Июль 1917 года: русское монашество на пути к Собору

Ветер революции всколыхнул все общественные и церковные группы, побудил их к бурной самоорганизации, к обособлению друг от друга, к отстаиванию своих прав и интересов. Само слово «интересы», почерпнутое из экономического и политического лексикона, стало чрезвычайно популярным и в церковном языке. Как же перемены в политической жизни были восприняты монашеством и повлияли на изменения в монашеской среде и какие предложения были сделаны ими к Поместному Собору?

Русское монашество не осталось в стороне от политических перемен в стране. В тихих обителях забурлило иноческое корпоративное движение. Никогда больше в истории не устраивалось такого количества монашеских съездов (на разном уровне), как в апреле — июле 1917 года. Кульминацией стал июль, когда один за другим состоялись два всероссийских съезда: ученого монашества (7–14 июля в Московской духовной академии) и представителей от монастырей (16–23 июля в Троице-Сергиевой лавре). Планировался в конце месяца и третий — Всероссийский съезд представительниц женских монастырей. Но он не состоялся из-за того, что Скорбященский монастырь в Москве, который должен был его принять, не смог предоставить помещения. К тому же вот-вот должен был открыться Собор. Параллельно со съездами в июле на Предсоборном совете в Петрограде свои заседания проводил специальный отдел совета «О монастырях и монашестве». 

Эти форумы были не просто дискуссионными площадками. На них выбирались делегаты от монашествующих на Поместный Собор, вырабатывались основы преобразований монастырской жизни, фактически ставшие программой для решений будущего Собора1. 

Важно то, что монашествующие обсуждали и пытались решить свои проблемы самостоятельно. Из 70 полноправных делегатов Всероссийского съезда ученого монашества было 62 монашествующих (88,6%) — архимандритов, игуменов, иеромонахов и иеродиаконов, а также 7 архиереев и 1 мирянин. Председателем съезда стал архиепископ Московский Тихон (Беллавин). Из 139 делегатов Всероссийского съезда представителей от монастырей с решающим голосом было 128 монашествующих (92,1%) от архимандритов до рядовых монахов, 10 архиереев и 1 мирянин. Председателем был избран епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский). Среди участников заседаний отдела «О монастырях и монашестве» Предсоборного совета представительство монашествующих оказалось меньше — 5 из 20 человек (25%), помимо них было 4 архиерея и 11 мирян (в основном профессоров). Председателями были попеременно архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский) и епископ Минский Георгий (Ярошевский). 

Подбор делегатов на монастырские съезды основывался в первую очередь на принципе выборности, который после февраля 1917 года стал одним из безусловных революционно-демократических требований всего общества. Впрочем, чем дальше от Февраля, тем чаще раздавались голоса, выражавшие сомнение в том, что выборы гарантируют получение власти достойными. Так, пребывавший на покое авторитетный архиепископ Никон (Рождественский) писал: «Только врагу Божию, только сатане могла прийти мысль ввести у монахов какое-то понимаемое в мирском смысле “равноправие”, отравить несчастных простецов тем ядом, от коего гибнет мир…» Он выделял четыре типа в современном иночестве: истинных монахов-подвижников; простых монахов-тружеников; «наемников», требующих за труд награды; лжемонахов-карьеристов — и выражал уверенность, что «языческим», правовым выборным началом воспользуются последние два типа2. 

О том, как это начало порой применялось на практике, со скорбью рассказывал наместник Троице-Сергиевой лавры архимандрит Кронид (Любимов). В лавре и подведомственных ей обителях проходили выборы делегатов на съезд монашествующих Московской епархии в мае: «До момента сего царившая в обителях тишина, мир, братская любовь и спокойствие вдруг поколебались; всё мгновенно зашумело, образовались партии, и обители превратились в злобные митинги, и восташа брат на брата до сего дне. А в одном из монастырей… делегатом… братия выбрала худшего инока. Я спросил иноков, что заставило их избрать заведомо столь порочного человека, и они, нисколько не стесняясь, ответили: “Он нам обещал на съезде говорить против начальников”»3.

На том же съезде пришлось учредить комиссию для проверки полномочий делегатов, поскольку некоторые настоятели и настоятельницы оказывали давление на братию: затягивали выборы, прямо указывали угодных им лиц, привозили на съезд не тех, кто был избран, и т.п.4 

Участники региональных съездов в своих решениях распространяли принцип выборности на все инстанции, начиная с настоятеля и членов монастырского братского совета (наместника, казначея, ризничего, благочинного, эконома, делопроизводителя) и заканчивая Учредительным собранием, на выборах в которое монашествующие требовали для себя пассивного и активного избирательного права. 

На июльском Всероссийском съезде представителей от монастырей тоже широко применялся принцип выборности. Его постановлениями во всех монашеских учреждениях большинство отдавалось избираемым делегатам. Однако летом на ситуацию смотрели более трезво, чем весной: представители от монастырей постарались выработать противовес безудержной демократии. Помимо избранных членов в те же учреждения адресно приглашались настоятели (либо наместники) лавр из «наиболее выдающихся» или «более известных» обителей, а также «опытные в духовной жизни иноки»5. Под «наиболее выдающимися» подразумевались такие монастыри, как Соловецкий, Новоафонский, Валаамский, Глинская, Оптина и Саровская пустыни и др., которые «до сего времени сохраняют свое благоустройство»6. Впрочем, составить точный перечень было проблематично. В любом случае это была попытка опереться на духовно трезвых, опытных монахов. 

Отдельно от белого духовенства

В условиях обострения социальных противоречий, враждебности, с которой монашествующие порой сталкивались со стороны белого духовенства и мирян, они стремились защищать свои интересы и заметно обособлялись от других внутрицерковных групп. На Всероссийском съезде представителей от монастырей была разработана автономная система органов монастырского самоуправления (соборов и советов) на центральном, окружном (предполагалось создание митрополичьих округов, объединяющих несколько епархий) и на епархиальном уровнях. На Предсоборном совете предполагалось ввести подобные органы и на еще более низком уровне — при благочинном монастырей епархии. Эти органы составлялись из представителей монашества и подчинялись местным архиереям или благочинным монастырей, а на центральном уровне — высшей церковной власти. Тем самым от участия в управлении монастырями устранялись миряне и белое духовенство. 

Для взаимного сотрудничества обителей предлагались меры хозяйственного, финансового характера. К примеру, имущество, остающееся после смерти архиереев и настоятелей монастырей, предлагалось не передавать по наследству (как это практиковалось до революции), а употребить на создание общемонастырского фонда при Всероссийском монашеском совете для поддержки нуждающихся обителей. В качестве еще одного из средств единения иноков рассматривался корпоративный печатный орган. С 1910 года уже выходил журнал «Русский инок», но после революции его издание прервалось. Делегаты июльских съездов высказались за возобновление этого журнала, а кроме того, за создание иноческой газеты, а для ученых иноков — отдельной газеты и богословского журнала со статьями не только на русском, но и на «разных языках православных народностей»: греческом, арабском, молдавском и т.д. 

В 1917 году впервые проводило свои отдельные корпоративные собрания ученое монашество. Эта группа на протяжении нескольких веков постепенно обретала плоть, включая в себя тех, кто принимал постриг в духовных академиях и получал широкие карьерные возможности, но почти не жил в монастырях. К началу XX века ученое монашество стало главной социальной базой для пополнения епископата. Но только после революции открылся путь для институционализации этой группы. 

«Вы народ ученый,

а мы — толченый»

В июле 1917 года состоялся Всероссийский съезд ученого монашества. На нем были приняты формулировки о принципиальном единстве всего монашества в силу единства цели иноческой жизни, о необходимости ученым инокам проводить как можно больше времени в монастырях, жить под руководством старцев, соблюдать монашескую дисциплину («и отнюдь не считать для себя дозволенным проводить такую же светскую жизнь, как их сослуживцы мирского звания»)7. Важность единения образованных монахов с «простецами» подчеркивалась многократно. Епископ Феодор (Поздеевский) свидетельствовал, что съезд ученого монашества руководствовался желанием «отклонить… всякий повод к неправым нареканиям на ученых монахов, что они будто бы замышляют что-то недоброе в отношении монастырского иночества»8. 

Всероссийский съезд представителей от монастырей отвечал на это не менее дружественными жестами. Так, на заседании одной из секций съезда произошел инцидент с молодым и не всегда сдержанным архимандритом Матфеем (Померанцевым). Он, «упрекая ученое монашество в стремлении обособиться от монастырского монашества, возводя на бывший съезд ученых монахов обвинение, что они в своих постановлениях не считаются с интересами монастырского монашества… производил посредством такой агитации против ученого монашества возбуждение против него со стороны простых иноков и сеял ненужный антагонизм между ученым и монастырским иночеством». Съезд отреагировал немедленно и признал подобные действия достойными самого строгого порицания9. 

Однако в реальности две части иноческого сообщества становились всё дальше друг от друга. На съезде ученого монашества была процитирована афористичная фраза некоего старца: «Вы народ ученый, а мы — толченый»10. На фоне дружественных речей образованное монашество делало уверенные шаги по пути своего обособления и защиты своих корпоративных интересов. Само устройство отдельного съезда ученых иноков, притом что в том же месяце и в том же месте (в Троице-Сергиевой лавре) проводился съезд представителей от монастырей, выглядело знаменательно. Принимавшиеся постановления еще больше впечатляют. Был спроектирован Всероссийский союз ученого монашества, который чуть позже получил другое наименование — Иноческое церковно-просветительное братство, со своим председателем, советом, членскими взносами и т.п. В ведение братства должны были перейти несколько обителей: рассматривались варианты с Александро-Невской лаврой, Покровским Московским, Новоиерусалимским, Свято-Григорьевским Бизюковым, Князе-Владимирским Иркутским монастырями. 

Кроме того, братство получало в свое распоряжение ряд учебных заведений. Во главе последних предполагалось поставить Московскую духовную академию, обратив ее в чисто монашескую. Дело было не только в удобстве использования уже существующего заведения. В тот момент разрабатывалась реформа духовных академий на началах автономии, предполагавших, в частности, ограничение полномочий местного архиерея почетным покровительством академии, выборность ректоров и инспекторов, сокращение числа священнослужителей в составе академических советов и пр. Большинство участников съезда ученого монашества видело в этом угрозу чистоте православной богословской науки и высказалось за оставление хотя бы Московской духовной академии свободной от реформы. Это предложение вызвало резкую отповедь исполняющего обязанности ректора академии архимандрита Илариона (Троицкого), который вступился за честь академической корпорации и выразил мысль, что «среди так называемого ученого иночества нет ученых в собственном смысле этого слова» (а есть скорее администраторы), а потому сомнительно, что оно способно руководить высшей богословской школой11. 

Попытка институционализации ученого монашества не могла не навевать некоторым критикам аналогию с католическими орденами. И тем, кто находил в этом повод для критики, будущий епископ Феодор (Поздеевский) ответил еще в 1909 году: «Скажете, это нечто вроде католического ордена. Что же из этого? Почему не взять у католиков хорошей формы для осуществления добрых целей. А разве теперь ученое монашество не орден? Тоже орден, но нелепый по своему устроению и посему мало пригодный для той цели, ради коей он существует»12. 

Женское иночество тоже всё чаще рассматривалось как особая специализированная группа. С середины XIX века оно бурно развивалось. Его рост намного опережал рост мужского иночества (современные исследователи говорят о феминизации монашества в этот период). Стоит добавить, что после Февральской революции впервые в истории России было введено равноправие женщин с мужчинами. На июльских съездах специфические проблемы женских обителей почти не обсуждались, но это скорее не от невнимания к ним, а от того, что в конце месяца планировался Всероссийский съезд представительниц женских монастырей. Как уже говорилось, он не состоялся, и особые правила для монахинь разрабатывались позже, на Поместном Соборе. Причем хотя в число его членов женщины попасть не могли, но четыре игумении московских и подмосковных монастырей присутствовали на заседаниях соборного отдела о монастырях и монашестве в качестве приглашенных экспертов. Это был уникальный случай участия женщин в соборных дискуссиях. 

«Служение Марфы» и «служение Марии» 

Один из самых громких предреволюционных споров по поводу монашества касался «служения Марфы» и «служения Марии» — нужно ли монахам ориентироваться в первую очередь на аскетический, созерцательный идеал или на социальную работу (просветительские, издательские, миссионерские труды, благотворительность, служение больным и т.п.). На июльских съездах дискуссия продолжилась. Епископ Уральский Тихон (Оболенский) главной задачей считал восстановление благочестия, которое оставило обители, потому что они «сломили свою ось, т.е. отвергли послушание, забыли Мариины дела, предавшись делам Марфиным. …все эти лазареты с сестрами милосердия и газетами много приносят вреда монахам, развращая их тело и душу, так как невозможно соприкасаться сахару к воде, чтобы не растаять»13. Епископ Уфимский Андрей (Ухтомский) выразился еще жестче: «О просветительной ли деятельности монастырей в их современном положении говорить? Дай Бог, чтобы они не развращали народ»14. 

В итоговых постановлениях съездов «служение Марфы» и «служение Марии» постарались совместить. Здесь говорилось о важнейшем значении строгого уставного богослужения без сокращений, о необходимости в каждом монастыре иметь старца («старчество есть самый жизненный нерв истинного православного монашества»15), о постепенном преобразовании необщежительных обителей в общежития, которые признавались наиболее высокой и удобной для спасения формой иноческой жизни (а монастырский отдел Предсоборного совета предлагал везде вводить общежительные принципы принудительно в определенные церковной властью сроки). Подчеркивалось, что главное дело настоятеля — духовное водительство и воспитание душ. 

Одновременно речь шла о важности благотворительной, просветительской, хозяйственной деятельности для собственной братии и на пользу окрестному населению. Из прошедших через общее собрание Предсоборного совета документов о монастырях и монашестве сразу четыре были связаны со сферой просвещения. Предполагалось открытие в монастырях всевозможных школ, курсов, систематических бесед и чтений, устройство издательств и библиотек. Впрочем, чтобы поддержать необходимый баланс, оговаривалось, что обители призываются к общественному служению, но «без ущерба для духовного устроения иночества»16. 

Отношение к современности

Немало внимания было уделено «отношению к современности». В постановлениях съезда представителей от монастырей даже составилась большая глава с одноименным названием. У многих людей эйфория весенних месяцев уже прошла и отношение к современности заметно поменялось. На съезде прозвучала фраза, не вызвавшая возражений: «…Нашу современность можно кратко определить в одном слове: разруха»17. Съезд обращался к Святейшему Синоду с просьбой ограничить крайне обременительные сборы с монастырских капиталов на самые разные, не связанные с иночеством, нужды. Особенно несправедливым был признан двухпроцентный сбор с монастырских капиталов на проведение Собора. Эта нагрузка в революционную эпоху была весьма существенной и вдобавок казалась несправедливой из-за крайне малого представительства от монастырей на Соборе: всего там ожидалось около 550 членов, а для монастырских делегатов выделялось лишь 18 мест (3,3%). 

Съезд осудил стихийные проявления «церковной революции», в том числе случаи самовольного переизбрания братией своих настоятелей. Был поддержан разработанный епископом Андреем (Ухтомским) проект создания при всех обителях братств паломников, объединенных во Всенародный союз православных ревнителей святой веры (предполагалось, что члены братств будут носить единый нагрудный знак с надписью «Исповедуем Христа распята»)18. Эти братства рассматривались как главное средство защиты святынь, служителей Церкви и монастырской собственности. На Временное правительство у монашествующих оставалось мало надежды, они признавали его бессилие в деле защиты обителей от «захватных приемов». Наконец, в постановлениях съезда содержалась просьба к будущему Собору обратиться с общим посланием к духовенству, инокам и мирянам о необходимости общенародного покаяния («так как грехи русского народа, видимо, привели его к тем печальным явлениям в церковно-общественной мысли, свидетелями и участниками которых являемся мы»), взаимного прощения друг другу «исторически сложившихся грехов», готовности к исповедничеству19. 

Итак, июль 1917 года запечатлел противоречивую картину, характерную не только для монашествующих, но и для иных внутрицерковных групп. С одной стороны, обособление от других, отстаивание своих корпоративных интересов. А с другой — тяга к единению всех чад Церкви и к христианизации общественной жизни.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См.: Документы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. М., 2016. Т. 19: Документы Отдела о монастырях и монашестве / Под ред. Г.М. Запальского.

2 Никон (Рождественский), архиеп. Выборное начало и типы современного монашества // Троицкое слово. 1917. № 375. С. 392–399.

3 Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. М., 2000. Т. 10. С. 7.

4 Московский листок. 1917. 16 мая.

5 Постановления Всероссийского съезда представителей от монастырей, бывшего в Свято-Троицкой Сергиевой лавре с 16 по 23 июля 1917 года. М., 1917. С. 4–7.

6 ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 372. Л. 373.

7 Постановления Всероссийского съезда ученого монашества, бывшего в Московской духовной академии с 7 по 14 июля сего 1917 года. М., 1917. С. 1–2.

8 ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 372. Л. 335.

9 Там же. Л. 368 об. — 369.

10 Там же. Л. 23.

11 Там же. Л. 74–75.

12 Феодор (Поздеевский), архим. Об ученом монашестве // Мирный труд. 1909. № 6. С. 73.

13 ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 372. Л. 324–324 об.

14 Там же. Л. 322.

15 Там же. Л. 365.

16 Документы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. М., 2012. Т. 1. С. 1035.

17 ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 372. Л. 386 об.

18 Там же. Л. 407 об. — 408.

19 Постановления Всероссийского съезда представителей от монастырей… С. 39.

Групповой снимок участников Всероссийского съезда ученого монашества 7–14 июля 1917 г. Личный архив А.Г. Кравецкого. 
В 1-м ряду (нумерация везде снизу вверх) 3-й — иеромонах Варнава (Беляев), 4-й — Л.Д. Аксенов, 
5-й — иеромонах Ефрем (Ефремов), 6-й — иеромонах Стефан (Сафонов).
Во 2-м ряду 1-й — архимандрит Симеон (Холмогоров), 3-й — епископ Прокопий (Титов), 4-й — епископ Феодор (Поздеевский), 
5-й — епископ Иннокентий (Ястребов), 6-й — архиепископ Тихон (Беллавин), 7-й — архиепископ Никон (Рождественский). 
В 3-м ряду 3-й — иеромонах Валериан (Рудич), 5-й — иеромонах Варсонофий (Лузин), 9-й — архимандрит Парфений (Брянских), 
10-й — архимандрит Иларион (Троицкий), 11-й — иеромонах Николай (Ярушевич), 12-й — иеромонах Варфоломей (Ремов), 
16-й — иеромонах Иоасаф (Шишковский-Дрылевский), 18-й — иеромонах Вассиан (Пятницкий). 
В 4-м ряду 4-й — иеродиакон Поликарп (Соловьев), 5-й — иеромонах Иннокентий (Тихонов), 6-й — иеромонах Гурий (Егоров), 
7-й — архимандрит Гурий (Степанов), 8-й — иеромонах Даниил (Троицкий), 12-й — архимандрит Григорий (Васильев)