Джентльмен из петербургского «Подмосковья»

Бывают такие встречи, в которых в одну точку всё сходится совершенно неслучайным образом: время, пространство, произносимые слова, люди, забредшие на огонек.

Именно такая встреча произошла на маленькой улочке утопающего в свете вечерних фонарей Петербурга в уютных стенах культурно-просветительского центра «Покровский остров» – 9 марта на Канонерской улице, 5. Было много удивительного во встрече с петербургским поэтом Петром Львовичем Брандтом. Того удивительного, которое в суете будней не всегда и приметишь.

Удивительно сидеть на расстоянии вытянутой руки от человека – свидетеля целой эпохи и участника (даже, скорее, одного из творцов) «второй» культуры. Американский фантаст Рэй Брэдбери называл таких людей живыми машинами времени.

Удивительным было даже место встречи. Оказывается, на этой небольшой Канонерской улице жил поэт Роальд Мандельштам, также принадлежавший к неофициальной «уличной» культуре, про которую мы так много говорили в этот вечер. Даже район Петербурга, внутри которого спряталась эта улочка, знаменателен – Коломна. «Она всегда соединяла злачность и гениальность, – подметил Петр Львович, – без Коломны нельзя представить не только культуру Петербурга, но и мировую культуру. Она наполнена высокими творческими энергиями. Стоит только вспомнить, кто здесь жил: В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, Ф.М. Достоевский, А. Блок и многие другие».

Петр Львович читал и комментировал фрагменты из статьи «Джентльмены из "Подмосковья"», написанной им в 1988 году и повествующей о культурной жизни круга кафетерия «Сайгон» – о ленинградской «второй культуре»: «Задача "уличной культуры" в те годы заключалась, на мой взгляд, в том, чтобы сохранить нормальный здравый образ мышления в обстановке всеобщего оглупления, оптимистического маразма, чтобы не позволить проникнуть в себя не только какой-либо общепринятой лжи, но даже самому духу этой лжи. Для этого надо было обособиться от внешней ложной культуры, ложной целиком, так как она была основана на ложных идеалах, другими словами, живя в ее среде, суметь с ней не смешаться».

Подвиг «уличной культуры» заключался, по мнению Брандта, в том, что «эти люди должны были сохранить правду в своих душах и воплотить ее в своих произведениях, не дать ей превратиться в предание былых поколений, но пронести ее живую через свое время и передать дальше».

Еще в этот вечер Петр Львович читал много своих стихов, раскрывая перед нами многочисленные миры и словно даря их нам.

Апрель, блуд, колокольная высь
И кони пущены в рысь
Помолись за меня
Помолись за меня
Помолись
помолись
помолись...
(из книги «Монголы»)

Стихотворения Петра Брандта завораживают предельной честностью и искренностью, им веришь, потому что чувствуешь, как серьезно к своему таланту-дару относится поэт.

Ты в нищенском платье, смешном и убогом,
Танцуешь свой танец, придуманный Богом,
Нигде и никак не унизив его
Пред грозным величием мира сего.
(из стихотворения «Поэт»)

Вино одиночества – в рваных исподних
Больных стариков и покинутых вдов –
Один из сладчайших напитков Господних
Из самых глубоких Его погребов
(из «Вино одиночества»)

Поэт задает читателю серьезный вопрос: кто мы, какого мы рода? А затем мы слышим строки из стихотворений «Пчелы» и «Мы не пьем вина».

Что сравнится с паденьем, подобным сему,
Постижима ли нынче его глубина?
Мы уже не нужны ни себе, никому,
Мы покинули пир; мы не пьем вина!
(из «Мы не пьем вина»)

А после слышим, словно медовое утешение:

Вспомним медового Спаса
Богослужебный строй:
Благословляются соты,
Благословляется рой,
Благословляется древний
Трудолюбивый рой –
Благословляются пчелы,
Благословляется мед.

Кто их жилье обустроит?
Разве что тот, кто их счел…
Пасечник тихо откроет
Синие домики пчел.
(из «Пчелы»)

В конце встречи Петр Львович поделился новыми стихотворениями из цикла «Пасху раздели мою», которые пока записаны лишь на отдельных листах бумаги. Стихи Брандта являют какую-то подлинную глубину и при этом простоту. Петр Львович говорит, что исповедует Красоту.

Пути поэзии преступны.
Увы, пытливому уму
их откровенья не доступны,
хотя и грезятся ему.
Он рвется в тайные миры,
перед закрытыми дверями
тряся пустыми козырями
несостоявшейся игры.
Когда ж, запутавшись вконец,
он – трудоголик и гордец,
дойдя до полного бессилья,
воскликнет сам в себе: «Смирись!
Умри, ты – только грязь и слизь!»…
Тогда, откуда ни возьмись,
быть может, рогом изобилья
иль в полудреме, иль в дыму
они откроются ему
в луче магическом и жутком…
И жалок тот, кто гордо мнит,
что своим собственным рассудком
тропу в поэзию торит.
2015 г.