Интернет-конференция «Вот дар от Господа – сыны, плод чрева – награда от Него»: проблема абортов и христианское отношение к ней

Михаил

Думаю, некоторые из женщин решились бы рожать, если бы могли решить самую сложную проблему – жилищную. Ситуация для России типичная. Разумеется, дело не только и не столько в жилищных условиях. Каково христианское отношение к абортам в таком контексте?

Давид Гзгзян: Получается, что мы обсуждаем христианское отношение к абортам в связи с жилищной проблемой. Я думаю, что в таком контексте о христианском отношении к чему бы то ни было, в том числе к абортам, говорить нет смысла, потому что это просто разноплановые вещи. Конечно, я сторонник того, чтобы у всякой семьи была приличествующая жизни жилплощадь, особенно если это семья молодая с перспективой прибавления. Видите ли, когда такой тонкий и интимный по существу вопрос о рождении новой человеческой жизни ставится в зависимость от каких бы то ни было социальных факторов, это уже само по себе редукция вопроса до такой степени, что христианскому отношению в нем места просто не останется. Другое дело, что да, в медицинской практике существует допустимый светским законодательством аборт по социальным показаниям. Границы этих социальных показаний никому не известны. И здесь любая регламентация будет условной и, в общем-то говоря, жестокой по отношению к возможному прерыванию беременности.

Собственно же христианское отношение к деторождению начинается с выхода за рамки типичных общественных воззрений, за рамки социального воспроизводства, за рамки идеи продолжения рода. Христиане должны начинать с вопроса: что означает появление в семье нового человека? (Естественно, за пределами семьи христиане вряд ли могут для себя допускать появление потомства.)

Общий христианский принцип, конечно, будет таким – человеческая жизнь священна. Он даже не христианский, а дохристианский, вполне ветхозаветный. Поэтому христианское отношение к деторождению состоит не в выборе сохранять или не сохранять зачатый плод, а в ответе на гораздо более тонкий вопрос: как дать вырасти человеку в потенциально богоподобное существо. Но если мы все-таки говорим о пограничных ситуациях, когда возможно прерывание беременности, то меньше всего здесь может учитываться социальный аспект. Хотя, конечно, есть проблема, связанная с культурой отношения к будущему потомству, интимному партнерству, и очень многие вопросы упираются уже сюда. Но они сами по себе не решаются, они всегда связаны с общим переживанием ценности жизни. И если на этом главном уровне у молодых христиан развита христианская чуткость к священной тайне человеческой жизни, тогда всякие вещи вроде социальной неустроенности, бытовых проблем разрешаются сами собой.

Опять же – странная вещь – известная социально-статистическая зависимость: рождаемость всегда падает в социально благополучных странах. Я совсем не ратую за то, чтобы многодетные семьи ютились в малогабаритных квартирах или, того хуже, в коммуналках. Просто дело в том, что нельзя сам по себе вопрос о будущем семьи в связи с возможным рождением детей ставить в прямую зависимость от социальных проблем. Потому что стоит нам только это сделать, мы моментально вынесем за скобки самое главное – драгоценность новой человеческой жизни. И нас все время будут угнетать вопросы второстепенные: сколько одежд ему удастся купить, сколько квадратных метров ему удастся отвести и т.д. А о том, как помочь ему вырасти в потенциально богоподобную творческую личность, думать не окажется ни сил, ни времени.

Маргарита, Москва

Уважаемый Давид Мкртичевич, цифры абортов в нашей стране ужасают. Запугивание адскими муками, запреты со стороны государства, приводящие к росту криминальных абортов и, значит, увеличивающие число смертей, агрессивное морализаторство и взывание к исполнению заповедей Божьих неверующими людьми, взывание к «патриотическим» чувствам – все это не просто не приносит результата, но, наоборот, закрывает возможность обратиться к живой конкретной женщине со словом поддержки. Но что же можно все-таки делать в такой ситуации христианину, христианской общине, если они не хотят оставаться равнодушными, если понимают, что каждую минуту в нашей стране и народе, подчас среди наших знакомых и даже родных нарушается и ветхозаветная заповедь «не убивай», и единственная новозаветная заповедь Христа «да любите друг друга»? Какое слово и какое дело могут сегодня быть плодотворными?

Давид Гзгзян: Стоит начать с того, что какие бы то ни было запугивания и морализаторские увещевания никогда ничему не помогают. Если говорить о том, что можно делать сейчас, то я думаю, стоит сосредоточиться на малоразработанном вопросе: что означает для всех нас явление в мир нового человека? У меня есть глубокое убеждение, что если люди, не только женщины, вообще все нормальные люди будут захвачены этим чрезвычайно трепетным, непростым, иногда болезненным, но священным, во многом вдохновляющим вопросом – то не надо будет никого уговаривать, не надо никого увещевать. Главное – способствовать тому, чтобы женщины и мужчины, если они составляют семейную пару, всерьез захватились этим переживанием. Вот только невольно придется задать себе вопрос, а способны ли эти супруги к такому переживанию, были ли они на него ориентированы раньше, когда еще не знали друг друга, и потом, когда встретились, и когда принимали решение соединить свои жизненные пути?

Если все это не стало приоритетом супружеской жизни, то все разговоры о том, что человеческая жизнь священна – это пустое место или такая вполне отвлеченная юридическая категория. Нам же хочется верить, что это глубочайшее и тончайшее мистическое переживание. Переживание, которое, в общем, связано с переживанием самого себя как носителя этой ценности. Вот с таких позиций что-то можно сделать. А все остальное, в сущности, обречено стать пусть и профессиональными, но нисколько не вдохновляющими рассуждениями о степени развитости социальной культуры, в частности, культуры сексуальной. Ну и рекомендации будут соответствующие, то есть инструментальные.

В конце концов, если речь идет только о том, чтобы довести до минимума количество абортов, то это повсеместно решается технически, так или иначе: от распространения разных форм контрацепции вплоть до таких вмешательств, как добровольная стерилизация... Технически это все нетрудно сделать. Так вместо того, чтобы агрессивно морализировать на тему о недопустимости абортов, можно придумать массу ухищрений, чтобы было невыгодно их делать, или выгодно было вести себя так, чтобы нежелательная беременность вовсе не появлялась. Я думаю, что с христианской точки зрения все это тупик и, в сущности, противоречит христианским воззрениям. Единственный выход – возвращаться к своему человеческому достоинству, а не устраивать социальные кампании по борьбе с чем-то или даже в защиту чего-то. Кампанейщина – это совершенно неэффективно и ничего, кроме повышения градуса агрессии и взаимного непонимания, в обществе не вызовет. А как раз для того, чтобы дети были желанны в этом мире, нужно общество, в котором люди привыкают друг другу доверять и оказываются в состоянии находить согласие по поводу очень тонких и глубоких вещей.

Валерия Волкова

Давид Мкртичевич! Нередко от православных христиан приходится слышать, что с абортом надо бороться запретом, т.к. это убийство. Сторонники запрета на аборт исходят из убеждения, что поскольку человек сотворен Богом, то прервать его жизнь – преступление. Независимо от того, родился ли уже младенец или он еще в утробе матери. При этом очевидно, что законодательный запрет на искусственное прерывание беременности приведет не только к росту криминальных абортов со всеми вытекающими последствиями, но и к уголовным преследованиям огромного количества людей. Что же может христианская этика противопоставить такому неудовлетворительному ответу на проблему аборта, как его запрет? Какие подходы к решению этой трудной задачи дает нам христианская антропология?

Давид Гзгзян: Я почти уже ответил на этот вопрос. Все, что может христианство, – это до предела заострить тему уникальности человеческой жизни. Заострить – не значит многократно и ежедневно повторять этот лозунг; все лозунги на белом свете надоедают очень быстро, а в наше время информационных технологий они потеряют силу, не успев толком прозвучать. Подходы к решению этой задачи дает не христианская этика сама по себе, а ее практическое воплощение реальными живыми христианами. Пример того, как можно радоваться каждой человеческой жизни, как можно находить вдохновение – подчеркиваю, вдохновение, не естественную родительскую радость, а духовное вдохновение от того, что чудо явления человека в мир повторяется, что оно многообразно, что оно трепетно. Пусть оно стоит многих сил, но эти силы, будучи затраченными, оборачиваются новым притоком вдохновения. Ведь когда дети маленькие, они отнимают много родительских сил. Но они же, по меткому выражению Сергея Довлатова, «маленькие заводики по производству положительных эмоций». Другое дело, что младенчество не вечно, дальше эти заводы как-то перестраиваются и иногда родители не понимают, что с ними делать. Но для примера можно остановиться и на младенцах. Никто не сомневается в том, что младенцы – это бесплатные поставщики приятных ощущений, но при этом они требуют больших эмоциональных и физических затрат. Всякие нормальные родители, и матери, и отцы, про эту закономерность хорошо знают. Знают и цену радостям, знают и то, каких забот это все стоит. Родители, у которых есть эти «заводики положительных эмоций», неужели они когда-нибудь досадуют на то, что столько времени пришлось посвятить своему младенцу, а не себе любимому? Неужели вообще возможна такая мысль, если речь идет о людях нормальных, без каких-то нравственных отклонений. Мне кажется, что нужны такие реальные примеры и свидетельства о том, что в мире людей растет позитивный градус любви, доверия, творчества. Дети своим фактом существования все это заостряют до предела. А если мы опять же переключаемся в реальность социальной обыденности, в которой действует безликая социальная единица, то там ситуация чаще всего будет казаться безвыходной, и все вопросы придется решать методом тех или иных пропагандистских финансовых или политических кампаний. А в рамках этих кампаний некоторые вопросы разрешаются, но рождаются другие. Можно, например, минимизировать число абортов, через некоторое время общество будет обеспокоено тем, что оно стареет, а рождаемость падает. Когда общество слишком озабочено тем, чтобы в нем рождаемость возрастала, появляются другие проблемы: в нем растет число социально неблагополучных семей. И конца и края этим проблемам нет. Христиане располагают совершенно уникальным даром адекватно смотреть на такие, казалось бы, очевидные, но на самом деле крайне неочевидные вещи. Если христиане будут подавать пример тем, что они владеют способом существования внутри этой тайны, приносящей вдохновение, тогда можно нащупать реальное решение.

Маша

Когда человек должен считаться человеком – после рождения или после зачатия?

Давид Гзгзян: Честно говоря, мне такая постановка вопроса кажется искусственной. Фиксация момента, с которого точно может идти речь о человеке, а не о дочеловеке, эмбрионе – мне кажется, что это не самый важный вопрос. Тем более что акт зачатия люди зафиксировать не в состоянии. Они имеют дело уже с эмбрионом, который существует некоторое количество суток. Каким критерием руководствоваться? Нет абсолютных формальных критериев, которые позволяют установить, что мы имеем дело с человеком, пока он не появится на свет. Конечно, существует пренатальная диагностика, есть всякие тонкости, которые связаны с тяжелыми органическими поражениями, и там, действительно, может возникнуть очень непростой вопрос, надо ли дать родиться ацефалу – существу без головного мозга. Но если мы будем обсуждать патологии, мы вынуждены будем отвлекаться от вопроса по существу: когда человека считать человеком? Я бы развернул вопрос в другую плоскость: имеет ли право человек не чувствовать себя человеком в какой-нибудь из моментов своей жизни? У меня такое ощущение, что родившихся, давно живущих людей этот вопрос нечасто волнует, а почему-то всякие формальные границы – до или после зачатия... Но чего мы, собственно, хотим добиться такой постановкой вопроса? Допустим, будет установлено, что полноценным человеком считается, как, например, по некоторым свидетельствам из Талмуда, эмбрион на сороковой день своего существования? Ровно сорок дней отсчитать невозможно. Чего мы хотим добиться? Получить санкцию на прерывание беременности эмбриона до сорока дней, которая не будет расцениваться как убийство? Лукавство. Что мы лучше поймем про человека, если поймем, что ровно в тот или иной момент все и появляется, все и случается – человекообразное существо конвертируется в человека. Я, честно говоря, плохо понимаю положительный результат таких сведений. Разве это позволит выработать ту необходимую трепетность, с которой надо относиться к тайне рождения человека? Значит, это просто некие формальные сведения, представляющие собой такое классификационное знание. Оно никогда не бывает точным, оно всегда приблизительное. Если медикам или биологам и нужно что-то такое знать, в частности, для рекомендаций относительно того, до какого срока нужно принимать тяжелые решения в сложных ситуациях, то как правило, это вопросы, которые касаются по большей части жизни матери, а не статуса эмбриона.

А относительно человека нет смысла задаваться формальным вопросом в надежде получить раз и навсегда зафиксированный ответ; я уверен, что его не существует. Поэтому лучше не зацикливаться на том, в какой точно момент человека надо считать человеком. Лучше именно для того, чтобы вырабатывать необходимое трепетное отношение к человеческой жизни, всегда считать, что перед нами священная человеческая жизнь, как только появился такой повод. Даже если чисто формально это и будет неправильно.

Юлия Балакшина, Санкт-Петербург

Вопрос: Моя подруга, долго и трудно пытавшаяся выносить и родить ребенка, оказалась в ситуации, когда по результатам анализов ей объявили, что ребенок родится неполноценным и посоветовали сделать аборт. Она, будучи человеком неверующим, была готова согласиться с решением врачей. К счастью, повторные анализы дали другие результаты, и теперь у нее растет замечательный малыш. Вопрос мой, во-первых, в том, насколько достоверны результаты подобного рода анализов? Во-вторых, возможен ли, с христианской точки зрения, аборт, обусловленный состоянием плода, существенными отклонениями в его развитии? Как тут провести границу должного и возможного?

Ольга Мозгова: На первый вопрос ответить довольно просто. Речь идет, видимо, о пренатальном скрининге, который сейчас беременной женщине предлагается проходить на сроке 10-14 недель и 16-20 недель. Несоответствие показателей определенным нормативам должно насторожить врача и служить поводом для назначения консультации генетика, повторного лабораторного и ультразвукового исследования. В идеале врач понимает, что результаты любых анализов могут быть искажены по множеству причин, и не должен делать поспешных выводов. Отклонение показателей от нормы может быть вызвано не только патологией плода, но происходить из-за неправильно определенного срока беременности, повышенного тонуса матки, индивидуальных особенностей пациентки, а также погрешности лаборатории.

И врач, и пациентка боятся выявления какой-либо патологии, потому что за это надо брать ответственность и как-то реагировать. Врачу в этой ситуации, во-первых, важно удостовериться (получив повторные анализы) в наличии или отсутствии патологии плода и назначить необходимые дополнительные исследования. Во-вторых, доступно и адекватно информировать женщину (или супружескую пару) о возможных рисках рождения плода с патологией. Делая это, врач не может настаивать на том или ином решении. Окончательное решение остается за женщиной. Поэтому важно понять ее установки. Верующий человек будет искать возможности сохранить беременность в любом случае. Женщина, настроенная на благополучную жизнь во что бы то ни стало, узнав о том, что со здоровьем ребенка возможны хоть какие-нибудь проблемы, предпочтет от этой беременности избавиться. С христианской точки зрения аборт, обусловленный состоянием плода, невозможен. Но на практике, даже при условии, что и врач, и пациентка – верующие люди и заинтересованы в сохранении жизни, это всегда остается проблемой биоэтики и требует индивидуального рассмотрения. Есть ситуации, когда состояние плода несовместимо с жизнью (неизлечимый порок сердца или выявленное по УЗИ отсутствие головного мозга у плода). Если подобная патология выявляется на большом сроке, то врачи будут рекомендовать плодоразрушающую операцию, но может идти речь и о таком варианте, когда ребенок рождается, но потом умирает вскоре после родов...

Граница должного и возможного устанавливается исходя из принципов - сохранить жизнь и не навредить.

Воробьева Татьяна Николаевна

Меня страшит отсутствие общественного внимания к цитированным в названии темы аксиомам. Не то, что на «дар от Господа», «награда – от Него» не обращается внимание, но элементарное – «не убивай» – не учитывается. «Доброта» даже совестливых вроде бы людей часто направляется на то, чтобы якобы уменьшить проблемы, которые возникнут, если не прервать зародившуюся жизнь. Права ли я, делая вывод, что общая этическая планка, обозначающая ценность жизни другого человека за неприкасаемый дар – от Господа, не может быть найдена и признана: для атеистов это одни приоритеты, для внерелигиозных людей – другие, а для религиозных, но отделяющих свое мировоззрение и свою веру от повседневной жизни – третьи? Вот этот ценностный «разнобой» и создает, как мне кажется, тупиковую ситуацию, в которой проблема абортов, а тем более – христианского отношения к ней – неразрешима в принципе?

Ольга Мозгова: Я могу согласиться с тем, что чудо возникновения человеческой жизни редко воспринимается как дар от Господа, и что заповедь «не убивай» не учитывается по отношению к младенцу, который не воспринимается иначе, чем через ультразвуковой аппарат. Но ведь не учитывается не только ценность жизни нерожденного младенца, но и самой женщины, которая идет на прерывание беременности. Не учитываются также и другие заповеди. Мне кажется, что можно делать вывод о снижении этической планки в современном обществе, но нельзя говорить об упразднении этой этической планки в принципе. У разных групп людей (атеистов, «религиозных» людей, живущих, как атеисты) могут быть свои установки и приоритеты, и для них, в общем, не стоит проблема аборта. Они делают то, что им удобно на данный момент. Проблема эта с этической точки зрения ставится христианами. Наверно, в принципе для общества она не может быть решена, но ее решение в обществе начинается с чьего-то личного решения. Для меня как врача важно понять, что дорого человеку, который пришел на прием и сомневается в сохранении беременности. Если это человек напрочь «от мира сего», то можно рассказать ей побольше о вреде для здоровья, о различных последствиях, возможно, о психологических последствиях для отношений в браке, о мудрости природы, о невозможности нарушения гармонии и т.д. Объяснить, что прерывание беременности – это не простая операция, а нарушение человеческой жизни – убийство. Она должна это знать и с этим жить. Хотя я знаю врачей, которые перестали отговаривать от абортов, так как часто женщина, согласившись сохранить беременность в 10 недель, приходит прерывать ее в 20 недель... Но я не воспринимаю данные беседы как «отговаривание». Я обязана и как врач, и как верующий человек поставить женщину в известность о том, что она собирается делать. Мне эти ситуации не кажутся тупиковыми, потому что всегда есть надежда, что тебя услышат.