Интернет-конференция "Дай Бог памяти!": о восстановлении исторической и духовной памяти в постсоветском обществе

На вопросы отвечают к.филол.н., магистр богословия, преподаватель СФИ Юлия Валентиновна Балакшина и преподаватель СФИ и Тверского ГУ Игорь Михайлович Корпусов

Наталия Баранова

«Как нация может помнить совместно, ведь у каждого своя боль…?» (вопрос прозвучал на конференции «Инициативы перемен» этим летом, я его записала, т.к. он очень важен, на мой взгляд, для нашего постсоветского общества)

Ю.В. Балакшина: Вопрос о том, может ли помнить совместно целая нация, как мне представляется, связан с тем, что у нас в стране в результате долгих лет советской власти всяческое единство оказалось разрушено. Поскольку, какое бы определение нации мы ни взяли (а в теорию нации сейчас не хотелось бы вдаваться), нация всегда характеризуется как некоторая общность, как некоторое единство. Единство не только социальное, экономическое и политическое, но и единство культурное, историческое, духовное. Долгие годы тоталитарного режима нам навязывалась ложная общность, в основании которой лежала доктрина пользы не для человека, а для государственной машины. Это привело, как мы знаем, к трагедии русского народа, уничтожению миллионов людей, и это коснулось почти каждой семьи и тоже стало нашей общей судьбой. И поэтому, если мы чувствуем, что, как говорил Достоевский: «Каждый перед всеми за всех виноват», то между нами есть какие-то реальные, может быть, не очень внешне видимые, но живые связи. Безусловно, если есть народ, то он может помнить совместно. А если его в реальности нет, если действительно предельно все атомизированы, разбросаны, не чувствуем между собой ничего общего, никакого единства, то тогда каждый человек останется со своей болью. Но этой боли не изжить, если единство не будет восстановлено.

Хоровский Павел

Что имеется в виду под исторической и духовной памятью? Видимо «историческая память» – это не совсем знание своей истории. Например, большинство симпатизирующих Сталину, так или иначе, осведомлены о миллионных репрессиях. С «духовной памятью» ещё сложнее. В чем она проявляется? В том, что русскому проще быть православным, чем скажем татарину? Но духовная ли это вещь или просто культурная традиция? Ведь настоящим христианином стать одинаково непросто вне зависимости от корней.

Ю.В. Балакшина: Ну, что касается самих понятий «историческая память» и «духовная память» – это действительно вещи непростые, и тут я сошлюсь на публикацию в газете «Кифа»: интервью с Борисом Ивановичем Колоницким, которое специально было посвящено теме исторической памяти. Он там говорит, что, конечно, историческая память – это термин, который используется уже в течение двадцати лет, но всё-таки сейчас это больше метафора, чем термин. Историческая память, действительно, складывается не просто из знания своей истории, а из того, что люди хотят помнить, и обусловлен какими-то скрытыми механизмами этого запоминания и вспоминания. Историческая память, с одной стороны, может быть предметом манипуляций, и народу может навязываться определённая идеологема, может создаваться определённая модель истории, которая изо дня в день предлагается разными средствами массовой информации. Но, с другой стороны, вот тот же Б.И. Колоницкий, который специально этой темой занимался, говорит, что не нужно преувеличивать роли и значения манипулятивных технологий, потому что очень многое идёт и от самих людей, от того, что они вытесняют из своей памяти, какой образ своей страны они хотят иметь, и, в соответствии с этим, какую они выбирают модель истории. Поэтому факт остаётся фактом: на сегодняшний момент в нашей исторической памяти нет желания помнить об этих тяжелых страницах нашей истории. Но, поэтому, мне кажется, здесь нужно переходить к вопросу как раз о духовной памяти. Духовная память, это вообще вещь пророческая потому, что она связана с пониманием духа и смысла истории. Конечно, о духовной памяти мы можем говорить только в Церкви. Чаще всего люди, которые занимаются этой темой вне Церкви видят свою задачу в том, чтобы открыть правду, т.е. восстановить как можно больше имён, собрать как можно больше фактов, составить мартирологи, обустроить места захоронений жертв политических репрессий и иные места памяти. Это всё, безусловно, нужно, но часто оказывается, что эти мартирологи никем не востребованы, и эти места памяти посещают единицы. Поэтому есть некоторая духовная задача, которая связана с восстановлением не просто буквальной, фактической памяти, а с восстановлением духовного видения того, что было и, как следствие, того, что с нами происходит сейчас. И не случайно мы говорим в последнее время о катастрофе, которая происходит с самим человеком, об антропологической катастрофе. И, на самом деле, духовная память связана с тем, чтобы эту катастрофу увидеть, преодолеть, изжить, прежде всего, в самих себе. Безусловно, духовная память не является всего лишь культурной традицией. Культурная традиция говорит скорее о некой форме, в которую облекает историю тот или иной народ. А когда мы уходим на какие-то предельные глубины человеческой личности и понимания истории, то культурная традиция уже играет меньшую роль.

Яков Вайсбурд, Св.-Алексеевское малое братство (Москва)

Как уважать свои корни? Нам заповедано: «Чти отца и мать», и не может человек вполне состояться, если он оторван от предков, если у него нет наследия. Это часть его самого. Но как быть, если в роду есть и КГБшники, и репрессированные? Как восстановить связь поколений, если она была разрушена? «Сортировать» ли своё наследие, отделяя пшеницу от плевел, или мы должны нести ответственность за всё и за всех? Это непросто и в каждом случае, и в целом…

Ю.В. Балакшина: Я начну отвечать из личного опыта, с примера, потому что эта ситуация универсальная. В нашем личном опыте, в опыте наших предков: отцов, матерей, бабушек, дедушек, прадедушек перемешено всё это, и я думаю, что не бывает какого-нибудь чистого рода, в котором были только одни жертвы или, наоборот, в котором оказались только одни палачи. И, даже, если человек был жертвой в том смысле, что он сидел, отбывал заключение, бывал в лагерях, то это не значит, что с ним не произошли какие-то внутренние изменения, которые тоже требуют изживания сегодня. У меня в роду тоже есть, с одной стороны – бабушка, которая и сама пострадала от репрессий, и её семья пострадала от репрессий, но ей как-то удалось сохранить веру и, в какой-то степени, передать эту веру мне. И с ней я изначально чувствовала особую связь. А другая бабушка была первой пионеркой в городе, где я родилась. То есть, она была из тех, кто первыми приняли советскую власть с особым энтузиазмом, боролись со скаутами, боролись с пережитками. И вот в советские годы меня все подвигали гордиться именно этой бабушкой, говорили: «Вот как с ней повезло, у тебя такая бабушка в роду – первая пионерка». А потом всё изменилось. Я стала гордиться другой бабушкой, а эту бабушку как бы немножко задвигать в подвал своей памяти. Но когда я вглядываюсь в их судьбы и вспоминаю примеры других людей, я понимаю, что и в том, и в другом случае всё было не так просто и однозначно. И та бабушка, которая была первой пионеркой, в жизни своей столько выстрадала, что какие-то вещи, я думаю, она искупила пред Богом. И та бабушка, которая как-то хранила веру и пострадала от советской власти, безусловно, шла на какие-то компромиссы, и была заражена и страхом, и этой идеологией. Во время одной из встреч, посвящённых этой теме, о. Георгий Кочетков говорил о том, что нам очень нужно прощение и по отношению к своему собственному прошлому, и по отношению к тем, кто внутри нашего рода. Но это прощение – именно христианское прощение, которое не предполагает «простил и забыл». Это прощение, которое предполагает «простил и выпрямил» И ты живёшь с этой болью и живёшь с этим постоянным духовным усилием по выправлению своей жизни, по выправлению в ней того, что натворили наши бабушки и дедушки. Они это натворили, а в нас это вошло. И мне кажется, что христианин имеет силы, духовные силы менять своё прошлое, менять судьбу своих ушедших родных и это связано, конечно, с молитвой за них, это связано с нашей жизнью. Потому что, если в нашей жизни будет место Христовой жизни, служению Богу, то и для них это будет каким-то плодом и свидетельством того, что прощение принято, прощение произошло. Вот это и будет уважением своих корней. Еще я хотела, в связи с этим вспомнить фильм немецкого режиссёра Мальте Лудина, который он снял о своём отце – нацистском преступнике, которого даже казнили по приговору Нюренбергского суда. И вот он уже из нашего времени пытается взглянуть в глаза своему прошлому, своему отцу, которого он помнит, которого он любит, как отца. Но, при этом вся остальная семья твердит, что «нет, он ничего не знал, он никакого отношения к этим массовым убийствам не имел». А он находит в себе мужество и поднимает документы, он видит подписи своего отца на документах, видит, что он понимал, что отправляет людей в газовые камеры. То есть он, с одной стороны, мужественно с этим своим прошлым разбирается, смотрит, не прячется за какие-то мифы, а с другой стороны – он не отрекается от отца. Только, может быть, в этом фильме не хватает именно христианского усилия, поэтому нет прощения и выпрямления. Но сама по себе, позиция, явленная нам в этом фильме, достойна уважения.

Воробьева Татьяна Николаевна

Уважаемые Игорь Михайлович и Юлия Валентиновна! На постсоветском пространстве трудно всерьёз рассчитывать на то, что прошение: «Дай, Бог, памяти!» – будет адресовано именно таким образом, – к Богу. Предшествующее столетие искоренило историческую память, а людей – носителей этой памяти уничтожило или выдавило из страны. Сколько «пустынных» десятилетий или столетий должно пройти, чтобы восстановился «культурный слой памяти», минимальный для выхода из амнезии – отдельным людям и, что еще сложнее, – обществу? Или все же следует признать, что процесс необратим, и следует отсчитывать историческое время с нуля, заново созидая общество, помнящее о Боге? Тогда, может быть, и Сам Бог – «даст памяти?» В связи с этим вспомнилось, как в девяностые годы один прошедший войну летчиком сотрудник кафедры, где я тогда работала, озадаченный потоком событий неожиданно спросил: «Уже нужно, наверное, Христу снова придти?»

Ю.В. Балакшина: Я могу только поблагодарить Татьяну Николаевну за это рассуждение и за то, что, действительно есть надежда, что Бог даст память. Есть немало примеров, когда я вижу, что на оглашение приходят люди совершенно не знающие историю и не интересующиеся ею. И вот потом, когда оглашение проходит, очень многие свидетельствуют о том, что для них таким, неожиданным для них самих, плодом становится восстановление исторической памяти, ощущение того, что они живут в истории и своей семьи и своего народа. И что они несут ответственность за эту историю, за это прошлое. Действительно, у нас тяжёлая история, и, чтобы взять за неё ответственность, нужно иметь какие-то силы. Чтобы заглянуть в глаза этому ужасу, нужно иметь что-то, на что ты можешь опереться, что поможет тебе этот ужас преодолеть и преобразить, претворить. То есть нужно, в конечном итоге, иметь силу Христова воскресения в себе. И, конечно, если Христос не придёт в сердце каждого человека, то память эту нам восстановить будет очень сложно.

Алина Яковлева, Св.-Петровское бр.

Как болезненная, но живая реакция на зверства советского режима, ненависть разрушает и историческую и духовную память. Я не отождествляю ненависть с непримиримостью. Каким же должно быть сердце человека, чтобы память эту восстанавливать? Есть же люди очень неравнодушные к ужасам прошлого… Неравнодушные до ненависти в душе? И может ли ненависть привести к покаянию? Спасибо

Ю.В. Балакшина: На ненависти покаяния не построишь. Эти явления совсем из разных духовных сфер. Ненависть – это то, что сердце закрывает, что превращает его в камень, то, что даёт в сердце жить тому духу зла, который и действовал в мире, который привёл ко всем этим страшным последствиям, разрушениям. А прощение – оно движется покаянием, оно движется любовью, то есть силой, идущей от Бога, которая раскрывает человеческое сердце, делает его любящим, милующим. На одной из встреч, посвящённых этой теме, сестра из Свято-Андреевского братства рассказывала о своём дедушке или даже прадедушке, который оказался репрессированным: его с детьми арестовали, и они прошли лагеря, прошли мучения и мытарства. И вот, он, будучи человеком верующим, молился о том, чтобы Господь сохранил семью, и обещал, что, если он выживет, он не будет мстить, он простит тех, кто сдал. И они выжили. Выжили, практически, чудом. То есть всех расстреливали, а их нет…. Потом, когда они вернулись домой после лагерей, один из его сыновей хотел найти тех, кто семью сдал, разобраться, выяснить отношения, отомстить. И отец запретил, рассказав о своем обете Богу. К сожалению, таких примеров очень мало – примеров того, что человек, имеющий право на эту ненависть, имеющий право на эту месть по каким-то человеческим меркам, это зло в самом себе останавливает, и говорит: нет, я мстить не буду, я не дам дальше действовать злу. И это, мне кажется, касается и нас, сегодняшних. Потому что, входя в эту историческую память, мы действительно можем выскабливать в себе эту энергию ненависти. Зло побеждается внутренним усилием по его преодолению, любовью, а не тем, чтобы искать объекты, которые её вызывают, будь то статуя Сталина или Ленина, или какой-то другой человек, или какие-то там «власти».

Наталия Баранова

Здравствуйте, Юлия Валентиновна и Игорь Михайлович, у меня родились еще вопросы по заданной Вами теме, т.к. она является для меня очень важной. Что Вы думаете о Книге Прощения и Покаяния? Вкратце о Книге, в ее преамбуле записано: «Мы, поставившие здесь свою подпись россияне, приносим свои извинения тем народам, семьям и отдельным людям в самой России и в других странах, которые пострадали от советского тоталитарного коммунистического режима. Мы оставляем здесь свою запись в знак своего стремления к примирению, для лучшего будущего наших народов. Расписываясь в этой книге, мы вносим свою лепту в обновление страны и демонстрируем свою приверженность той России, которая ценит наследие всех народов и строит свою жизнь на основе мира, гуманности, дружбы, добрососедства, справедливости и равенства для всех».

Ю.В. Балакшина: Да, есть разные пути выражения покаяния. И книга прощения и покаяния, и чтение вслух имен людей, погибших в лагерях у Соловецкого камня 30 октября, и «Карта памяти». Я просто говорю, что есть много разных форм, которые может приобретать покаяние и память…. Для кого-то это вообще вещь совершенно не показная и не публичная, а связанная с тем, что он просто пойдёт и поможет какому-нибудь человеку, который прошёл ужас этих лагерей. Или просто поедет в Левашово или в Бутово и отвезёт цветы на могилу. То есть формы могут быть очень разными. Важно, чтобы покаяние было подлинным, а уж какую форму оно найдёт, это жизнь подскажет.

Адаменко Наталья, братство Во имя новомучеников и исповедников российских

Здравствуйте, Юлия и Игорь! Одно из евангельских блаженств звучит так: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они будут насыщены». Можно ли отнести эти евангельские слова к исторической правде, которую христианам нужно «алкать и жаждать»? Как поиск правды связан с исторической и духовной памятью? Ведь память порой бывает «избирательна», и мы просто не хотим помнить «тёмные пятна» в своей жизни и в жизни своей церкви, своей страны.

И.М. Корпусов: Уважаемая Наталья! Здесь сразу несколько очень важных вопросов. Те события, о которых идет речь на нашей Интернет-конференции отнюдь не стали «историей» именно потому, что историческая память ставит перед нашим народом и каждым человеком вечные вопросы духовного и нравственного характера. Вот почему все дискуссии на эту тему по-прежнему горячи. Они касаются веры людей, их нравственного чувства. А вера, как мы знаем, бывает разная. Сталинизм, например, это тоже, несомненно, и некая религия, и определенный образ отношения к миру и человеку. Разумные доказательства здесь бессильны. Что касается исторической правды – эта та правда, которую нужно постоянно искать. Поэтому Евангелие говорит и об этой правде. До сих пор поиск исторической правды – это не столько вопрос профессионалов-историков, сколько содержание нашей сегодняшней жизни. Мне хотелось бы в связи с темой разговора, привести здесь одно свидетельство. Когда в Твери в прошлом году проходила конференция, посвященная 70-летию расстрела польских военнопленных, среди выступавших был генерал Александр Третецкий, в начале 90-х он был главой следственной группы военной прокуратуры по этому делу. Я ожидал выступления крупного юриста и следователя. Но этот пожилой уже человек говорил о другом. Он с болью говорил о том, что уходят из жизни свидетели происшедшего и правда нуждается в постоянной защите. Ложь найдется сама по себе, а вот правда может и не устоять. Он искал правду в этом деле, в страшных расстрельных ямах под Медным, и там, через этот поиск, по собственному свидетельству обрел Бога. Да, я думаю, поиск правды связан и с исторической и с духовной памятью. Духовная память – это то, что исходит от Бога. Такая память дает точный образ действительности, не дает увлечься разными подменами и фантазмами, которых очень много в современной жизни. Уходить от чего-то сложного и малоприятного, наверное, естественная реакция человека, но христианство это то, что выше естества. Человеку, не знающему Бога, очень трудно наедине с такой страшной правдой. Я вижу как в последнее время у многих светских людей, занимающихся этой темой, наступает какая-то усталость. Это действительно тяжело. Но Христос сошел во ад перед Своим воскресением, чтобы вывести из тьмы тех, кто там находился, а «ученик не более Учителя». Наша память о людях, пострадавших тогда, наших соотечественниках, братьях и сестрах, вещь животворящая, выводящая их из тьмы человеческого забвения. Много лет я занимаюсь этой темой и сначала испытывал похожие чувства, но сейчас могу сказать, что это не столько тема смерти, но скорее воскресения. Вдруг обнаружилось, что это не только «темные пятна», а потрясающе интересная и важная часть нашей истории. История людей, которые даже в таких обстоятельствах находили возможность сохранять веру и человеческое достоинство – вдохновляющий пример жизни, а не смерти.

Ирина Куликова, Воронеж

В июле этого года в братском паломничестве нам удалось побывать на месте одного из бывших советских концлагерей – Шехане, который был расположен недалеко от города Стерлитамак в середине сороковых – начале пятидесятых годов. Режим лагеря поразил своей изощренной жестокостью. Заключенные день и ночь содержались в кандалах. Они исполняли работы, связанные с добычей и обработкой извести, разъедающей не только тело, если на него попадала гашеная известь, но и легкие человека, через вдыхание испарений. Умирающих и погибших бросали в яму с гашеной известью – так избавлялись от трупов, а качество извести от добавления «биологического материала» повышалось. Сохранились остатки тюремных бараков и производственных помещений, и сама известковая яма. Местные власти делают все, чтобы народ просто не знал об этом. В огромном краеведческом музее нет ни одного экспоната, который говорил бы о жестокостях советского режима. Более того, они даже собрались строить развлекательный центр на этом месте! После всего увиденного не покидает и тревожит мысль: что может и должен сделать каждый из нас лично в своей повседневной жизни, помимо свидетельского рассказа, чтобы бывшее в Шехане, как и во многих других лагерях советского времени, никогда больше не могло повториться в нашем обществе?

И.М. Корпусов: Уважаемая Ирина! Большое спасибо за ваше свидетельство. К сожалению, то, что Вами сказано типично и для советских лагерей, и для отношения к истории наших современников. Главный ваш вопрос задан в конце «Что мы можем сделать, что бы это не могло повториться»? Это самая часто звучащая фраза при воспоминании о подобных событиях, но ее частое повторение не делает её банальной. Конечно, можно повторить, что история никого ничему не учит, и это правда. Память о подобных катастрофах часто не предотвращала их в будущем, но некоторые вещи необходимо помнить. Только поняв причины происшедшего, можно не допустить повторения происшедшего. В одной из своих работ Сергей Сергеевич Аверинцев размышлял, почему мы не имеем права повторять ошибок своих предков. Мы не умнее их, но не невиннее. Имея возможность знать и понимать происшедшее, и не реализуя эту возможность, мы снимаем с себя ответственность, вступаем в другие отношения с Богом и людьми. То, что человек совершает по незнанию, отнюдь не то же, что происходит, когда человек мог и должен был знать. Евангелие говорит об этом неоднократно. Катастрофа всегда будет стремиться к повторению, так как до известного момента зло неизбывно в этом мире. Но она не придет уже в той же форме и обличии, что прежде. Но катастрофу надо будет вовремя распознать, для этого и надо понять причины предыдущей. Осмысление причин – всегда творческий процесс. Надо научиться понимать и распознавать главное, не форму, а суть. Это постоянный духовный и интеллектуальный труд. Надо взять его на себя и помнить, что во многих случаях дело решает отнюдь не большинство общества. Господь был готов помиловать Содом и ради десяти праведников. Только вот и такого числа не нашлось. И это число нужно срочно пополнить, собою в первую очередь, а потом и привести других.

Галина К., Тверь

Уважаемые, Игорь и Юлия! В Евангелии читаем слова Господа: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: если бы мы были во дни наших отцов, то не были бы их сообщниками в пролитии крови пророков… тем самым вы делаетесь соучастниками преступления» (Мф. 23:29). Не строить мемориалы, не оправдываться перед историей, а входить в дело пророков, видимо, призывает Господь. Лучшее произведение о кровавом бунте Пугачева – «Капитанская дочка», произведение выдуманное, но милосердное и к преступникам, и к потерпевшим, правдивое Истории Пугачевского бунта, который Пушкин написал по историческим документам. Поэт-пророк понял, что надо людям, его современникам и потомкам … и был убит. Не будем равнять себя с великим поэтом, но какова должна быть наша историческая и духовная память, какие ее формы не попадают под евангельское осуждение?

И.М. Корпусов: Уважаемая Галина! Мы вовсе не призываем «оправдываться» перед историей, но строить мемориалы все-таки нужно. Любой дух стремится к воплощению, и память тоже должна быть овеществлена. Людям необходимы такие места, куда можно прийти и обновить свою память. В этом убеждает пример музея – мемориала «Медное». Есть огромное количество свидетельств посещения этого места, убеждающее в том, что такие места нужны, и что в нашей стране их катастрофически не хватает. Дело пророков всегда было возвещать своему народу волю и правду Божию. Причем эта правда всегда нелицеприятна и не равняет праведников с грешниками. Мы не можем полностью отчуждаться от своих соотечественников, даже палачей. И мы не можем уровнять их с жертвами. Милосердие в Священном Писании всегда основано на суде как установлении правды и справедливости. Это четкое понимание, называние всего своими именами лежит в основе милосердия. Иначе размываются все границы и зло не находит должного отпора.

Денис, Св.-Петровское братство

Для чего необходимо восстанавливать историческую память, особенно если в ней столько мрачных страниц? Для чего это помнить? Ответ о том, что это должен знать просвещенный, образованный человек, не поможет в общении, скорее даже может обидеть собеседника – что, мол, подобный вопрос человек образованный, сознательный и задать не может, а раз ты спрашиваешь, значит, ты – необразованный. Что вообще значит восстановить память? Из чего восстановление должно складываться? Собирать факты о репрессированных, о лагерях, о новомучениках. Помнить названия событий и имена людей? В Петербурге много памятных знаков и табличек, памятников и монументов о революционных событиях начала XX-го века, но была ли эта память живой еще в СССР, или скорее шло по правилу «Никто не забыт, но никто и не вспомнит». Если будут установлены памятные знаки на местах расстрелов, составлены списки погибших – будет ли эта память «живой»?

В обществе и церкви для одних и тех же исторических фактов и событий существуют множество трактовок, толкований, мнений. Возможно ли восстановление памяти без работы над формированием общей истории? И как избегнуть возникновения одной «правильной» исторической точки зрения на исторические факты, которая бы из истории, скорее всего, превратилась бы в идеологию?

И.М. Корпусов: Уважаемый Денис!

Конечно, необходимо помнить предупреждение Священного писания что «знание надмевает, а любовь назидает». Я думаю, что по-настоящему образованный человек никогда так не отнесется к вопросу и интересу своего собеседника.

В восстановлении памяти важно всё, но в разной степени. Что-то относится к формам, но и они могут быть проявлением сущностных вещей. Восстановление имен и судеб конкретных людей, например, это не только количественное накопление материала, но и преодоление обезличенности, бесчеловечности нашего общества. А отношение к памяти ушедших тесно связано с отношением к ныне живущим. Внешние знаки должны быть, но важно, чтобы они вызывали в наших соотечественниках что-то более глубокое и важное. Для этого память и должна быть «живой». Оживотворяют память люди. Об этом процессе были интересные доклады на конференции Преображенского содружества «Память и беспамятство в церкви и обществе». Память вещь духовная, важно, чтобы она такой всегда оставалась.

Надо полагать что «общей истории» как написанного труда создать невозможно. Действительность всегда окажется богаче. В вопросе об идеологии уже почти содержит ответ. Память всегда живая и творческая вещь, так же и отношение к истории должно быть открытым, без предубеждений и стереотипов творческим осмыслением происшедшего. Память – это не поглощение бесконечного количества фактов. Историю можно почувствовать через живое человеческое свидетельство, через то прозрение, которое дает Господь. Вы можете увидеть образ, приблизится к пониманию того, какой она была, помня, что творили её наши предки, такие же люди, как и мы с вами, и что для Бога все живы и нет временных преград. При этом надо уметь находить качественные источники, литературу, научиться распознавать всякую подделку и суррогат. Тут поможет опыт и искреннее стремление к правде и достоверности.