Истоки любви к Отечеству – земному и Небесному

Тема конференции, посвященной преп. Паисию Величковскому, тесно связана с проблемой отношения христианина к отечеству. В тропаре преп. Паисию сказано, что он, «прожив странником на земле, на Небесах обрел Отечество» [1]. Однако мы знаем: «странствуя», т.е. временно находясь в своём земном отечестве, он, тем не менее, не отчуждался от него. Наоборот, он много потрудился, чтобы духовная жизнь в стране, где он жил, возрождалась и обновлялась через укрепление связи с Отечеством Небесным.

В настоящее время проблемы, связанные с представлением об отечестве, обострились во всём мире. Это обусловлено распадом больших государств, таких как Советский Союз, кризисом, казалось бы, устойчивых идеологий, поляризацией материального положения общественных слоёв и многим другим. Взгляд человека, желающего обрести в таких условиях надёжную опору, часто устремляется от его земли куда-то далеко, где есть надежда найти себе лучшую долю. Ведь именно своих отцов принято винить в неустроенности жизни дома, в её разительном несходстве с идеалом.

Существуют и более общие причины ослабления связи людей со своими национально-культурными корнями. Они связаны с процессом общемирового масштаба, который принято называть глобализацией. Этот процесс породил невероятный, непредставимый всего два десятка лет назад объём новой информации, в том числе, о других странах и народах, невиданные возможности передвижения по миру, личного участия в новых интересных делах, быстрого достижения материального благополучия. Всё это также не способствует интересу к прошлому и настоящему своей страны, а уж тем более тому, чтобы принять и её прошлое, и настоящее как родное. Поэтому необходимо восстановление самих основ, корней любви к отечеству, которые, как приходится с горечью признать, часто бывают утрачены. Сейчас многие люди теряют ощущение Родины. Более того, у них теряется понимание того, что такое отечество, для чего, в нормальном случае, не нужно никаких специальных определений. Проблемой поэтому оказывается и любовь к отечеству. Об истоках этой любви и пойдёт речь в настоящем докладе.

То, что этот вопрос непростой, кратко можно показать на одном примере. Широко известна картина великого итальянского живописца Тициана, которую принято называть (авторское название, к сожалению, неизвестно) «Любовь земная и любовь небесная». На ней изображены две прекрасные молодые женщины, сидящие у большого колодца. Одна из них одета в пышное платье с поясом, который всегда считался символом целомудрия. Вторая почти обнажена – она лишь в лёгкой мантии. Какая из них – любовь земная и какая – небесная? Первое впечатление: что земная любовь – это обнаженная и, значит, легкомысленная, может быть, даже развратная женщина, тогда как любовь небесная – целомудренно скрыта одеждой, строга и величественна. Оказывается, наоборот. Любовь земная, по представлению людей того времени – это та любовь, которая нуждается в одеждах, т.е. чем-то внешнем. А любовь небесная вся обращена к небу, она открыта, чиста и потому не стыдится.

Это непростая картина, и толкования ее в специальной литературе бывают разными, вплоть до противоположных. Также и любовь к отечеству бывает разной, земной и небесной, и чтобы дойти до ее истоков, придется коснуться многого. Поэтому вначале обратимся к понятию отечества в его первооснове.

Прежде всего, поговорим о том, что такое Отечество Небесное. Священное Писание говорит: всякое отечество именуется, т.е. получает своё имя, бытие, непосредственно от Бога-Отца (Еф 3:15). Древние язычники тоже могли именовать своих богов отцами, но лишь в абстрактно-переносном смысле, поскольку боги и люди в язычестве онтологически отделены друг от друга. Они относились к несовместимым планам бытия. «Смех достанется роду богов, а слезы – собранию людей и животных», – слова последнего античного философа Прокла Диадоха (V век н.э.) как нельзя лучше иллюстрируют это. Даже единственная монотеистическая религия древнего мира, религия Ветхого Завета, не осознавала своей связи с Богом в категориях сыновства. Оно для них относилось, в основном, к будущему. «Ты будешь (курсив авт.) называть меня Отцом», – говорит об израильском народе Бог устами пророка Иеремии (Иер 3:19).

Лишь в Новом Завете именование Бога Отцом ставится в центр молитвенного призывания. Не случайно именно так – «Отец наш!» – Господь Иисус Христос учил апостолов обращаться к Богу в ответ на просьбу научить их правильно молиться (Мф 6:9-13). Впоследствии Христос довёл это наставление до логического предела, предлагая ученикам вообще не называть себе отцом никого на земле, «ибо один у вас Отец, который на небесах» (Мф 23:9).

Естественно возникает вопрос: а как же заповедь о почитании родителей (Исх 20:12)? Разумеется, отрицание ее для Христа, который пришёл «не нарушить Закон, но исполнить» его (Мф 5:17), было бы невозможным. Имелось в виду лишь то, что всякое отцовство на земле не самодостаточно, не абсолютно, и что оно получает полноту смысла и законченность только в Боге-Отце. Исходя из этого представления, неизвестный нам по имени христианский писатель 70-80 гг. II века так раскрывал отношение ранних христиан к земному отчеству: «Обитая в городах, где кому досталось, и, следуя обычаям тех жителей в одежде, пище и во всём прочем, они представляют удивительный и поистине невероятный образ жизни. Живут они в своём отечестве, но как пришельцы. Имеют участие во всём как граждане, и всё терпят как чужестранцы (чужестранец был, как правило, вне закона той страны, в которую он пришел – прим. авт.). Для них всякая чужая страна есть отечество и всякое отечество – чужая страна» [2].

На первый взгляд, здесь говорится чуть ли не о космополитизме. Но это не так, потому что для космополита ни одна страна – не отечество. Христианам же предлагается принять своё земное отечество, то есть место, в котором они родились и живут, во всей его реальности, и быть готовым даже терпеть в нём незаслуженные скорби. Но одновременно они имеют возможность обрести отечество и во всякой иной земле, потому что свою связь с Отцом-Богом они носят в себе. А Бог никогда не позволяет верующим в него поклоняться своей земле и единокровным родственникам, как идолу, и в то же время  даёт возможность сродниться с любой землёй и с любыми людьми по Божескому, а не по кровному или территориальному принципу.

Что такое тогда земное отечество? Это, прежде всего, земля отцов, которые родили своих детей не только по крови и плоти, но и по духу, открыли им связь с Отцом Небесным как основу жизни.

Таков древний Авраам, библейский патриарх (это слово буквально значит – «отец отцов», и само имя «Авраам» переводится как «отец множества племен»). Он – действительно, родо-начальник, глава избранного Богом народа. И он же, со времён Христа, называется «отцом всех верующих» (Рим 4:11), независимо от их происхождения. Потому что он первым поверил не только в Бога, но и Богу. Ведь Авраам ушёл из земли своих отцов по крови в землю, указанную ему Богом, а позже готов был отдать Богу единственного сына. И то, и другое было сделано им не вследствие обычной для древнего общества угрозы наказания. Наоборот: он явил послушание Богу как сын отцу, по любви и доверию. Поступающий так во все последующие времена и в любом народе становится «сыном Авраама» (Рим 4:16), а впоследствии – отцом для тех, кто обратился к Богу с его помощью. Неслучайно апостол Павел называет отцом того, кто помогает другому человеку духовно родиться,  «обратив» (т.е. буквально – «повернув») его от прежней временной и греховной жизни к вечной жизни в Боге.

В понятие земного отечества включаются и отцы церкви, и шире – все святые. Они стали образцами жизни по вере, и одновременно – авторами текстов, помогающих праведно жить другим. Их ряд продолжают священнослужители. Они тоже отцы – по ответственности за верующих, за поддержку их на жизненном пути; и поэтому предстоятели на общей молитве членов церковных общин Богу.

В конце концов, земным отцом в широком смысле слова может быть назван всякий старший по возрасту или по положению – если, конечно, он не демонстрирует откровенно греховный образ жизни. Вспомним характерное обращение к окружающим героев русских былин и сказок: «кто стар, будь мне отец, кто млад – будь мне брат», рожденное в такой традиции.

Следующим звеном в этой цепи становятся отцы людей по плоти и отцы этих отцов, т.е. все наши земные предки. Даже простое знание о них – их имен, биографий, – невозможно без особого лично-любовного отношения к ним. А оно, в свою очередь, основано не столько на кровной связи (которая, как известно, присуща не исключительно человеку, но и животным), сколько на связи людей с Богом, который есть Отец отцов. Именно это является обоснованием для включения в десять заповедей Ветхого Завета упомянутой выше пятой, более полно выраженной в книге Второзакония: «почитай отца твоего и матерь твою, чтобы тебе было хорошо, и чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь Бог твой даёт тебе» (Втор 5:16). Ведь именно родные отцы (и матери, конечно, т.е. родители) становятся первыми наставниками детей в вере и исполнении заповедей. Но отцы при этом сами должны быть примером в их исполнении. Если же это не так, то вина отцов ложится на детей, как сказано, «до третьего и четвёртого рода», пока отцы не перестанут «ненавидеть» Бога, т.е. грешить (Втор 5:9).

Даже простое описание того, как жили когда-то наши земные отцы – это история, а то, что они сделали в материально-предметном плане – культура. Тогда  знание истории и культуры, еще лучше – причастность к ним, из скучного, хотя и полезного дела,  становится  жизненно-необходимым действием. Ведь оно способствует созиданию нового качества жизни, притом не только для самих себя, но и для окружающих. Своя страна, город или село, наконец, родной дом, центр и глава которого – отец, становится центром огромного, разнородного, но потенциально единого мира, который нужно просветить и осветить, сделать местом постоянного пребывания Бога, своеобразным храмом для Него.

Отцов, которые нас духовно, душевно или физически родили, мы, как правило, любим и почитаем – это естественно. Ведь каждый человек есть «естественный образ» [3] или, по-гречески, икона, εἰκών, своего отца, жившего на земле, из которой был создан когда-то первый земной человек и земной отец – Адам. Но откуда берётся любовь к отечеству? Врождённая она или благоприобретённая, земная или небесная?

Очевидно, что ответ на вопрос об истоках любви к отечеству не может быть однозначным.

Два чувства дивно близки нам

В них обретает сердце пищу –

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам …

– писал когда-то Пушкин [4].

Немногие сейчас смогут искренне, с полным пониманием повторить эти строки. Они органично присущи времени жизни поэта, первой трети XIX века, но, увы, не нашему. Слова «пепелище» и «гробы» у современного человека ассоциируются совсем не с тем, что он имел в виду. «Пепелище» для нас – это остатки сгоревшего в пожаре дома, «гробы» – зловещее напоминание о смерти. А у Пушкина пепелище – это очаг в родном доме, то, что его обогревает; гробы же – обобщенное название могил предков, то, что  дает возможность гордиться своим родом. Это символ светлой, торжественной, вечной памяти об «отцах», без которых жизнь человека повисает в воздухе.

Конечно, любовь к своему отечеству земному, к своему народу была во все времена. Однако она может перейти (и часто переходит) в слепую и жестокую страсть. А это, в свою очередь, приводит к искажённому видению самих себя, своих перспектив и своей истории. Чем можно объяснить, например, ужасающие своим историческим бесчувствием плакаты, которые висели повсюду в России в год 60-летия СССР, в 1977 году: «Нашей Родине – 60 лет!»? Не менее смешно и не менее показательно смотрелась в советский период другая крайность: школьный учебник «История СССР» начинался с … первобытнообщинного строя.

Чтобы избегать подобных курьезов, жителям любой страны необходимо иметь полные, нетенденциозные представления об истории своей земной родины. Здесь не может быть ни искусственного сокращения или удлинения этой истории, ни нагнетания ложной гордости за нее, по принципу «мы – самые лучшие» или «у нас всегда всё было хорошо». В 1836 году Пушкин в письме к Чаадаеву, которого ужасала судьба России, её неустроенность, отделённость от европейской культуры и т.д., написал, что и его многое в нашей истории возмущает. Однако он продолжил: «Клянусь честью, ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог её дал» [5]. Эти строчки нашего великого поэта часто цитируются как образец патриотизма. Но академик С.С. Аверинцев не побоялся оспорить их однозначность: «Пушкин был слишком эгоцентрист, когда написал Чаадаеву, что не хотел бы себе отечества с иной судьбой. Себе – может быть, а отечеству он мог бы пожелать судьбу и получше» [6].

Действительно, в отношении к своей земной родине нельзя исходить даже из пушкинского патриотизма, потому что он в этом случае был слишком индивидуален. И уж тем более нельзя воспринимать всерьез «ура-патриотизм», агрессивный, и при этом слепой к своим национальным недостаткам и грехам. Разумеется, нельзя исходить и из обратного: высокомерного, по сути, болезненного стремления видеть в жизни своей страны только недостатки и грехи, как это было у Чаадаева. Необходим упорный поиск личностного общения отцов и детей, углубление и обновление их представлений о своем отечестве, постановка заинтересованных вопросов даже к тому в нем, что всегда казалось известным и понятным. Только тогда может возникнуть и настоящая земная любовь к нему – горячая, но не слепая.

В то же время любовь к отечеству может быть, а в нормальном случае – должна быть, не только и не столько переданной от предков или полученной путём приобретения знаний. Она бывает и принятой свыше, от Бога, – тогда это любовь небесная. Она может коснуться как верующего, так и неверующего, молодого и старого, и принести в нём плод. Эта сверхъестественная, выше, чем естественная, любовь к отечеству неизмеримо превосходит земную любовь к нему, ограниченную кровью и плотью, связанную с «матерью – сырой землёй», рождающей и с необходимостью вновь принимающей в своё лоно всех своих детей. Для преодоления этой ограниченности и нужен выход за земные пределы. Он не может происходить на основе идеологем, пусть даже сформулированных с использованием церковной терминологии. Его основой может быть только подлинное, всестороннее духовное просвещение.

Таким просвещением вдохновенно и плодотворно занимался преподобный Паисий Величковский, переводивший на славянский язык святоотеческие творения. Ведь искать ответы на главные вопросы жизни невозможно без учёта лучшего в опыте прошедших времен, значит, без единства с отцами или старшими, подобными отцам.

И если эти ответы будут найдены, мы сможем прийти к любви, о которой написано: «Бог есть Любовь» (1 Ин 4:16). О ней великий Данте в «Божественной комедии» сказал, что она «движет солнце и светила» («l’amor che move il sole e l’altre stelle»). Эта любовь на земле, по слову апостола Павла, «долготерпит, милосердствует, не ревнует, не кичится, не надмевается, не поступает бесчинно, не ищет своего, не раздражается, не ведёт счёт злу, не радуется неправде, но сорадуется истине, всё покрывает, всему верит, на всё надеется, всё переносит … никогда не кончается» (1 Кор 13:4-8). Она едина и совершенна, а поэтому не бывает земной или небесной. Но именно в ней находятся истоки нашей любви и к земному отечеству, и к Отечеству Небесному, и в ней они достигают совершенства.

[2] Послание к Диогнету // Антология. Раннехристианские Отцы Церкви. Брюссель, 1978. С.595.

[3] Иоанн Дамаскин, преп. Третье слово в защиту святых икон, XVI. http://www.orthlib.ru/John_of_Damascus/3slovo.html

[4] Пушкин А.С. Сочинения. В 3-х томах. Т.1. М.: Художественная литература, 1985. С. 496

[5] Пушкин А. Первое письмо Чаадаеву // А. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах, т. 10. М.: Художественная литература, 1962. С. 309-310

[6] Из воспоминаний М.Л. Гаспарова об С.С. Аверинцеве (из книги «Записи и выписки»). http://librarius.narod.ru/personae/ssave.htm