«К принятию нового образа спасения призывает нас Господь…». Часть I

Почему большевики ополчились против церкви? Что такое «церковная весна»? Когда начались прямые гонения на церковь? Ответы на эти и многие другие вопросы вы сможете узнать из материалов семинара «"К принятию нового образа спасения призывает нас Господь…": Опыт церковной жизни в условиях прямых гонений в 1930-е гг. », организованного Свято-Георгиевским, Свято-Серафимовским и Свято-Троицким малыми православными братствами.

Вступительное слово

Людмила Комиссарова, преподаватель, сотрудник Свято-Филаретовского православно-христианского института, заведующий Богословским колледжем при СФИ

1930-е гг. – переломный момент и в государственной, и в церковной политике. То, что государство стало претворять в жизнь, как свою государственную линию в 1930-е годы, сразу же отразилось на церкви.

Гонения на церковь, как известно, начались сразу после революции 1917 г. Всем известен декрет советской власти об отделении церкви от государства и школы от церкви, который фактически лишал церковь всяких прав на существование. Известны советские кампании по вскрытию мощей, по изъятию церковных ценностей. Известны прямые гонения, прежде всего, на иерархию, вплоть до убийства, ссылок и тюрем. Церковные историки часто называют 1920-е гг., как это ни странно, «церковной весной». Это время, когда государство само еще не выработало четкую линию поведения по отношению к церкви. Оно еще не успело поставить под контроль церковные объединения, поэтому существовали духовные учебные заведения (хотя постепенно они закрывались), существовали церковные издательства и т.д. Церковный народ еще не был подавлен страхом репрессий. И у церковного руководства, и у приходского духовенства, и у церковного народа еще была надежда, что ситуация переломится, что церковь вновь обретет свои права, что она сможет жить нормальной полноценной жизнью. Такие чаяния были и у участников Поместного собора 1917-18 гг., на котором был принят целый ряд решений, направленных на обновление церковной жизни. На этой волне в церкви шла активная жизнь: создавались союзы, советы и в Москве, и в Петрограде, а по их примеру и в других городах. Люди отстаивали церковные ценности, отстаивали храмы, приходы. Были созданы даже специальные отряды по охране Патриарха. Церковный народ собирался, им руководили замечательные, верные Богу и церкви люди, они задавали тон.

К 1929-1930 гг. государственная политика по отношению к церкви ужесточилась настолько, что людям практически невозможно стало вместе собираться, вместе читать Евангелие, молиться: теперь это можно было делать только тайно. Затем начались открытые репрессии духовенства и мирян. 1937-1938 гг. – это уже поголовное уничтожение верующих разных конфессий. А перед этим, при создании колхозов, начали активно ликвидировать сельские монастырские общины, которые пытались выжить (и патриарх им в этом помогал) под видом сельскохозяйственных артелей. Такие артели стали разгонять, монашествующих ссылали, храмы закрывали, духовенство арестовывали, высылали и расстреливали. Было много людей, которые мужественно пытались противостоять уничтожению веры в России, тайно собирая общины и братства, но репрессии подавляли людей, вселяли страх.

Наша задача – понять, как в это время жили верующие люди, которые хотели не просто выжить в безбожной обстановке, но и продолжать церковную жизнь, как они пытались сохранять церковь такой, какой ее представлял Собор 1917-18 гг., ту церковь, которую призывал отстаивать патриарх Тихон.

Условия жизни церкви в 30-е годы XX века

Екатерина Степанова, магистр богословия, преподаватель истории церкви в Богословском колледже при СФИ

Конечно, советская власть с самого начала была настроена на уничтожение церкви. Но если в первые годы она предпринимала своего рода лобовую атаку, то затем, потерпев в этом неудачу, перешла к попытке расколоть церковь изнутри. Показательно письмо Льва Троцкого, направленное в Политбюро ЦК РКП(б) в мае 1922 г. Это было время, когда патриарх находился под арестом, а в церкви разгорался инспирированный государственной властью обновленческий раскол. Государственная власть оказывала всяческую поддержку тем представителям духовенства, кто с ней сотрудничал. Вот фрагмент из этого письма:

Внутренняя борьба в Церкви приняла широкий характер. После устранения Тихона во главе Церкви стала группа из элементов «центра» (Антонин) [1] и «левых» (несколько молодых попов). Движение идет главным образом под знаменем церковного собора. Новое церковное управление может определиться в трех направлениях:

1) сохранение патриаршества и выборы лояльного патриарха;

2) уничтожение патриаршества и создание коллегии (лояльного Синода);

3) полная децентрализация, отсутствие всякого центрального управления (Церковь, как «идеальная» совокупность общин верующих).

Полагаю, что нам пока нет надобности ангажироваться ни в одном из данных направлений (даже неофициально). Гораздо выгоднее, если между тремя этими ориентировками разгорится серьезная борьба. С этой целью созыв Церковного Собора лучше оттянуть. Окончательный выбор сделать позже, если вообще понадобится делать выбор.

Централизованная Церковь при лояльном и фактически бессильном патриархе имеет известные преимущества. Полная децентрализация может сопровождаться более глубоким внедрением церкви в массы путем приспособления к местным условиям. Возможна, наконец, и даже вполне вероятна такая комбинация, когда часть церкви сохраняет лояльного патриарха, которого не признает другая часть церкви, организующаяся под знаменем синода или полной автономии общин. В конце концов, такая комбинация была бы, пожалуй, самой выгодной [2]. 

Как видно, очень многие вещи властью были сформулированы практически с самого начала.

Со смертью патриарха Тихона в 1925 г. в церкви сложилась новая ситуация: исчезла объединяющая церковь фигура патриарха. Конечно, советская власть не могла позволить церкви собрать Поместный собор для избрания нового патриарха. Те местоблюстители патриаршего престола, которые были указаны патриархом Тихоном в Завещании, были арестованы или находились в ссылках. Во главе церкви фактически оказался митрополит Сергий (Страгородский). Он также подвергся аресту, а после того как в марте 1927 г. вышел из тюрьмы, получил от властей разрешение на постоянное проживание в Москве, которого раньше у него не было, а затем даже получил справку НКВД об официальном разрешении в Москве постоянной деятельности совещания епископов, им приглашенных. Таким образом был создан и зарегистрирован властью Временный Патриарший Священный Синод, до этого никаких официальных органов управления патриаршая церковь в те годы не имела.

Важно отметить, что при этом церковная жизнь не замирала: например, пусть подпольно, но еще действовали духовные учебные заведения. А. Краснов-Левитин в своих воспоминаниях пишет, что если бы его спросили об идеальной общине, он бы вспомнил Петроград 1920-х гг.: оживление приходов, проповеди, лекции, диспуты и т.д. [3].

За первые несколько месяцев существования этого Синода митрополит Сергий, конечно, не без давления власти, был вынужден переместить около сорока епископов. В тот же самый Синод он был вынужден ввести архиереев, про которых было точно известно, что они связаны с ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление при Совете Народных Комиссаров СССР). В 1927 г. владыка Сергий (Страгородский) выпустил воззвание, которое впоследствии стало широко известно как Декларация митрополита Сергия. Вслед за ней последовал указ, предписывавший определенную формулу поминовения властей на богослужении и запрещение поминать за богослужением епархиальных архиереев, находившихся в заключении. Все эти действия человека, который являлся заместителем местоблюстителя патриаршего престола (нигде в истории церкви такой чин прежде не встречался), конечно, провоцировали появление внутрицерковной оппозиции митрополиту Сергию. Эта оппозиция была неоднородна и сравнительно невелика по численности, но она объединила в своих рядах наиболее активных, авторитетных и образованных священнослужителей, в том числе и епископов.

1929 г. ознаменовался сталинским курсом на сплошную коллективизацию, сворачивание НЭПа, пропаганду обострения классовой борьбы в городе и деревне. Применительно к церкви было принято Постановление о религиозных объединениях от 8 апреля 1929 г. Это постановление и последовавшая за ним октябрьская инструкция НКВД отрицали все права церкви как юридического лица. Нововведением стала обязательная регистрация религиозных объединений и их членов, причем местные органы власти могли отказать в регистрации и тем, и другим без каких-либо объяснений. Если прежде, в 1920-е гг., вернувшийся из заключения священник или епископ мог договориться с настоятелем храма и сразу приступать к служению, то теперь это было невозможно. Сначала требовалось получить регистрацию, в которой местные власти могли ему оказать. Церковная жизнь была ограничена богослужением в стенах храма. Любая церковная деятельность вне храмов рассматривалась как пропаганда, право на которую имели только атеисты. Надо отметить, что хотя с самого начала в советском государстве была провозглашена свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды, постепенно свобода осталась только у антирелигиозной пропаганды.

«Религиозные объединения были лишены права устраивать специальные детские, юношеские, женские молитвенные и другие собрания, организовывать группы для обучения религии, а также кружки библейские, литературные или рукодельные. Запрещалась организация экскурсий, спортивных площадок, библиотек, читальных залов, санаториев и медицинской помощи. Деятельность священнослужителей была ограничена их местожительством и местожительством членов нанимавшего их прихода. <…> Религиозные объединения не имели права организовывать какие бы то ни было центральные кассы для сбора добровольных пожертвований, устанавливать какие бы то ни было обязательные сборы и заключать какие бы то ни было контрактные соглашения» [4].

В 1920-е гг. очень многие общины и приходы поддерживали ссыльных епископов и священников, есть множество свидетельств о том, как люди в заключении смогли выжить только благодаря помощи тех, кто находился на свободе. Отныне подобная деятельность становилась незаконной. Важно иметь в виду, что за все время существования советской власти никогда и никого государство не осуждало непосредственно за веру. В обвинительных заключениях всегда указывалась контрреволюционная (позже – антисоветская) деятельность, нарушение действующего законодательства, отказ от уплаты налогов и т.д. По документам никогда именно за веру человека не арестовывали, не сажали и не расстреливали. Фактически же, например, одно время отказ поминать за богослужением митрополита Сергия расценивался властями как контрреволюционная и антисоветская деятельность.

В мае 1929 г. была принята поправка к Конституции, и свобода «религиозной и антирелигиозной пропаганды» была заменена на свободу «религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды». В 1936 г. в результате новой поправки свобода «религиозных исповеданий» будет заменена на свободу «отправления религиозных культов». Так постепенно сжималась та сфера, которую государство оставляло верующим хотя бы номинально. При этом на государственные средства активно велась антирелигиозная пропаганда, публиковались статьи в газете «Правда», действовал «Союз воинствующих безбожников».

Один из путей сопротивления разрушению церкви заключался в том, что люди старались передать сведения о происходящем за рубеж. В результате в Европе и Америке стали все громче раздаваться протесты против гонения на церковь в СССР. Конечно, это шло вразрез с внешнеполитическими планами советского государства. Когда 2 февраля 1930 г. папа Пий XI обратился к верующим мира с призывом молиться о спасении русской церкви, советская власть не могла не отреагировать на это и вынудила митрополита Сергия дать интервью советским и иностранным журналистам. В этом интервью он должен был открыто признать, что гонений на церковь в Советском Союзе не существует.

Авторы книги «История России. XX век» приводят следующие цифры: «В период с 1929 по 1934 гг. было репрессировано почти 40 тысяч представителей духовенства и монашества, из них около 5 тысяч убито. Закрыты все монастыри. Количество действующих храмов сократилось с 28,5 тысяч до 10 тысяч» [5].

На этом советское государство не остановилось. Следующий виток гонений последовал в 1936 г. Удивителен тот факт, что при политике государства, столь явно направленной на совершенное уничтожение веры и верующих, во время переписи населения 1937 г., когда по настоянию Сталина была внесена графа о вероисповедании, 44% людей старше 15 лет заявили о том, что они христиане (в том числе 42% – православные), а 13% признали себя сторонниками других религий, преимущественно мусульманами. Результаты этой переписи были засекречены, все, кто был к ней причастен, расстреляны как вредители, а в Политбюро было принято решение о развертывании широких репрессий, чтобы окончательно разобраться с церковью.

О масштабе репрессий дают представление данные комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте РФ. По этим сведениям среди православного духовенства в 1937 г. было арестовано 136,9 тысячи человек, из них убито 85,3 тысячи. В 1938 г. арестовано 28,3 тысячи человек, убито 21,5 тысяч, в 1939 г. арестовано 1,5 тысячи, убито – 900 человек, в 1940 г. арестовано 5,1 тыс., убито 1,1 тыс.

К 1941 г., накануне войны, Русская православная церковь имела 3021 действующий храм, причем около 3000 из них находилось на территориях, присоединенных в 1939-1940 гг. На основной территории открытыми оставалось не более 350 храмов, в которых служили не более 500 священников. В СССР с 1938 г. не существовало ни одного православного монастыря. От высшего духовенства к началу войны на свободе оставалось 4 правящих архиерея: архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), митрополит Московский Сергий (Страгородский) и митрополит Ленинградский Алексий (Симанский).

Продолжение следует: часть II – о святых людях, которые смогли противостоять мраку, хаосу и смерти, обрушившимся на нашу страну с 1917 г., не силой оружия, но силой духа, силой молитвы и веры…