мусульман?» – «Да, читал, и видел». Мусульмане, наши собратья, наши братья, с ними мы живем, их больше двадцати миллионов, собрались и образовали партию, в этом ничего плохого нет, это нормально. Эта партия выдвинет кандидатов, и будет у нас в парламенте энное количество депутатов-мусульман, которые будут представлять интересы ислама. А Русской церкви, господствующей не в смысле власти (упаси, Боже!), а в смысле количества населения, самой больной, кто там будет представлять ее интересы? Не сословные, не классовые, не институциональные, а интересы действительно православия, народа православного. Кто? Священноначалие правильно поступило, когда говорило, что церковь – вне политики. Правильно. Мы не присоединяемся ни к какой партии, это правильно. Церковь должна быть вне всякой политики, это духовная сила. Но, вместе с тем, кто-то же должен там представлять верующий православный народ. На Западе это очень просто делается: у католиков есть католические партии. У нас есть христианские партии, но они очень маленькие, не знаю даже, есть ли у них перспективы роста. А может быть, могущественная христианская партия и не полезна? Ведь у католиков сильная могущественная партия вот теперь оскандалилась, христианские демократы в Италии уже потеряли свой авторитет. Нам не нужно лезть в политику, но депутатов, которые являются верующими, православными, нам надо иметь побольше. Вот это забота: надо, чтобы наше священноначалие и мы были в контакте с этими нашими верующими мирянами, которые будут теперь выдвинуты в кандидаты, чтобы интересы православия все-таки были защищены и представлены в парламенте.
Последнее, о чем я сейчас говорить не буду, потому что это очень болезненная тема, – об отношениях между приходом и братством; о том, что такое приход и что такое братство, отдельно надо говорить. Это хороший вопрос, который сейчас, к сожалению, запутан и принял неправильное, болезненное направление. Священноначалие обязано это исправить, хотя это и поздновато, раньше надо было думать, когда начиналось это движение.
Здесь есть несколько вопросов.
1) Какого Вы мнения о прошедшей в 1994 г. конференции «Единство Церкви»? Было ли там Ваше выступление?
2) Каков вклад мирян в возникновение ересей в церкви? Можно ли сказать, что термин «ересь» устарел?
3) Как Вы объясните тот факт, что железное поколение ис-Поведников не привело за собой в церковь своих детей и внуков?
Сначала о конференции «Единство Церкви». Я на этой конференции, каюсь, не был. И не потому, что я не хотел пойти. Нет, упаси меня, Боже! Я человек очень общительный и необычайно послушный иерархии. Я был очень занят в Отделе. Намерения хорошие, всем нам надо заботиться о единстве Церкви. Упаси, Боже, нам нарушить единство Церкви! Но в чем было нарушение единства Церкви, о котором шла речь на этой конференции, я не уловил. До сих пор я знал, кто и что нарушает единство Церкви. Единство Церкви нарушают украинские автокефалисты разных мастей, их уже несколько, три-четыре или больше. Вот они нарушают единство Русской православной церкви, Московского патриархата. Но они хоть борются с Россией, с русским влиянием, в защиту своих так называемых национальных интересов. Оправдать их нельзя, но можно понять, что ими движет. Ими движет национал-шовинизм, иногда переходящий даже в нацизм.
Но единство Церкви нарушают и те, кто больше всех говорит, что они – Русская церковь. Они – «свободная русская церковь за границей». Они уже с двадцатых годов нарушали это единство, но это понятно, это политика. Они жили только политическими интересами свержения советской власти и возвращены сюда любыми способами, войной, даже атомной бомбой. Есть такие документы, я читал в них об этом. Я долго был в Женеве и прессу читал, так что в этом отношении я знающий. Сразу скажу, я не враг им, это наши братья, плоть от плоти, кровь от крови наши православные люди, к которым можно испытывать сочувствие, поскольку они оказались за границей не по своей воле.
Однако они повели себя сразу неправильно. То, что они хотели бороться с советской властью, – нормально. Иначе они остались бы здесь. То, что они любыми способами хотели свержения этой власти, – ну, может быть, тоже естественно. То, что они были союзниками любой силы, которая выступала против совет-кой власти, – нормально. Но не против этой страны, не против этого народа! Гитлер, знаменитые резолюции американского Сената о расчленении России... Правительство Советского Союза трусливо замалчивало это, боялось показать это своему народу, а между тем надо было показать, чтобы народ пришел в ярость. И любой, даже противник советской власти, должен был прийти в ярость. Я не русский, я белорус, но я пришел в дикую ярость и сейчас пребываю в этой дикой ярости, узнав о планах расчленения России на кусочки, вот эти, которые сейчас. Еще будет и казацкая автономия, подождите, ее еще нет, но будет. Так вот советское правительство, пресса замалчивали это. А надо было показать, что за люди были авторами этой резолюции. Ведь, простите, патриарх Тихон – он что, был «советчик»? Не будем дураками: он был так же антисоветски настроен, как и Антоний (Храповицкий). А митрополит Евлогий, он что – «советчик»? Это закадычный друг Антония (Храповицкого). Все они хотели поражения, и все они не думали, что советская власть продержится столько лет.
Но «зарубежники» стали выступать от имени Русской церкви и тем дали законный повод, основание для большевиков уничтожать церковь. Большевики и без этого уничтожали бы церковь, но не было бы повода. Они кричали во главе с Лениным, что у нас полная свобода. Вот пожалуйста, даже свобода религиозной пропаганды у нас в конституции есть. А так как они не имели признания на Западе, то они, как огня, боялись обвинения, что нарушают религиозную свободу. Они отделили церковь от государства, объявили свободу совести. А священников они арестовали, Убили многих епископов, так как «это контрреволюционеры»... А сейчас нет советской власти, не с кем бороться, отпали эти причины, а все равно «зарубежники» создают параллельные приходы и иерархию. Вот кто вносит разделение.
Я был бесконечно удивлен, что на этой конференции не об этом говорилось, а то об одном священнике, то о другом...
Дальше – о ереси. Буду краток, но это серьезно. Ересь никогда не будет понятием устаревшим. Но что такое ересь? У нас, к сожалению, очень скверная привычка, выработанная десятилетиями, столетиями: если я не согласен с вами, то я кричу: «Еретик!» И убил тебя сразу. Все, кончено! Кто с тобой будет общаться? Ты еретик. А между тем ересь – это совсем другое. В древней церкви были разномыслия, и «подобает быть ересям», – сказано, т.е. разномыслиям. Вот когда один вопрос обсуждается с одной целью, с хорошей целью, но люди расходятся во взглядах, когда поднимается спор и начинаются разделения, а это опасно, ибо нарушается единство, тогда церковь созывает собор и на соборе все решается в соответствии с тем, как учит Церковь. Вот если после этого кто-то воспротивится общесоборному решению и будет продолжать свою деятельность, набирать себе новых сторонников,, создавать отдельную общину, вот тогда он подлежит отлучению от Церкви. К этому надо серьезно относиться, это не устарело. Это и есть еретик, с которым не только нельзя иметь литургического, молитвенного общения, но даже под одной крышей одновременно нельзя находиться. Вот это ересь.
Остальные, простите, – заблуждающиеся. Я могу заблуждаться, между прочим, как богослов. И я не боюсь этого заблуждения. Церковь мне скажет, что я заблуждаюсь. Я исправлюсь. Лучше не заблуждаться, но мы имеем право на мнения и можем даже заблуждаться, только надо слушать Церковь.
Последнее: почему железное поколение бабушек не привело ни детей, ни внуков в церковь? Простите, я – протопресвитер, священник, искренне верующий, а я не привел своего внука в церковь. Внук, который верующий, кстати, но не по моей заслуге, он очень интересуется верой, читает богословие, философию, религиозную мысль, но является в нашем смысле нецерковный человеком. Воспитывался он без меня, воспитывался у бабушки, которая была такая же верующая, но боялась ходить в церковь. Была воспитательницей детского сада, как бы она пошла? Ее быстро бы «ушли».
Я думаю, дедушки и старые бабушки, и отцы не привели своих внуков и детей в церковь вот почему: во-первых, их детей и внуков воспитывали в школе, им давали научного вида религиоведение, от имени науки – критику религии. Разве они были в состоянии опровергнуть это? Они не были в состоянии, хотя они верили. Кроме того, уклад жизни был такой, что для этих детей и внуков был только один выход в обществе – пионерская организация, комсомольская организация, партийная организация. Единицы не прошли через это, а большинство – прошли. Так что, я думаю, их обвинять нельзя. Они не были в состоянии бороться с антирелигиозной пропагандой, которая была ложной, но формулировалась как научная. И кроме того, все условия жизни были такие, что даже, может быть, они сами молились, а детям говорили: «Ты будь там осторожен, ты там не слишком, потому что тебя могут из школы выгнать, не примут в институт». Такая жизнь была, простите.