Атомная энергия отца Павла Флоренского

Основные работы отца Павла Флоренского, касающиеся вопросов искусства, были написаны до 25 февраля 1933 года – даты ареста. Его последующие размышления об искусстве во время заключения – сначала в лагере на Дальнем Востоке, потом на Соловках – сохранили письма*, адресованные матери Ольге Павловне, жене Анне Михайловне и пятерым детям: Василию, Кириллу, Ольге, Михаилу-Мику и Марии-Тинатин.

Пожалуй, самая спорная, но и самая интересная из теорий отца Павла, касающихся искусства – «о существовании в биосфере, или, может быть, на биосфере того, что можно было бы назвать пневматосферой, то есть о существовании особой части вещества, вовлеченного в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа». Об этой пневматосфере отец Павел писал академику Вернадскому ещё до своего ареста. Сферу духа он полагал более значительной и более реальной, чем материальный мир и чем даже мир абстракций, созданный человеческим разумом.

У него была интуиция, что культурные памятники несут в себе духовную энергию, вложенную в них человеком. И он хотел найти в искусстве целостный христианский взгляд, ракурс, основанный на этой духовной гармонии. А потому считал неуместным для искусства «копание» в низменных инстинктах, зле и грехе.

Отец Павел и в своём познании мира стремился к целостности, стремился гармонизовать даже очень далекие друг от друга направления культуры и науки. Например, вот что он писал восемнадцатилетней дочери Ольге: «…из всех даров этих (даров культуры – А.К.) самый радостный, самый утешительный – музыка. А, кроме того, овладеть музыкой весьма необходимо для физики и математики, с музыкой к этим наукам будешь подходить совсем иначе, чем без неё, и сможешь сделать много интересного и полезного, … так как всюду – волны, и подчиняются они одним и тем же общим законам».

Но, «схватывая» эту гармонию,  как вспоминает его сын Кирилл, крупный учёный, основатель сравнительной планетологии, Флоренский всегда видел, что в ней есть «разрывы» – они-то и были для него самым интересным. Например, он рассуждал так: что такое в масштабах вселенной наша Земля? Вообще ничего! А что на Земле водится какая-то «плесень» – человек? Дважды ничего! Но – весь мир, вся вселенная без него не нужна! И мы без этой вселенной – тоже. Как эту асимметричность гармонизовать?

Он мыслил планетарно. На фоне размышлений такого масштаба его мысли об искусстве звучат даже немного странно, иногда – слишком резко. С ними можно спорить, не соглашаться, но обдумать – стоит.

Он же чуть было не изобрел атомную бомбу! Есть воспоминания его дочери Ольги, как они гуляли по окрестностям Загорска (Сергиева Посада), когда ей было лет 12–13, и он сказал ей – даже не ей, а себе: «Я мог бы изобрести оружие, которое завоевало бы весь мир. Но не буду этого делать, не буду!». Ведь он понимал принцип высвобождения энергии ядра, атомной энергии, которая действительно могла бы всё разнести. Но, судя по всему, этому знанию противостояло какое-то откровение о том, что человек, наоборот, призван синтезировать, вносить целостность и ясность, а не разрывать всё в клочья.

Вот как он наставлял младшего, двенадцатилетнего сына Мика в рисовании: «Прежде чем начать рисовать, надо всмотреться и вдуматься в изображаемое, то есть понять соотношение его линий и поверхностей, а не механически копировать то, что видишь. Например, рисуешь цветок: ты должен его не срисовать, а заново сотворить на бумаге. <…> Если же будешь идти не от общего, а от частностей, то в них запутаешься, и общее дело будет искажено».

Сегодня, в эпоху постмодернизма, искусство переживает затяжной системный кризис: оно почти потеряло силу возвышать и очищать человека, давать ему вдохновение. Кажется, оно больше и не замахивается так высоко. Да и суждения о нём сейчас редко бывают связаны с подлинной духовной сферой, с опытом богопознания. Можно надеяться, что мысли отца Павла Флоренского об искусстве, сформулированные им в Соловецком лагере (и именно потому приобретшие особую остроту, конкретность и ясность), помогут кому-то найти выход из этого тупика.